Виталий Дмитриев

А слово не может звучать в пустоте...

 

Виталий Владимирович Дмитриев родился в 1950 году в Ленинграде. Окончил факультет журналистики ЛГУ в 1977 году. Публиковался в журналах "Нева", "Знамя", "Октябрь", "Дружба народов", "Континент" и др. Член СП. Живет в Санкт-Петербурге.

* * *
В компьютере файлы зависли,
но я даже этому рад, -
перо - продолжение мысли,
а клавиши бьют наугад -
по сектору и по квадрату,
как "Град" по бандитской Чечне.
Стихи - они тоже расплата,
но этот разброс не по мне.
Ветшающей жизни основа
мерцает в ночи на просвет.
Любое неточное слово
все прочие сводит на нет.
И все же поблажки не требуй,
пред Господом падая ниц
в февральское рыхлое небо,
изрытое стаями птиц.
Едины и время, и место, -
со сценой смыкается зал.
Бездонная яма оркестра
ревет, заглушая финал,
но все же берет за живое,
уже отметая слова,
и все, что казалось игрою,
свои предъявляет права.
Пойми - ремесло бутафора
нисколько не хуже других.
Картон - долговечней фарфора,
и розы - поблекнут не скоро -
они достоверней живых.
Комедия, фарс или драма, -
меняется лишь антураж.
Недаром, снимая рекламу,
не фрукты берут, а муляж.
Средь падуг, кулис, декораций,
софитов и прочей муры -
удобней не быть, а казаться,
скрывая себя до поры,
когда, усмехнувшись неловко,
не взгляды вбирая, а тьму,
рискнешь полететь без страховки,
доверясь себе самому.
* * *
Все устоится, устаканится,
на самом донышке останется
вино - не для похмельной пагубы,
а лишь для поминанья на губы.
Все худо-бедно образуется,
обтешется,
пообломается,
уляжется
и зарифмуется.
Или хотя бы попытается.
* * *
Для чего скулить,
проклиная земной удел?
Если ты лишь взвесь -
оседай наравне со всеми.
Нужно просто жить
у начала великих дел,
то есть - именно здесь
и именно в это время.
* * *
Поймите, моя милая, - 
                  без Вас
я как без Лотарингии
                  Эльзас,
Париж без Лувра,
Лувр без Рафаэля,
Порт без Артура,
без году неделя.
Я каждый миг,
что прожит с Вами розно,
считать привык
мгновеньем несерьезным.
Без Вас грущу.
А Вы-то как живете?
Вот я ищу
забвение в работе,
тружусь на трех
местах одновременно.
Еще не сдох,
но сдохну непременно.
Целую в локон,
в перси и ланиты.
Я - Ваш Набоков,
Вы - моя Лолита.
Без ласки я
живу подобно тени.
Вы - Саския.
Я - Рембрандта колени.
Вы - устье,
         я - корабль,
                  в него входящий.
Пусть маленький,
              но все же настоящий.
* * *
Схлопотал себе дурак
пять семейных лет условно, -
все-то клеится не так,
все-то лепится неровно,
все-то наперекосяк.
Были стены, потолок,
ряд картин под слоем пыли…
Были деньги - даже в срок
за жилье свое платили.
Все-то, Господи, не впрок.
Все-то, Господи, не в лад,
не срастается краями, -
вразнобой да невпопад…
Я уже и сам не рад
этой пошлой мелодраме.
"Скоро даже и следа…"
Замолчу.
Глаза прикрою.
Видно, с мертвым никогда
не срастается живое.
Почему же до сих пор,
для чего - и сам не знаю,
вспоминая этот вздор,
строчки эти, как укор,
повторяю, повторяю…
* * *
Вера без любви…
Любовь без веры…
Слишком равноценные химеры
скудной изощренности ума.
И не позавидуешь мессии,
если он появится в России.
Дайте все и сразу -
задарма.
Ну а мы проверим - 
всё ли дали,
мы достанем старые медали
"За Берлин", "За Прагу",
"За Чечню",
вспомним, что ни разу не бряцали
танками по вашим авеню
времена Очакова и Крыма…
Господи,
о, как невыносимо
верить и любить свою страну.
* * *
Над морем склоняются звезды,
пытаясь в себя заглянуть.
А воздух…
Зачем этот воздух -
живая плебейская муть?
Зачем эта дрожь и мерцанье?
Но дышит упрямая плоть.
Зерцало к устам мирозданья
с надеждой подносит Господь.
Музыка даруется свыше,
строка обретает размер,
когда ты способен услышать
хрустальное пение сфер.
Вибрирует жизни основа,
и краски поют на холсте,
и все это - слово. А слово
не может звучать в пустоте.
* * *
Ну чем я виноват,
коль с некоторых пор
стихам взбрело звучать
под струнный перебор?
И в чем же я не прав,
мелодией скрепив,
на струны нанизав
сквозной речитатив?
Не помню ни черта,
не знаю, хоть убей,
где пролегла черта
оседлости моей,
размежевав страну,
где время, словно мед,
течет, как в старину,
не попадая в рот,
где, на небо взглянув,
ты шепчешь иногда:
"Редеет облаков
летучая гряда".
* * *
Ничего от прохожих не пряча,
навсегда покосилась ограда,
и под вечер зеленая дача
растворяется в зелени сада.
Лишь горят три окна по фасаду,
три бессонных окна по фасаду.
До утра, как маяк у залива,
только ровно горит,
не мигая.
Человек или очень счастливый,
или очень несчастный, не знаю,
до рассвета глаза не смыкает,
бесполезную книгу листает.
Или спит, задремав над страницей,
оттого-то, видать, и не слышит -
мотылек в его стекла стучится,
семенит мелкий дождик по крыше…
Нам и счастье даруется свыше,
и несчастье даруется свыше.