Ольга Лебединская

Я пасу одуванчики от всего вдалеке –
Может, где-то в Мокрянке, а может, в нирване.
Я устала от мыслей. Иду налегке.
Кроме строгого груза небесных знаний –

Ничего. Я иду по земле босиком –
Понимаю Порфирия Иванова.
Не забочусь почти ни о чем, ни о ком:
О себе самой мечтаю – о новой.

Что ж! Мне дорог мой маленький эгоцентризм!
(Неудобное слово, но пусть будет, ладно!).
На зеленый пырейчик кладу организм.
Здесь ему хорошо, хоть чуть-чуть прохладно.

В социальной сфере себя не поймав
И наскучив себе в занебесных сферах,
Я лежу на траве рядом с серым гав-гав
И играю на собственных нежных нервах.

И пою. Одуванчиков некому, видно, пасти.
Кто спасет этих бедных дрожащих овечек!
Я завидую им. Им не нужно идти.
Они знают: их дело цвести. Им легче.

Им не присуще терять себя и искать.
Им не нужно грешить, чтоб с небес посылали спасенье.
Их карма – нирвана. Их дело – знать,
Когда разукрасить простор весенний.

Я знаю, овечки немножко завидуют мне,
Что дома не мыта посуда и нету супа,
Что нету работы, учебы, что жизнь вовне
(вовне организма) со мной сочетается глупо.

Овечки завидуют, что дома мне будет скандал,
Что даже весной мои мысли навзрыд суетны,
Что каждая точка в мире – еще вокзал
И не поезд уже, а лишь – на него билеты.

… Я пасу одуванчики от всего вдалеке.
Я пою эту глупость в оправдание собственной лени.
Мир душист и пушист. И не понят никем.
… А намедни у Пушкина день рожденья…

Это к слову. К какому? К Слову вообще.
То, к чему нам следует обращаться.
Я пасу одуванчики. Веду их в щель
Поэтического (т.е. земного) пространства…

Души певучесть — одиночество,
Лесной, осенний шелест крыл.
Я называю мир по отчеству,
Чтоб вдруг меня он не забыл,

Меня, малышку кареглазую,
Не воробья, так соловья.
Какую жизнь по счету праздную,
Лихая узница твоя?

Как пахнет небо мандельштамово!
По переулкам городским,
По листьям бронзово-каштановым
Шуршу в стихи своей тоски.

И не своей, ничейной, брошенной,
Как этот мудроглазый пёс,
С прохладно-влажною горошиной
Меж радужно-хрустальных слёз.

Души певучесть — одиночество,
Лесной осенний шелест крыл.
Я называю мир по отчеству,
 Чтоб он меня благословил.

О, слава звонко-мартовким котам!
Они не люди, нет! Не буки-нытики!
Они бодры и веселы всегда,
И далеки от мелочной политики.

На нас они взирают свысока,
Им с высоты лазоревого марта
Видна не только Мира чудо-карта,
А то, что мы не в силах отыскать.

Не море, уходящее в закат,
Не Сретенья едва заметный трепет,
А мудрость, уходящая в века,
Неясная, пунктирная, как лепет

Намеченных едва глубинных трав,
Сокрытых от бессовестного глаза.
О, слава звонко-мартовским котам,
Их Песни Песней вешнего экстаза!

Непревзойденной, гибкой красоте
Мурчащего улыбку Будды тела!
Моя душа, подобная звезде,
Всегда такой же звонкой быть хотела!

Вот так же литься из конца в конец
Глубокого космического марта
И трепетать, и петь, как бубенец,
Не думая о знойно-ярком завтра,

Изящно быть исполненной азарта,
парить во всём неугасимой мантрой!..

О, слава звонко-мартовским котам!

От слякоти жизни — в её синеву — облака!
На лифте дождя ты не вниз уезжаешь — обратно.
И если прикинется ливнем вот эта строка,
Ей будет приятно. И людям с ней будет приятно.

Удрать, убежать из обыденной толстой тоски
В иную тоску — посильнее, поярче и строже!
В горячие ноты, и в листьев осенних стихи
Собою другим, будто зеркалом степи умножив.

Бездонной душой неприветливость улиц обнять,
Простить горизонту и солнцу свою непогоду,
Почувствовать звонко, что ты в этом мире не ять —
Омега, растущая весело в пропасть свободы.

Прости же нас, осень, за ругань на скромный обед.
В октябрь-карнавал из уютной монашеской кельи!
Когда-нибудь скажут про нас: их давно уже нет,
Но прячет октябрь их задора багрец и веселье,

А ясное небо их душ носит ветреных птиц,
И солнце стекает бальзамом на бедные души.
Так золото высей, вальсируя, падает вниз,
Омыть наши стопы в магической радужной гуще…

Измерить лунный мир тоскою Блока,
Увидеть сад глазами Пастернака,
Быть по-цветаевски нещадно-одинокой –
И не заплакать.

Прикидываться Гамлетом тревожно,
Растить в себе самой Наполеона,
Не отличать, что нужно и что можно,
Не быть влюбленной.

Устало повторять за чашкой чая
О добрых людях злые анекдоты,
Манерничать, почти не замечая,
Откуда, кто ты.

С трудом принять: все – инопланетяне,
И ты отмечен странною судьбою,
Хотя порой на гения не тянешь.
Но быть собою,

Задумчиво, тоскливо и прилежно,
Себя прощать за многие ошибки.
Быть чем-то вроде тонкой, неизбежной
Небес улыбки…