Юрий Вожик
Меня без телефонного звонка,
без приглашенья или позволенья
давно не беспокоили, пока
без стука не вошли в мой дом сомненья.

Прошли сквозь дверь, переступив порог,
неловко потоптавшись в коридоре,
и разместились в зале, кто как смог,
готовые принять участье в споре.

А спору быть: на то они и здесь,
чтоб от поступков отделить проступки,
и пыль стряхнуть, и снять где надо спесь,
оставив на душе моей зарубки.

Пусть я к визиту вовсе не готов,
но достаю звенящие фужеры,
вино и водку, виски двух сортов,
мы будем пить, коли сумеем, в меру.

С сомненьями сижу наедине,
или сидим (не знаю как вернее),
мне хватит сил для диспута вполне,
хоть аргументы с возрастом слабеют.

*

Мне не понять, за что такая честь,
я ж без сомнений жизнь пройти пытался –
а если это суд или, точнее, месть
за то, что в жизни недосомневался?

За то, что коль решал, так навсегда:
увидел, полюбил, встал на колени;
не грезил стройкой, но через года
я шёл в ней от ступени до ступени.

Я лозунгов не принимал на веру,
да звёзд в науках не хватал с небес,
и, без сомненья делая карьеру,
не обошёлся без КПСС.

Не сомневаясь ехал строить БАМ,
оставив кресло в важном кабинете,
романтика с рублём напополам
была наградой мне за годы эти.

Не до сомнений было мне в тот час,
когда, не тормозя на вираже,
я из последних сил давил на газ,
меняя не страну, а ПМЖ.

Сомненья бросив, темы заострял,
когда стихи писал, поэмы, сказки,
в палатке на Майдане ночевал,
в восставшей Праге был, в Новочеркасске.

Не в двадцать лет я в этаком плену,
не в тридцать пять, а, скажем, много позже,
но не зову на помощь сатану,
и тут меня сомнения не гложут.
За молодость я душу не продам,
она всегда с душой любимой рядом,
всё, что ниспослано, разделят пополам –
им вместе наслаждаться райским садом....

Сегодня всякий умник говорит
о том, что нет потусторонней жизни,
но ничего взамен нам не сулит,
лишь водку пьёт на поминальной тризне.
И ставит точку, будто ставит крест,
не тот, который славят христиане,
а вычеркнув крест-нА-крест смысл и текст
из Божьего Священного писания.

Но лишь на умника беда направит взор –
грабёж, банкротство или нездоровье,
поклоны бьёт с усердьем до тех пор,
покуда лоб не обагриться кровью.
А дальше что? А дальше – выбор прост
иль, искренно раскаявшись в грехах,
пойти с добром на старенький погост
иль вечно оставаться в синяках...

*
Сомненья формулируют вопрос,
беззвучно меж собою говорят,
один привстал, по-видимому босс:
– Как сам считаешь, грешен ты иль свят?

И в этом главное сомнение, поверь,
себя хвалить – любой глупец сумеет,
войн в жизни не бывает без потерь,
и за тебя никто их не измерит.

Года бегут, известно – время тленно,
коль что-то подзабыл, не стоит сочинять,
не мог ты побеждать всегда и непременно,
попробуй о себе, что знаешь рассказать.


*

– Ну что ж, хоть к исповеди я и не готов,
но снять сомненья всё же постараюсь,
а что касается признания грехов,
так лучше уж – заранее покаюсь.

С тех пор, когда Всевышний свой Закон
продиктовал у древнего Синая,
в Мораль и Совесть превратился он,
и, вовсе конкуренции не зная,
вошёл в религии, в науки, в дом любой,
проник в моральный кодекс коммунизма,
в нём – справедливость, правда, в нём – покой,
а для тиранов – повод для цинизма.

Я – не генсек, не фюрер и не вождь,
мои грехи – не бомбы, не снаряды,
меня не затопил кровавый дождь,
хоть зачастую был он где-то рядом;
я выжил, коротаю долгий век,
любовью счастлив к Богу и к любимой –
обыкновенный грешный человек,
в кого стреляли, но, по счастью, мимо...

А разобраться – так не убивал,
не грабил и не угождал кумирам,
и не ленился, завести не знал,
не лгал в судах, решал все споры миром.

Чужих рабынь и жён я не хотел,
чужих ослов кормить я не умею,
и в дом чужой войти б я не посмел
без спросу – и об этом не жалею.

Я вовсе ни обжора, ни гурман,
борщ со сметаной, сало да котлеты;
прорабом водки выпивал стакан,
закуска – огурец да сигареты.

Прелюбодействовал ли? – запятая тут,
словечко длинное и гибкое, как змей,
по разному все словари тут врут,
и было ль? нет? не знаю, хоть убей.

Я зачастую путаю границы,
могу гордыню гордостью назвать,
и потому, ряд низменных амбиций
мне репутацию сумеют замарать.

Диагноз ясен – надобно леченье:
свой гонор усмиряю, а пока
ослаблю голос, снижу самомненье –
и ада избегу наверняка!


*


Доклад закончен, всех благодарю
за помощь, за вниманье, за терпенье,
да некого... я только вслед смотрю,
как исчезают все мои сомненья.

Исчезли так же тихо, как вошли,
как тень бесследно в полдень исчезает,
но чувствую, как что-то там вдали
души моей покой оберегает.

И я подумал, может это сон,
плоды фантазии, разнузданной не в меру?
Но на столе – надкушенный батон,
а на ковре – разбитые фужеры...


Юрий Вожик
накануне 2017 года
Ratingen