Владимир Силкин, Москва

273-й квадрат

Сергею Толоконникову

Двести семьдесят третий квадрат.

Хорошо- то как, благостно, Боже!

И леса меж собой говорят,

Окликая случайных прохожих.

Сколько звуков печальных вокруг!

Сколько вздохов несётся с болота!

И с чего это тянет нас вдруг

Как магнитом к себе позолота?

Увядают кусты и грибы,

И осины дымятся, сгорая.

Ничего не прошу от судьбы,

Кроме этого дикого рая.

Двести семьдесят третий квадрат.

Чьи следы обозначились в иле,

Чьи глаза удивлённо горят,

Чьи шаги в изумленье застыли?

В Арт-центре Марка Шагала в Витебске

Александру Сёмкину

Марк Шагал улыбнулся прохожим

И в изящную рамочку влез:

-Как вы все примитивно похожи,

А к похожим какой интерес?!

Эх, народ! Из какого вы теста?!

Прорастаете только в тепле!

Что же вы не находите места,

Чтобы счастливо жить на земле?

Размножайтесь! Не будьте зловредны!

И дарите друг другу тепло,

Чтоб калекам, бездомным и бедным

На хороших людей повезло.

Я в красивые сказки не верю,

Их, пожалуй, на свете и нет…».

Ухожу, оставляю за дверью

Повидавший прохожих портрет.

В Новом Афоне

Белые лебеди в Новом Афоне

Спят у беседки в пруду,

Зная о том, что никто их не тронет

И не накличет беду.

Жёлтые рыбы и те присмирели,

Спрятав свои плавники.

Даже вода- словно в бане нагрели

Пьяные истопники.

Синее небо становится серым,

В парке такая жара!

Только резвятся жуки-водомеры,

Ждущие ливня с утра.

Алые розы совсем заскучали.

Душно, как перед грозой.

Главное, чтобы чужие печали

Не обернулись слезой.

Тёмные тучи проходят над Псырцхой,

В замершем парке темно,

В Новом Афоне сегодня так тихо,

Так, как и быть не должно.

Век

Анне Афанасьевне Царьковой

Анна Афанасьевна Царькова!

Боже мой! Печаль и пустота!

Русское неласковое слово

В жизни обошло твои уста.

Никогда, как чайник, не кипела,

Но была, как чайник, горяча.

Не жила, а, кажется, что пела,

И почти прозрачною была.

Письма невесёлые писала,

Собирала книги и друзей,

Но шагала, словно потрясала

Затихавший замертво музей!

Вот и всё… На всё хватило века.

Кто сказал, что рядом с нами нет?!

Разве баз такого человека

Был бы нынче этот вечный свет!

Прилетай! И всех, кто здесь, послушай!

Посмотри, как здорово у нас!

Ведь бредут по всем дорогам души,

Чтоб с тобою встретиться сейчас.

Заходи! Поправь седые пряди

Говори, что сделали не так?

Даже и в таинственном наряде

Ты на выступления мастак!

Сотня лет-неужто снится это?

Сотня лет! А как ты молода!

Ты ушла, но я не верю в это,

Да и не поверю никогда!

Дым

Екатерине Сидоровой, создателю

фильма о чернобыльской трагедии

«Горький ветер»

Одному лишь Богу внемлю

И боюсь поднять глаза.

Хоронили «землю» в Землю!:

Чашки, ложки, образа…

Безрассудно брали, пряча

Горький стронций на века,

И была тогда не зрячей

Хоронящая рука.

Как нам жить с такою ношей?

Нам же внуки не простят!

На Земле моей хорошей

Люди думать не хотят.

Мы же в эту землю ляжем,

В этот цельсиевый дым.

Снова землю мы накажем,

Снова землю предадим.

Лебеда

Всё когда-нибудь кончается,

Как печаль и как вода.

На глухом ветру качается

И рыдает лебеда.

Одиноко долу клонится,

Только верит и она,

Что печаль когда-то кончится

И опять придёт весна.

Говорливая и смелая,

Не видавшая беду,

И присядет лебедь белая

На рассвете в лебеду.

Перепутает озёрную

И болотистую гладь,

И тоску, такую чёрную,

Ей удастся расплескать.

Лебеда стоит, качается,

Значит, всё еще жива,

И вовеки не скончается

Эта сытная трава.

Мещёра

Михаилу Тихонскому

Какая стынь! И лист неслышно

Листу о чём-то говорит.

И, разодевшаяся пышно,

Рябина горькая горит.

Кричит осенняя пичуга,

Но песнь её -издалека,

И не услышим мы друг друга,

Сквозь толщу лет и сосняка.

Но всё равно узнаем скоро

Что куст рябиновый горчит.

Молчит усталая Мещёра,

О чём не знаю, а молчит.

Но замечательно чертовски

Гулять и думать, неспроста

Любил заехать Паустовский

В мои мещерские леса.

Октябрь обветренные руки

Несёт к рябинному огню,

И беспричинные разлуки

В лесу сгорают на корню.

Молитва осенних птиц

Птицы, видимо, молятся Богу

На закате осеннего дня,

Чтобы завтра пуститься в дорогу

И на зиму оставить меня.

Понимаю, о чём они просят

В этот сумрачный час небеса,

И дождливая слушает осень

Безутешные их голоса.

Улетает молитва по ветру,

По теченью бездонной листвы.

И они разлетятся по свету

Из горюющих парков Москвы.

Из окна ничего мне не слышно

В этот поздний таинственный час.

Но какая-то женщина вышла,

Чтобы с ними проститься сейчас.

На душе у меня неуютно,

Рвётся с прошлым последняя нить…

Это жизнь, это сиюминутно,

Ничего уже не изменить.

На Западной Двине

Михаилу Соболеву

Снега на Западной Двине,

Мороз за двадцать.

Но что-то нежное во мне

Должно остаться.

Мороз не выстудил души,

Готовой в пляску,

И хоть садись, стихи пиши

С любовью к Ряжску.

Я столько в жизни прошагал

В казённой свите,

Но не был там, где Марк Шагал

Восславил Витебск.

Церквей озябших купола,

И снег на крыше…

Искала слава и нашла,

Спустилась свыше.

Не от волненья ль в горле сушь?-

Ведь, как живые,

Молчат портреты «Мёртвых душ»

И тянут выи.

Снегов на Западной Двине

Полны полати.

Пожалуй, дело не в цене,

А в тех, кто платит.

Над Рязанью небо хмурит брови

Памяти В.И.Гаретовского

Над Рязанью небо хмурит брови,

Бронзовые стонут облака.

Недовольство для людей не внове,

Мало им снегов и сквозняка.

Подавай им хрупкую посуду,

Расстилай персидские ковры.

Вот тогда и восхищаться будут

И платить улыбкой за дары.

Всё не так и на земле от века

Жизнь полна лишений и тревог.

Разве быть счастливым человеку

Запрещал на этом свете Бог?!

Жизнь без счастья, в общем-то, ничтожна,

Счастье-соучастие во всём.

Только им делиться с ближним можно,

Только смысл нашей жизни в нём.

Загляни заблудшим людям в души.

Там стоит такая темнота!

Ты хотя б кого-нибудь послушай,

Доведи до ближнего креста.

Помолись за этих падших Богу,

Помолись за выживших во лжи.

Выведи однажды на дорогу,

Хлеб и соль в котомку положи.

Как же им без соли и без хлеба!

Как пройти сквозь вечные леса,

Где в итоге принимает небо

И приют готовят небеса?!

Отлёт*

Остывает земля, подмерзает,

И опять, раскричавшись во мгле,

Журавли улетают в Израиль

Зимовать на священной земле.

Возвратятся, конечно же, снова

Наживать в Подмосковье добро,

И уронит в районе Ростова

Возмужавший журавль перо.

Я не знаю доподлинно, зря иль

Может так же, как люди, не зря,

Журавли улетают в Израиль,

Чтоб взглянуть на чужие моря.

Чтоб понять, что священнее нету

Вот такой же приветной земли,

О которой разносят по свету

Свои песни мои журавли.

*)Журавли зимуют в Южной Африке и Израиле, возвращаются через Ростовскую область в среднюю полосу России.

Русская дворняга

Он пьянел, заказывал закуски,

Прогонял дворнягу от стола,

Но, когда послал её по-русски,

Никуда собака не пошла.

От него не сделала и шага,

Бей, любезный! Что мне? Не умру!

Русская бездомная дворняга

Злобу принимала за игру.

Он храпел, она лежала рядом,

Наблюдала искоса за ним.

И почти что человечьим взглядом

Был уснувший замертво храним.

Молча стол в объедках созерцала

И когда проснётся он, ждала.

Не взяла ни хлеба и ни сала,

Ничего без спросу не взяла.

Встал мужик, шатаясь да икая,

И пошёл от пьяного стола,

И за ним, послушная такая,

Русская дворняга побрела.

Ряжский АРЗ*

Я с другом ехал до Электростали,

Допили в «пробках» булькавший «НЗ».

Вдруг на одном потёртом самосвале

Мелькнула надпись Ряжский АРЗ.

А я его в 70-х строил,

А я в него вложил немало сил.

И я тогда был в городе героем,

Когда стране сдавал кабины «ЗиЛ».

Бывало, руки-ноги замерзали,

А получал какие-то рубли,

Но на базаре или на вокзале

Мне дать взаймы безропотно могли.

Я тридцать лет с тех пор в строю протопал,

Я тридцать лет России отслужил,

За это время старая Европа

Узнала место, где лечили ЗиЛ.

…Тот самосвал давно уже проехал,

А я молчал и думал, неспроста,

Кого-то всё же настигает эхо,

Кого –то не настигнет ни черта.

В Электростали тёплая погода,

И в местном баре ломятся столы,

А в Ряжске снова с моего завода

Идут на службу вечные ЗиЛы.

*)Ряжский авторемонтный завод

Село Семион*)

Александру Теренину

Молюсь на церковь Семиона,

На Проню стылую молюсь.

Моя Рязань-моя икона,

Которая спасала Русь!

Как хорошо глядеть с обрыва,

Как ловят рыбу мужики,

И как полощет ноги ива

У среза сумрачной реки.

И не случайно, видно, редко

Душа спускается сюда,

Где жарким летом поит ветки

Незамутненная вода!

Я лишь однажды был у друга,

И слушал сад, и облака,

И понимал, что вся округа

Поёт под дудку ветерка.

И понимал, души не тронет

Другая зябкая заря,

И что мы встретимся над Проней

В двадцатых числах декабря.

*) Село Семион Кораблинского района Рязанской области глубоко уходит корнями в монголо-татарское иго. Имеет старую церковь «Преподобного Симеона Столпника и Боголюбской Божией Матери. Раньше была мужским монастырём и в середине XVIII века являлась единственным очагом культуры на территории района. После революции 1917 года была разграблена и в разное время использовалась как склад и сельский Дом культуры. В начале третьего тысячелетия начала восстанавливаться и ориентировочно с 2006 года имеет постоянный приход. Вблизи протекает река Проня.

Сизый голубь

Сизый голубь пьёт из лужи,

Не живёт зимой в тепле.

Но зачем-то Богу нужен

Этот голубь на земле.

Он один на свете знает

То, что людям не понять,

И на ближних не пеняет.

А зачем на них пенять?

Всё летает и летает

И молчать не устаёт.

Он людей не осуждает,

Он в них что-то познаёт.

Не умеет голубь злиться,

Хоть и слёзы бьют из глаз.

Вот, поди ж ты, просто птица,

А терпенью учит нас.

Сихотэ-Алинь

Владимиру Костылеву

Отроги Сихотэ-Алиня,

Насторожённая тайга.

И день, безветренный и синий,

Готов приветствовать снега.

Они придут уже наутро,

Я это чувствую нутром.

Они торжественно и мудро

Тайгу укроют серебром.

А дальше заскулят метели,

Завоют волки на луну.

И всю рябину свиристели

Склюют, чтоб увидать весну.

А с кедров будут падать шишки,

И шишки будут собирать.

А в шишках будут и пустышки,

Которым нечего терять.

Не пролетят морозы мимо,

Не обойдёт души зима.

Как жаль, что жизнь неповторима

И сводит каждого с ума.

Отроги Сихотэ-Алиня,

И чей-то удивлённый взгляд:

-Куда же ты в тайгу, разиня,

Не видишь, облака летят?!

Снайпер

Василию Денисову

-Не промахнись!-приказывают горы,-

Не промахнись!-рокочут небеса.

И снайпер мягко клацает затвором

И переводит ствол на голоса.

Вспотел прицел-туман застыл в низине,

А рядом цель, грозящая ему.

В себя патроны в чьём-то «магазине»

Вогнать он позволит никому.

Какая ночь! Холодная, слепая,

В ауле горном нет ни огонька.

И на него почти что наступают

Крадущиеся два боевика.

Не спи, отец! Ты дорого заплатишь,

Когда глаза закроет пелена.

Не шевелись! А то во сне заплачет

И закричит на целый свет жена.

Тебе поможет в этот раз сноровка,

И будет Бог с тобою заодно,

Но у врага- английская винтовка,

Тебе её не купят всё равно.

А, значит, жди, пока ещё не время,

Наступит час, когда придёт рассвет.

Пусть боевик почёсывает темя,

Ему спасенья этим утром нет.

…Придёшь домой, закроешь дверь и- точка!

Но вновь завоют в сердце холода.

Когда б не подрастала дома дочка,

Ты больше б не поехал никуда.

В ГУМе

Ещё живу, а кажется, что умер,

Ещё люблю, а, кажется, что нет.

Но плачут куклы, словно дети в ГУМе,

Едва заслышат медный вздох монет.

Сейчас возьмут и вынесут наружу,

Примерят туфли, юбочку пошьют,

И только в душу, в кукольную душу,

Свой свет душевный люди не прольют.

А ей всего-то хочется участья,

А ей всего-то хочется тепла,

Простого человеческого счастья!

И все дела.

В Оптиной пустыни

Ветер пронзительный в Оптиной пустыни,

Листьев оплавленных медь.

Небо, прошу, не подбрасывай грусти нам,

Дай на тебя посмотреть.

Дай посмотреть и открыто, и весело

Как ты из лужицы пьёшь.

Что же ты тучи сушиться развесило,

Птицам летать не даёшь?

Русское небо, далёкое, серое

В этом осеннем краю.

Я ещё верую, верую, верую,

Верую в мудрость твою.

Верую в солнце, к берёзам летящее,

Верую в новый рассвет…

Оптина пустынь и осень грустящая,

Небо, что трепетней нет.

В Павловском дворце

Эдуарду Филиппову

В бывшей северной столице,

С кислой миной на лице,

У окна императрица

В мокром Павловском дворце.

Монотонный дождь за дверью,

В лужах жёлтая листва.

Я трудом сегодня верю,

Что ей нравилась Москва.

Представляют сказку стены,

Шелестят вокруг шелка,

И взирают гобелены

На вошедших свысока.

И бессмысленно, и глупо

Ждать кареты у окна.

Не приедет граф Юсупов,

Не войдёт его жена.

Дождь за окнами скучает,

Навевая сладкий сон.

Остывает чашка с чаем,

И скучает царский трон.

Скоро дождь заменит вьюга,

Запоют своё ветра…

Молча царская супруга

Созерцает дождь с утра.

Дом учёных в Санкт-Петербурге

В.С.Новикову

Дом учёных... Нева не спокойна,

И спешит восвояси баржа,

Но приветливо машет рукой нам

Мальчик с третьего этажа.

Облака опускаются в воду,

Ветер тоже ложится сюда,

А кричал: «Только дайте свободу,

Я вас жить научу, господа!»

Не получится, братец, с наскока,

Как ты резво вокруг ни кружись,

Справедлива, но только жестока,

А ещё, поучительна жизнь.

Я в гостях в этом Доме учёных,

Созерцаю Неву из окна.

И не кажется мне обречённой,

И не знающей счастья страна.

Недовольные, вы не сопите,

Что Россия идёт не туда.

Дом учёных… Приветливый Питер.

И его золотая вода.

Ели

Ели грезят зимой и морозом,

Надоели дожди и теплынь,

А теплынь это всё-таки-розам,

Как беспечному лету-полынь.?

«В Химках выпадет снег на неделе…»

Только надо ли верить в прогноз

Вот и ждут беспокойные ели

Обжигающий душу мороз.

Залив Девкина Заводь

Памяти Валентина Пикуля

Звёзды в небе устали плавать,

Чтобы завтра начать с утра.

По заливу Девкина заводь

Пробиваются катера.

С двух сторон их лупцуют плотно,

Нет спасения от свинца,

Пересчитываются поротно

Не фамилии, а сердца.

На матросах горят тельняшки,

Над заливом восходит дым.

Эх, бедняжки мои, бедняжки!

Не помочь даже криком им.

Катера забирают воду,

Исчезают навек из глаз.

И нигде не отыщешь брода,

Чтоб до цели дойти сейчас.

Всем погибшим-поклон и слава,

Всем оставшимся-ордена.

Над заливом Девкина заводь

Настоящая тишина.

Здесь бушуют ветра и вьюги,

И мгновение до беды.

И застыли безмолвно юнги

У кипящей морской воды.

Купание воробьёв в Медведково

В Медведково дожди плясать устали,

Умчались во владения свои,

И в лужи незапачканные встали

Уставшие от зноя воробьи.

Они сейчас не видят, и не слышат.

Ну, что им кошки или малыши?

Слетаются на воду из-под крыши

И кроме них на свете ни души.

Купаются себе самозабвенно,

Таранят с криком лужи с высоты.

И в этот миг им море по колено

И все предупреждения пусты.

В нерукотворной ванной чистят перья,

С кустов ныряют в лужи с головой,

Спешат помыться, словно правда, верят,

Что эти лужи выпьет домовой.

Порой и мы спешим, как эти птицы,

Нырнуть с обрыва в омут с головой.

И птице тоже нечего стыдиться

И за жару, и за поступок свой.

Купается, пока вода искрится,

Пока она с асфальта не сойдёт.

И не мешает ритуалу птицы

От зноя изнывающий народ.

В Медведково хорошая погода,

Тут все знакомы и почти свои,

И в лужи, не разведывая брода.

Всё лезут искупаться воробьи.

***

Облака трещат, как паруса,

Злится ветер, в поле завывая.

Из травы несутся голоса,

И трава, мне кажется, живая.

Подниму с рассветом облака,

Пусть летят, кричат на всю округу,

Где-нибудь они, наверняка,

И в любви признаются друг другу.

Как-то, ведь, родятся облака,

Как и люди от обиды плачут.

Но несут они издалека

Добрым людям радость и удачу.

Облака трещат, как паруса,

Облакам неведомы преграды.

Принимайте, реки и леса,

Слёзы их, но в качестве награды!

Памятник шляпе Волошина

Сколько на свете хорошего

Под синевою небес!

Памятник шляпе Волошина-

Это одно из чудес.

Эта гора коктебельская

Лечит, не надо к врачу.

Местность, казалось бы, сельская

Ветер, летай не хочу.

Прыгай с неё и окажется,

Не долетишь до земли.

Так вот и шляпа куражится,

Там, где ей крылья нашли.

Бросил Волошин вальяжную,

Но не учёл одного,

Шляпа обычная, пляжная,

Увековечит его.

Перчатка

Рука в перчатке-на руле,

В перчатке-дырочка.

Как мне комфортно на земле

Сегодня, Ирочка!

-Куда поедем,-говоришь?

-Куда захочется!..

И в целом мире только тишь,

Её Высочество.

Её глаза горят в близи,

Как звёзды светятся,

Вези, куда-нибудь, вези,

Чтоб снова встретиться!

Рука в перчатке-оберег

От всех случайностей.

Москва, предновогодний снег

И миг до крайности.

Но я держу себя в руках.

Ах, эта дырочка!

Она останется в веках.

До встречи, Ирочка!

По дороге в Вязники*

Константину Коледину

Страшных мест на свете тыщи…

Вот и это- Омутищи.

Это что за ерунда?

Водяной в бучиле свищет,

И шакал голодный рыщет

Там, где гиблая вода.

Омутищи, Омутищи…

Есть, наверное, и чище,

Чем невзрачная река.

Тут на всех хватает пищи,

И русалок юных ищет

Чья-то цепкая рука.

Тёмным лесом, светлым полем,

Не взирая на мозоли,

Улепётываем мы.

Омутищи! Ну, доколе

Будем рыбу есть без соли

Или брать её взаймы?

Омутищи, Омутищи…

Соловей-разбойник свищет,

На дорогу выходя.

Может, в этот раз без пищи

Обойдутся Омутищи,

Только вряд ли без дождя.

*)Деревня Старые Омутищи во Владимирской области

Последний снег

Стылый снег вздыхает звонко,

Спят озябшие дома,

Спит и видит Дубровёнка,

Что окончилась зима.

И весна явилась снова

В эти добрые места,

Смотрят дети Могилёва

На последний снег с моста.

Может быть, его не будет

Вот такого никогда,

Только их ещё разбудит

Забродившая вода.

До свиданья, настоящий,

Светлый снег поверх голов,

Из последних сил летящий

На свиданье в Могилёв!

***

Прощаю сердцу пораженье

И каюсь искренне в грехах.

Живёт надежда искушенья

В моих руках, в моих руках.

Но жизнь земная быстротечна,

Всему живому есть предел.

Гляжу, как скоро и беспечно

Мой ангел в небе пролетел!

Я не замечен зорким оком,

И мне не ведома тоска,

Мне не протянута до срока

Его небесная рука.

Молюсь и каюсь ежечасно

В ещё неведомых грехах,

И жизнь земная не напрасно

В моих руках, в моих руках.

Рыбалка

Семёну Олейникову

Холодный ветер обжигает воду,

Сухой камыш у берега трещит.

И вот тогда заглатывают сходу

Червя оголодавшие лещи.

Голавль гоняет мелочь безоглядно,

И щука тоже гонит мелюзгу.

Сошёл голавль. Ну и пусть… И ладно.

Но жалко, что почти на берегу.

Садок грузнее. Вечер на исходе,

С небес уносит краски синева.

Но как в траве крючок с перловкой водит

На что-то осерчавшая плотва!

Мне всё равно, поймаю, не поймаю,

Но завтра снова зорьку отсижу…

Последнего червя с крючка снимаю,

Готовиться к рыбалке ухожу.

***

Старик в саду высаживает сливы,

Дарует жизнь и что-то им поёт.

И потому живёт всю жизнь счастливым,

Что помогать другим не устаёт.

Лес подставляет спину небосводу,

Луга питает талая вода…

А кто глядит сквозь пальцы на природу,

Другому не поможет никогда.

Тринадцатого на рассвете

-Приди, желанная, приди!

У нас с тобой родятся дети!-

Округу соловей будил

Тринадцатого на рассвете.

Какая мука-одному

Быть не желанным в целом свете:

Не отвечал никто ему

Тринадцатого на рассвете

И вдруг остановился мир,

И затаил дыханье ветер,

И песнь любви донёс эфир

Тринадцатого на рассеете.

О, как запели соловьи,

Попавшие друг другу в сети,

Все чувства обнажив свои

Тринадцатого на рассвете!

Не верьте в чёрное число,

Любите жизнь и вам ответят,

Всем суевериям назло

Тринадцатого на рассвете.

Цветы

Цветам не страшно умирать,

Они воскреснут в чьём-то взгляде,

Они и жили только ради

Того, кто будет их держать.

Цветам не страшно умирать.

Снег обжигает целлофан,

Снег заползает в чьи-то шубы.

Цветы обветрены, как губы,

Как чья-то первая строфа.

Снег обжигает целлофан.

А на меня цветы глядят,

Глядят, почти по-человечьи.

Неповторим он и не вечен

Их зимний удивлённый взгляд.

А на меня цветы глядят.