Валентин Гринер

 БАЛЛАДА О СОЛИ

Мы проезжали соляной Арал.
В теплушке нашей мальчик умирал,
Лет десяти, должно быть, мой ровесник.
Он с полки руки обречённо свесил
И как-то укоризненно стонал.
А поезд, долго стывший в тупиках,
Четвёртый час сквозил без остановки.
И женщина, терявшая ребёнка,
Сгорала, как снежинка на губах.

Мы проезжали соляной Арал.
В теплушке нашей мальчик умирал…

Но вдруг состав остановился лихо
И стало непереносимо тихо.

И все внизу увидели казаха.
На нём была косматая папаха,
Ведёрко соли он держал в руках…
И мальчик громко крикнул:
«Молока!..».
Он закричал от жажды и от боли.

«Нет молока. Возьмите лучше соли.
У нас тут соль дешёвая пока…».
Но я, не знавший закоулков жизни,
Всерьёз не принял слов о дешевизне;
Я эту цену ощутил потом,
Отдав за соль отцовское пальто
В бессолом невесёлом сорок третьем,
Припомнив поступь непрощённой смерти
В мальчишке со спекающимся ртом…

Мы проезжали соляной Арал.
В теплушке нашей мальчик умирал…

Его похоронили за откосом
В песке, от измождения белёсом;
Всем миром мать к вагону увели,
Попричитали, посопели носом…
И долго за дымком от паровоза
Был виден холмик соляной земли.

С тех пор в меня вошёл какой-то бес,
Я много лет с ним не могу расстаться,
Он требует до соли докопаться,
Когда бы и куда бы я ни влез.
Себе я в жизни никогда не лгал
И не солгу, не обману, доколе
Меня не покидает привкус соли,
Которую казах нам предлагал
На просолённой станции Арал…

ПЕРВАЯ РАБОТА

Цех мой – дом мой, первая работа,
Заводская дружная семья –
Юность тонкорукая моя
В ватнике, пропитанном тавотом.
Разве позабудешь эту даль
С бедными военными пайками?
Разве позабудешь ту деталь,
Что своими выточил руками?..

Вот оно, взволнованное счастье!..
Показалось мне, что весь завод
Слышал как седоголовый мастер
Мне сказал:
«Ну, что ж, вот так пойдёт…»
Так пойдёт! И нет оценки выше!
А ещё вчера он говорил:
«Нет, сынок, работать надо чище:
Не отшлифовал, не доточил.
Режешь гайку самую простую –
Всё равно добейся чистоты.
Где бы в жизни ни работал ты,
Помни эту заповедь святую…»

Никогда бы мне не стать поэтом,
Не набраться мужества и сил,
Если бы я заклинанье это
Хоть единый раз переступил.


 РЖАНОЕ ПОЛЕ

Не от безделья и не от тоски
Мы собирали в поле колоски…

А на просёлках новобранцы стриженные
Казались незаслуженно обиженными.
Шли на вокзал безропотные роты,
Шли к поездам, нацелившимся к фронту.

А старики толклись под репродукторами,
К ушам ладони приставляли рупорами,
Брели домой, Информбюро взбодрённые,
А по ночам читали похоронные.

О, детство, детство! О, ржаное поле!
О, эшелоны с порохом и болью,
Мне не забыть вас, не отгородить,
Покуда буду по земле ходить.

Мне и сейчас ночами режет ноги
Ржаная почерневшая стерня…
А новобранцы бороздят дороги,
Я узнаю их, стриженных и строгих,
Тех, что от смерти сберегли меня…

ЗАКЛИНАНИЕ

Борщ с крапивой колючей,
Пышки из отрубей…
А над крышами – тучи
Сизарей-голубей.
Одичалые стаи,
Обгоревший вокзал…
«Сколько мяса летает», -
Мой приятель сказал.
Мы лежали под небом
Той голодной весны
И мечтали о хлебе, -
Хлебе после войны.
Не пирог, не баранку
Нам хотелось бы съесть,
А ржаную буханку –
Да в единый присест.
Хлеб то мнится, то снится
Под раскроем ножа…
А над крышами птицы
Всё кружат и кружат.
И тогда мой товарищ
Деловито сказал:
«Не убьёшь – не поджаришь» -
И рогатку достал.
Поиск пули недолог
В той траве, где лежал,
И нащупан осколок
Поострее ножа.
Растянулась резина
От плеча до плеча…

Я глазёнки разинул
И беззвучно кричал.
Я кричал, чтобы птицы
Разом ринулись ввысь,
Я кричал:
«Ну, убийца,
Промахнись! Промахнись!»
Я кричал безголосо, -
В горле слёзный комок…
Но осколок пронёсся,
И упал голубок…

Вдоволь мяса и хлеба,
Ем и пью – что хочу.
Только где бы я не был,
Я убийцам кричу,
Я кричу, заклинаю
Всю тревожную жизнь:
«Не стреляй! Не стреляй!
Промахнись! Промахнись!..»

 САД ПОБЕДЫ

Мы в сорок пятом посадили сад,
Где в сорок первом старый был загублен:
Убит морозом, на дрова изрублен,
В печи истоплен – от вершин до пят.

Мы в сорок пятом посадили сад –

В большие ямы - хворостинки малые.
Отец звенел лопатой и медалями:
«За Сталингад», «За Прагу», «За Белград»

Мы в сорок пятом посадили сад.

И думалось: да разве же дождаться,
Когда былинки в женщин превратятся
И яблок краснощёких народят?

Мы в сорок пятом посадили сад.

Отцы-фронтовики давненько деды,
И внуки к ним на лето в гости едут,
Поскольку густо яблони родят…

А мне всё снится черенковый сад,
Который мы сажали в год Победы.

 СТАРЫЕ ОКОПЫ

Растут в окопах белые грибы.
Грибы – гробы…
Меня терзает память:
Здесь молодой солдат стрелял и падал
На дно окопа – с пулею в груди.
Тогда весна промозглая была,
Земля дышала холодно и волгло,
А стройка крови – тоненько и долго,
На суглинок слезящийся текла.
Тогда тому солдату было двадцать,
Теперь ему бы было сорок пять;
Он мог грибы со мною собирать
И каждому по-детски удивляться…

Как вены, вздуты корни на откосе,
Прозрачный пух над рощею повис,
Кричат грачи, заботливая осень
На дно окопа стелет красный лист.
В промоине лежит кусок кости.
Лежит упрёком, грибников пугая.
Я мысленно шепчу: « прости, прости…»
А что простить – и сам не понимаю.
На фронте хоронили без гробов.
И я бреду домой с пустым лукошком,
Стоят боровики на толстых ножках…
Я не могу…
Я не хочу грибов…

ОСЕНЬ НА ВЗМОРЬЕ

Осенние пустые пляжи,
Вы так задумчиво грустны,
Как рынки после распродажи,
Как города после войны.
Слезятся влажные субтропики,
Тоскуют много дней подряд.
А одинокие курортники,
Как изваяния стоят.
Стоят у белого кипения,
О берег бьющейся волны.
Стоят, исполнены терпения, -
Ждут, не вернувшихся с войны.
А ветер раздувает волосы
И отсыревшие плащи,
А ветер плачет громким голосом,
Чтоб скрыть негромкий плач мужчин…
Мне это всё, наверно, кажется.
Быть может, думают они,
Что вот неплохо бы попляжиться,
Да всё не выдаются дни,
Что поздно на море приехали,
Что стало рано холодить
И что в Курзале встреча с Пьехою;
Но как билет туда добыть?
Что скоро улетать, и надо бы
Купить гостинцы детворе…

А море атакует надолбы,
Оно бездушно в ноябре.
И в ком за прожитыми летами
Жива военная печать,
Тому я просто не советую
Пустые пляжи посещать…