Лёнька Гуманков, конечно, был шкодником и шалопаем, но без отягчающих. Ежели и встрянет в какой переплёт по легкомыслию, то без ущерба для народного хозяйства. А что до общественного мнения, то поворчат люди по-соседски день-другой и перестанут. Да и себе мучений Лёнька не учинял, так, лёгкое волнение. Так и дуралейничал в привычной манере, когда дел других не находил, и горя не знал, а только улыбался. И жил он в полном тандеме со своим внутреннем миром до тех пор, пока не появилась у него мечта. Стал мечтать Лёнька угоститься можжевеловым вареньем. Сроду он этим голову не морочил, а тут забеспокоился, да так, что аппетит попортил, и сновидения нехорошие начал разглядывать. А всё соседский элемент пенсионного возраста.

Жила от Лёньки через стенку неприметная старушка, Олимпиада Платоновна. Никаких признаков он за ней не подмечал, пока не поселилась у неё внучка-непоседа. Бабушка по-родственному в ней души не чаяла и уменьшительно звала её Юленькой. То ли каникулы у Юленьки приключились, а может что в семейной обстановке переменилось, об этом никто не намекал. По всем традициям бабушка внучку сладостями потчевала и без конца расхваливала. И все эти родственные дифирамбы, хоть и обрывочно, но Лёнькой фиксировались. И среди разных разговоров стал он подмечать одно упоминание. Среди всех угощений особенно козыряла Олимпиада Платоновна перед внучкой можжевеловым вареньем, намекая на особую рецептуру. Рецептурой девчушка мало интересовалась, но за угощением вприпрыжку поспевала, а уж уплетала так, что за щеками трещало. Вот тогда Лёньку и взгрело любопытство всеми прелестями можжевелового варенья. Даже зависть под ложечкой засосала – уж с такой умелой художественностью высказывалась соседка, только успевай облизываться.

И зародился между соседями весьма драматичный уклад – бабуля внучку угощает и по головке гладит, внучка за обе щеки старается и пальчики облизывает, а Лёнька только слюнки глотает да языком закусывает. И такая гастрономи́я случалась каждодневно, да ещё и в трёхразовом режиме. Ясное дело, долго таких насмешек не стерпишь. Стал Лёнька тосковать, покашливать и рефлексировать, а душа и вовсе была на мокром месте. В общем, стал он болеть и расстраиваться. По всему получается, простым людям по справедливости жить не разрешается – один в разносолах купается, одного только варенья у него на десяток каникул припасено, а другому только на сны о десертах любоваться да в воспоминаниях хмуриться. На такие вот революционные мысли была настроена лёнькина психика, и никаким клином их не вышибешь.

Только одними мыслями доволен не будешь – меры нужно принимать, а не камнем-лежебокой бездействовать. Так и Лёнька решил, что если он даже насмерть слюной захлебнётся, свою мечту так и не пощупает. Тем более что каравай, по которому он ночами глаз не смыкал, не про его честь приготовлен. В общем, надумал Лёнька своими руками справиться, в конце концов, не велико волшебство – обыкновенная стряпня. Он уже и рукава засучил, и посуду приготовил, и кухонный передничек на антресолях разыскал. Но сказать, как высморкаться, а нарядиться для этого тоже не большое умение. А вот к делу приступить да ещё до конца его довести, навыки нужны. Только о каких навыках тут говорить можно, если Лёнька можжевеловых ягод даже не нюхал, впрочем, как и в можжевельниках не топтался. Да и в поварском ремесле не шибко преуспел, хотя и не без способностей – кастрюлю от вилки отличал. Такая вот клиническая картина.

Выручила Лёньку отзывчивость со стороны опытных товарищей. Был у Лёньки закадычный единомышленник, Гена Диванов, с которым часто он задушевные хороводы водил и при удобном случае искал в нём сочувствия. Гена же от сочувствия с детских лет отлынивал, но зато был мастак упражняться с горячительными смесями «с изяществом и с философией, но без обжорства на поросячий лад». К этим талантам по привычке Гена пристёгивал жгучий глагол о космических смыслах. И вот Лёнька после того, как обозначил все свои трудности, побежал к товарищу за подсказкой. Гена снисходительно глянул на салагу, улыбнулся по-доброму и увлёк его отеческим жестом к окошку. Ткнул пальцем в насаждения, что вдоль дома росли и говорит: «Вон, в тех кустах всё, что тебе потребуется, отыщешь». Лёнька расцеловал друга в троекратном размере и убежал собирать подсказанный урожай. Надёргал в кустах разных ягод, понаставил на ручонки царапин и поспешил к ку́хонному станку, стряпать себе угощение.

Варенья Лёнька отродясь не готовил, но не раз подглядывал за кулинарными опытами своей маменьки. Так что по памяти мог сообразить, что к чему, а на худой конец, подключил бы догадливость. С таким вот подспорьем он и приступил к делу, а чтобы подстраховаться, разыскал в своей библиотеке поваренную книгу. А дальше всё как водится – глаза боятся, руки делают. Одной рукой Лёнька варево помешивает, второй – страницы тормошит, и то и дело чертыхается, что третьей нет. Пришёл черёд первую пробу снимать – Лёнька весь в предвкушении, аж поджилки шкварчат. А как пригубил, так разочарование его в темечко-то и ужалило. Больно горьким лакомство оказалось. А с горечью биться один рецепт – сыпь сахар без сожаления, сколько сердце нашепчет. Так Лёнька и свернул можжевеловые горы – что-то по предписанию смастерил, а что-то в угоду сердечным ритмам.

Настоялся лёнькин отвар до полного охлаждения, просквозил всю квартиру непривычными ароматами и застелил мутными следами ку́хонное окно. Сервировал Лёнька свою столешницу, вскипятил водицы, выложил варенье в специальную вазочку и принялся чаёвничать вприкуску с приготовленным угощением. Сидит только губу языком шлифует, хвалебности в свой адрес сочиняет и причмокивает, что с сахаром всё грамотно рассчитал. И вот прилёг, значит, Лёнька на кушетку после десертного прокорма, впечатления думает и зевает в побочном порядке. Только задремал, как вдруг живот ему коптить на́чало, кишечные иголки дыбом встали и рвота выходное пособие затребовало. Кинулся он экстренным самолечением спасаться, прополоскался душистыми растворами и пальцами тщательно в горле побарахтал. Но все процедуры осечку дают – тошнота всё усерднее желудок намыливает и кишечные послабления уже на подходе. Так он с четверть часа со стихией сражался, и всё с сомнительными успехами – только в спазмах силёнки растерял да интерьер перепачкал. В общем, пока языкатость у Лёньки не угасла, телефонировал он за медицинской помощью. Вскорости прибыли в его халупу работники в белой униформе и погрузили его в докторскую карету. Доставили, конечно, без удобств, но зато подоспели ко времени.

Самочувствие к Лёньке вернулось только следующим утром. А до того горячечная бесовщина и желудочные упражнения негативного свойства. В дурную историю Лёнька угодил – ошибочно состряпал варенье из волчьих ягод. Как доктор ему поведал об этой оплошности, сразу и ароматы экзотикой в носу защекотали, и горькая оскомина за язык укусила, и генкины поучения тоже в памяти растанцевались (по выписке, надо будет навестить соседа, отсыпать ему земной поклон кулачным способом, за науку). Хотя на себя пенять тоже будет не лишним – ботанику Лёнька ещё со школы не уважал, а уж после и подавно этой тематики гнушался. Разве только букеты барышням преподносил, но ведь в корень каждому цветочку не заглядывал. Вот такую юморинку лёнькины безграмотность и невежество ему и выкатили. Получите, любезный Леонид Семёныч, и распишитесь.

Но главная каверза не в этом. Соседка лёнькина, Олимпиада Платоновна, проведать его пришла прямо в палату. Видала она, какая с соседом штуковина приключилась, медицинские товарищи так нашумели, до утра гомон из ушей не вылетал. И что важно, пришла не без гостинцев, прихватила она с собой то самое можжевеловое варенье особой рецептуры. Лёньку, конечно, сразу в жар швырануло и глотку наизнанку воротить стало. Худо, конечно, но кратковременно. Сглотнул Лёнька все свои ощущения и слова тёплые соседской старушке проблеял. Но к её сувениру долго у него сердце не лежало. Потом, конечно, потрапезничал с удовольствием, даже баночку Олимпиаде Платоновне вернул.

Вот так и сбылась мечта Лёньки Гуманкова. Как видите, не без происшествий. Так что, кто как до своих вершин добирается, а Лёнька путём тщательного клизмирования. Одно он понял неукоснительно, что мечтать надо с осторожностью. Теперь Лёнька подумывает в парашютисты податься, но пока побаивается.