Старшая сестра
  М.С.Блехман
[email protected]

На этот раз она была одна. Сидела на берегу реки под ивой или осиной... Или под клёном. Нет, разумеется, это была не ива, потому что листья падали – падали и лежали повсюду, сыгранными игральными картами, рубашками кверху. В той их истории какая-то была дамой, какая-то шестёркой, тузом или валетом – кому это теперь известно или хотелось бы знать? Просто ветер время от времени срывал их с деревьев и бросал на берег и в воду – когда порыв был особенно сильным.
Часы показывали, что сейчас самая рань.
Она сидела одна на берегу под деревом и читала всё ту же книгу, а я старался понять - о чём? Мне не было видно. Кроме неё, на берегу ещё пока никого не было, только я, но ведь я не считаюсь. Свою плоскую коричневую шляпку с белым цветком она положила на траву, рядом с палочкой, точнее палкой - по-моему, крокетной клюшкой. Я знал бы наверняка, если бы когда-нибудь играл в крокет. При отсутствии личного опыта всегда приходится довольствоваться догадками.
Так всё-таки это была осина? Лучше, я думаю, липа или каштан, или берёза, только бы не тополь – тогда вся книга у неё была бы в пуху. Мы улыбнулись. Нет, она была занята - читала и не улыбалась, ведь из нас двоих не считаюсь именно я?
Надо же такое придумать – липа или каштан, - разве они вырастут на берегу реки? За ними, я думаю, нужен уход, а здесь ухаживать почти некому. Сюда хочется прийти в самую рань, сесть на траву под осиной или под берёзой или под клёном, посмотреть на воду, ещё не украшенную несметными солнечными зайчиками, положить рядом коричневую шляпку с белым цветком и, кажется, крокетную клюшку, и раскрыть незаканчивающуюся книгу. А я буду догадываться, что же в ней написано.
Я снова, как каждый раз, опасался, что вдруг она не заметит меня, но она улыбнулась, потом - не исключено - подмигнула мне и сказала:
- Привет!
Я не удивился, хотя удивиться не мешало бы, но я понял это только потом, а сейчас совсем не удивился.
- Я знаю, чему ты не удивился, - догадалась она. – Тому, что я, вероятно, забыла всё, чему нас учат и в школе, и дома? Совсем даже не забыла, к сожалению. Эти правила никак не забываются, сколько ни старайся. Главное правило - знаешь какое? Дама должна при виде мужчины потупить взор, сделать книксен и как следует засмущаться.
- Почему же ты не потупила и хотя бы немножко не засмущалась? – огорчился я в ответ. Она с удовольствием объяснила:
- Начнём с книксена. Сделать книксен сидя ничуть не проще, чем когда летишь вверх тормашками – помнишь?
- Ещё бы! – согласился я. Ещё бы мне не помнить.
- Идём дальше. Потуплять взор мне не хочется – мы ведь тысячу лет с тобой не виделись.
- Не преувеличивай, - неуклюже, но постепенно успокаиваясь, возразил я, прекрасно понимая, что тысяча лет и никогда – это фактически одно и то же. Она поняла, что я понял, и продолжала:
- Почему бы нам не насмотреться друг на друга? Что же касается смущения, то чтобы не смущать тебя, я не стану спрашивать, как должен поступить мужчина при виде засмущавшейся дамы: а вдруг ты забыл?
- А вот и не забыл! – радостно воскликнул я. – Правильно и своевременно воспитанный мужчина должен, как бы сильно дама ни засмущалась, засмущаться ещё сильнее и, с трудом сдерживая волнение, но не сдерживая восторга, застенчиво улыбнуться засмущавшейся даме и сказать, что безумно смущён и безумно же счастлив её видеть.
- А ты безумно счастлив меня видеть? – перестав улыбаться, спросила она.
- Ещё бы мне не быть! – ответил я и угостил мою незасмущавшуюся даму пирожком. Как полагается, пирожок я вынул из маленькой стеклянной коробочки.
- Вот и хорошо, - с видимой благодарностью взяла она пирожок.
Смущаться и потуплять взор не понадобилось. Она знающе кивнула, надкусив и распробовав свой подарок:
- Смородиновый.
Я подтвердил:
- Жена испекла сегодня рано утром по вашему семейному рецепту.
Я сел рядом с ней и тоже посмотрел на воду. Река большая, с маленькими рукавчиками, как будто кто-то долго плакал – не исключено, что от радости, но только не исключено, - и ветер, как кулачок, размазал ручейки по щеке. Такая большая река, а я всё не вспомню, как она сегодня называется. Я бы вспомнил, но она называется всегда по-разному, уж я постарался. Последние слова я подумал с небезосновательной гордостью.
- Мне нравится, - сказала она, снова откусывая от пирожка, - что я говорю тебе «ты». Если бы я тебе говорила, как у нас принято, «вы», ты бы мог не понять, что я обращаюсь только к тебе. Впрочем, к кому же ещё я могу здесь обратиться в такую рань?
Она подумала, откусила ещё один кусочек и добавила:
- Да и кто знает, кто из нас старше...
- О грустном не будем! – перевёл я в шутку самую неприятную из тем. – Как тебе пирожок?
- Хочется облизать пальчики, - смахнула она крошку с полосатой юбки. - Но в твоём присутствии не буду, тем более после того, как я и так уже не сделала книксен и не засмущалась, потупив взор.
- Хорошего понемножку, - кивнул я. - Рад, что пирожок тебе понравился.
- Никто не умеет так испечь пирожок, как твоя жена, - откровенно сказала она.
- И никто не сможет съесть его с такой пользой, как вы, мои дорогие юные дамы, - ответил я комплиментом на комплимент. - С вашим-то опытом!
Мы рассмеялись. Она заложила в книге то место, на котором я её прервал, и мечтательно проговорила, глядя на прибегающие и тут же убегающие гребешки:
- Помнится, к пирожку прилагалась цветная открытка...
- Ты всё забыла, - укоризненно покачал я головой, одновременно пытаясь понять, как можно этой штукой сыграть в крокет, и вспомнить, как вообще играют в крокет, - если это действительно крокетная клюшка. – Был только пирожок, открытки не было. Удивляюсь, как человеку может быть мало пирожка?
- А вот и была! – торжествующе возразила она. – Красивая открытка с праздничным пожеланием: «Приятного аппетита!»
- Да нет же, открытка к такому пирожку не прилагается, потому что прилагать открытки к таким пирожкам не положено. На нём самом что-то обязательно написано, помнишь? Вспомни – там была настоятельная просьба к взявшему пирожок.
Она озабоченно взглянула на меня, но всё равно не вспомнила, несмотря на исчерпывающую подсказку. Помолчала и спросила:
- А на моём было что-нибудь такое написано?
- Прежде чем набрасываться на пирожок, - совсем успокоившись, наставительно поднял я указательный палец, - нужно убедиться, нет ли на нём какой-нибудь важной надписи. Это правило поважнее книксена и даже потупления взора. Чему вас только учат в школе? Нас, помнится, учили намного полезнее. Да и сидели мы парами – мальчик с девочкой, а не так, как вы, - девочки почему-то напротив мальчиков. И играли вы на перемене отдельно: девочки в одном конце двора, мальчики – в другом.
- Правильно, - подтвердила она. – Чтобы мальчики ненароком не увидели наших нижних юбок.
Я пожал плечами:
- У наших девчонок не было никаких нижних юбок.
- Ну, вот! – воскликнула она так, как восклицали все дамы, которым полагалось делать книксен и смущаться. – Вы даже это будете знать! В наше время о таких интимных нюансах и речи быть не может!
Мне нечего было ей возразить, а она только погладила свою всё-таки крокетную клюшку, наконец-то напомнившую мне одного из тех фламинго, которыми приходится играть, когда под рукой не оказывается, я уверен, именно такой клюшки.
- По-моему, он не действует, - озабоченно проговорила она, положив руку себе на макушку.
- Ты забыла ещё одно правило, - я снова назидательно поднял палец, - от пирожка можно только поправиться, а уменьшиться или увеличиться никак нельзя.
- Думаешь, никак? – с улетучивающейся надеждой спросила она и глубоко вздохнула. – А ведь бывает, что как-то же получается?..
Прежде чем ответить, я выпил из маленькой бутылочки свой любимый напиток – на вкус что-то среднее между вишнями, заварным кремом, ананасом, жареной индюшкой, ириской и булочкой с маслом.
- Вот видишь, - то ли грустно, то ли радостно ответил я, - на меня тоже не действует. Хочешь попробовать?
Она попробовала, приложила руку к макушке, подождала, чтобы начало действовать, но действовать, как я и ожидал, не начало. Она глубоко-преглубоко вздохнула:
- Я всё-таки надеялась, что на всю семью подействует одинаково. Раз на младшую сестру действует, то на старшую должно же и подавно... Что-то она сегодня задерживается.
Я снова достал часы из жилетного кармана, но теперь они даже не показали, какой сегодня год, не то что час.
- Не волнуйся, без главной героини не начнётся. Что путное может начаться без твоей младшей сестры?
Она пристально посмотрела на меня и тихонько спросила, кажется, опасаясь ответа:
- А без меня?
Наконец-то я понял, что считаюсь! Но даже если бы почему-то не понял, всё равно ответил бы как на духу:
- Ясное дело, и без тебя тоже. Если кто-то сомневается – пусть сам попробует придумать, как бы это всё могло получиться без тебя. Я ему не завидую. Да и кто возьмётся передумать то, что уже давным-давно придумано, причём единственно правильным образом!
Она смахнула кленовый или берёзовый лист, сыгранной картой упавший на её полосатую юбку, и благодарно улыбнулась мне, хотя, если задуматься, то за что же тут благодарить? Я бы и рад всё это придумать, но, само собой разумеется, сильно опоздал.
Ещё один лист упал на траву, рядом с грибом. Она восхищённо потрогала грибную шляпку и лежащую рядом диковинную трубку, сегодня набитую, если знать в этом толк, самым диковинным табаком.
- Неужели это тот самый? – спросила она, уже не боясь ответа.
- Один из них, - ответил я небрежно. – Эти грибы не отличить друг от друга, хотя встречаются они в самых различных местах. Но считается не место, а ты сам и ты сама. Там, где ты захочешь быть, гриб обязательно найдётся, и вообще всё обязательно будет так, как положено, то есть именно так, как ты захочешь.
Она потянулась, совсем успокоившись, посмотрела на речку, имя которой упорно не хотело запоминаться, и проговорила:
- Ты тоже считаешься.
- Думаешь? – на всякий случай переспросил я.
- Уверена и знаю! – махнула она своими русыми волосами. – Если бы не ты, многие никогда не узнали бы, как всё было на самом деле. Или даже подумали бы, что ничего и не было.
Я удовлетворённо кивнул и, наконец-то, умиротворённо удивился.
Солнце поднялось, речка сверкала бессчётными тысячами солнечных зайчиков и кроликов, и мы знали, что один из них вот-вот выбежит на берег, поправит белые перчатки, узнает, который час, и стремглав бросится к норке, чтобы не опоздать к давно известному нам событию чрезвычайной важности. Я заторопился:
- Не опоздать уйти – так же важно, как не опоздать прийти. Если начнут не без меня, а, наоборот, со мной, то кто же тогда расскажет, как всё было? И кто узнает, что всё было именно на самом деле?
Вместо ответа она всплеснула руками:
- Опять без шляпки! Ну, что за непослушный ребёнок! А мама с папой, как водится, будут ругать меня.
По тропинке от дома к нам бежала – вернее, летела – девочка в такой же полосатой юбке и с такими же русыми волосами. Только младше и, конечно, как всегда - без шляпки.
- Это судьба каждой старшей сестры, - заметил я.
В воспитательных целях она надела свою коричневую шляпку с белым цветком и гордо поправила меня:
- Каждой замечательной старшей сестры. Нас, таких, немного.
С этими словами она открыла книгу там, где была закладка, и приготовилась сыграть одну из самых важных ролей во всей нашей истории – роль старшей сестры. И берёза – или клён – или осина – тоже приготовились. И река приготовилась - большая, с маленькими рукавчиками, как будто кто-то долго плакал – понятно же, что от радости, а ветер, как кулачок, весело размазал ручейки по щеке. У этой реки множество названий - уж я постарался.
Разумеется, теперь меня не было видно, но зато я понял, о чём написано в её книге.
Сёстры сидели на берегу. Старшая читала эту свою незаканчивающуюся книгу, младшая заглянула туда и прочла название рассказа: «Старшая сестра».