***
Я верю в печаль и растерянность
В приметы, в любовь. И тебе
В окошки родимого терема
Когда они светят во тьме

В слова. В трепетание птичье
В глаза. В ожидающий путь
В беспомощность. В Божье величие
Младенца, сосущего грудь

В рассветы, взметённые наголо
В доверие к милым плечам
В поэзии ангела наглого
Рыдающего по ночам

В предвечное. В то, что поломано
В банальности и в чудеса
В привычку великого клоуна
Грустить половинкой лица

В прогулки под этими звёздами
И выше, когда повезёт
И в то, что мы кем-нибудь созданы
И в то, что нас кто-нибудь ждёт

Я верю в промозглую, серую
Московскую муть декабря
Нелепо. И всё же, — я верую
Напрасно. Но… Верую я.

АЛЕКСЕЮ
Когда ты из песни своей долетишь
До самого дна тишины
Когда от картины останется лишь
Шершавая серость стены

И, кости ломая, навалится лёд
Когда ожидаешь тепла
И слово, бумагу черня, потечёт
Как кровь по осколку стекла

Ты сердца кулак попытайся разжать
И боли подставить ладонь
И строчкой последней туда убежать
Где жизнь. И любовь. И огонь.

***
Среди выцветших листьев
И осенних страниц
Я хочу прислониться
К зыбкой памяти лиц

На неё опереться
От неё опьянеть
С ней к бездонным — из детства —
Облакам улететь

Там где Бог-одуванчик
В жидком нимбе седин
Над равнинами плачет
Потому что один

Н. ЗАБОЛОЦКОМУ
Падать больно. Вставать тяжело.
Умирать непонятно и странно
Что тебя в эту жизнь привело?
В эти комнаты, чувства и страны?

Что забыл ты, что здесь не видал?
На какие посулы повёлся
Чтобы так — из предвечного льда
Монотонной судьбе под колёса?

Чтобы грустью тебя замело
Чтоб любовь разметала на части
Падать больно. Вставать тяжело
Лишь разбитое сердце — на счастье

---

МОЛИТВА
Пошли мне мудрость простака
Надеждой надели
Дай Веру, чтоб была крепка
И радугу вдали

Пошли красивый эпилог
Свет прожитых страниц
Холодный пот, горячий грог
Дар слышать вещих птиц

Дай слов, которые в сердца
Стучали бы как кровь
Дай сил любить. И до конца
Дай сохранить любовь

Пусть будет летняя гроза
И зимняя метель
Рука в руке, глаза в глаза
И голоса детей

Дай блеск реки и ночи стать
Дай смелость быть как все
Звездой сгореть и снова стать
Травинкою в росе

Дай испытать восторг и боль
Покуда не умру
Дай полным быть перед Тобой
Как чаша на пиру

Чтоб жизнь искать по блеску глаз
Во льду или в огне
Чтоб улыбнулся Ты — хоть раз
Подумав обо мне

***
Коридор был похож на флейту
В нем сквозняк выдувал гавот
И я падал в него, как в Лету
Вытекающую из нот

Как мелодия эта льётся
По пути из двери в окно!
Если б здесь поселился Моцарт
Он бы спился давным-давно

Тут тебе ни балов за полночь
Ни восторгов со всех сторон
Лишь сосед — Леонид Ароныч
И трофейный аккордеон

На футляре — с цветком наклейка
И когда он играл с плеча
То ему подпевала флейта
Коммуналки на Ильича

Крупным жемчугом, мелким бесом
Гопотой голубых кровей…
И стучал ему в такт протезом
Репрессированный еврей

Он терзал этот мир искусством
Он показывал кукиш тьме
Он врагов побеждал под Курском
Хавал пайку на Колыме

Он фальшивил не о фашизме
И меха не за правду рвал
Он летел по дороге жизни
Убивался и убивал

Он смеялся, рыдал, пророчил
В три аккорда и в душу мать
Он такое во мне ворочал —
Вам, не слышавшим, не понять…

Эта музыка не прервётся
В коммунальной душе моей…
Если жил в ней когда-то Моцарт
Он, наверное, был еврей

---

***
Мне снился ангел — молодой и сильный
Бесчувственный как ржавая броня
И взгляд его — безжалостный и синий
Торчал как финка в сердце у меня

Он был к беде, как зеркала осколок
Он был к стихам — как полная луна
Он видел мир, как пьяный Джексон Поллок —
Весь в пятнах света, крови и вина

Мне снился ангел, потерявший крылья
Пропивший нимб в портовых кабаках
Голубоглазый, молодой и сильный,
Качающий планету на руках

Он был беспечным, но жестоким не был
Умел гореть в непроходимой мгле
Мне снился ангел, позабывший небо
За то, что больше жизни — на земле

Мне снился ангел — врун и недотрога
Герой, повеса, праведник, злодей
Мне снился ангел, позабывший Бога
И, как в богов, поверивший в людей

***
Наверное, в поездках смысла нет,
Когда понятна общая картина —
В конце концов единственный билет
До станции «Кладбищенская глина»

Нам выдан в кассе равнодушных звёзд,
И в точку уходя мало-помалу,
Вагончик-жизнь, куда бы нас ни вёз,
В итоге, к одному придёт вокзалу…

Но похотью к походам мы грешим —
И мечемся по глобусу как бесы,
Хотя, — что Акапулько, что Ишим —
Лишь задники одной и той же пьесы.

Не сетуя на трудности пути
Между рассветом и вороньим граем,
Мы как бы в даль пытаемся расти
И в карты с ней как с шулером играем.

Нам исповедь попутчика близка
Под пьяный храп с откинутого ложа,
Пока в окошке прежняя тоска
Растает как шагреневая кожа.

И, папироску горькую паля,
Мы тонем в небылицах незнакомца,
Как тонут в пролетающих полях
Остатки догорающего солнца.

Мы тонем — в этих низких небесах
Деревнях. Полигонах и погостах.
Руинах лагерей. Святых местах.
В безвременье начала девяностых.

Из отворенных вен течёт портвейн.
Взрываются мосты. Мелькают лица.
И мы — отребье голубых кровей —
Никак не можем всласть наговориться

Мы едем! Да! В далёкие края!
Мы меркнем. Мы теряемся из вида,
Где синие вонзились якоря
В тюремные наколки инвалида.

Где, освещённый чахлым огоньком
Фонарика. А может, идеалом?
Мальчишка от родителей тайком
Читает «Спартака» под одеялом.

Где можно и дружить, и драться всласть
Где первые стихи — ножом по парте…
Который век, рыдая и смеясь
Я еду в том раздолбанном плацкарте

Где все мои — скандалят и поют —
Ожившие для праздника и горя.
Мы едем вместе. Кажется, на юг
Где в первый раз — опять — увидим море.

https://ridero.ru/books/krylya_dlya_odinochek/freeText