Ирина Горбань

Да разве знала она,
что будет такая война,
Она о такой не слышала,
А так бы с Планеты вышла бы.
И шла бы себе спокойная,
Не плакала над покойными,
И звёзды ловила пальчиком,
Не думала, как там мальчики.
У них автоматы тяжёлые
И лица войной обожженные,
Они ведь ещё безусые,
Под шапками стрижки русые.
А если Планета вертится,
Тогда они точно встретятся
Не там, на земле, где смертный бой,
Где жертвуют парни своей судьбой.
А встретились здесь,
В облаках седых,
И встреча была бы, как хук под дых.
Да разве же знала она теперь,
Что эта война была – сущий зверь,
Но только с Планеты сойти нет сил,
и кто эти войны миров просил?
Но жить на Планете надо,
пусть даже сожрёт Торнадо,
пусть будет вокруг Цунами,
но мир будет между нами.
И за руку взяв родного сыночка,
с Планеты ушла.
И поставила точку.

Беженцы

Она чудовищно хотела спать.
Просто вот так завалиться,
и не видеть чужие лица,
уткнуться носиком в старый плед,
который донашивал мамин дед.
Ну что здесь сказать незнакомому деду?
Дед, я на вокзале куда-то не еду.
Я как когда-то и ты,
и как эмигран-ты,
жду стука стальных колёс,
чтобы поезд на запад унёс,
и прячу распухший нос в твой плед.
Ты видишь, дед?
Но рядом толпа. Она едет тоже.
Среди кутерьмы здесь мелькают рожи,
Они-то куда? И зачем? И к кому?
Ведь есть мужики и мой город в дыму.
Спать. А мне бы поспать
Часов двадцать пять,
но загрохотало опять…
Или снова?
А я на полу валяюсь в обновах,
притрушенных черной пылью.
Пусть всё это будет былью, фольклором,
песнями, танцами,
А мы - никогда скитальцами.
Но это, сказали, - война.
А война, брат, такая сила…
Жаль, деда тогда не спросила:
Дед, а как у тебя это было?
Как тело своё нёс на заклание,
Тебе помогло заклинание?
А может, Бог в помощь, молитва,
И ты побеждал из битвы в битву?
Дед, научи, я хочу, как ты,
Но пока на развалинах не цветы,
Там гарь, и копоть, и дым,
А кто-то останется молодым.
А мне бы поспать, я ведь мать.
Я просто уставшая мать,
Готовая сына отдать
за память, за Родину,
За детей.
Но ты, дед, давай не жалей.
Я только посплю под твоим пледом,
И никуда не уеду.
И если как многие, сгину,
не верь никому. Не уехала.
Не покину
Ни дом, ни себя, ни твою могилу.

Пророк

Когда-то всё это закончится,
Я буду жалеть, что пророчица
сказала не всё, утаив главный смысл:
Не будет ни вёдер, и ни коромысл,
Не будет колодцев, ручьёв, водопадов.
Не будет воды – это больше не надо.
А вместо воды будет только огонь,
Гореть будут Харьков и Оболонь.
Гореть будет Горловка, Киев, ДокУч,
Красноармейск, а за ним Красный Луч.
Но кто же зажжет этот вечный огонь?
Она не сказала.
Подставив ладонь,
Ждала в благодарность примятый пятак,
И этак его примеряя, и так…
Но у благодарности злая цена,
И злой потребитель, и злой меценат.

Когда исчерпался лимит на огонь,
Когда поднялись меценаты и голь,
Когда стало нечем за правду платить,
возникло желание всё прекратить.
Но нет ни пророчицы, ни ворожей,
Нет больше узников и сторожей,
И некому просто запомнить урок,
Пророчицы нет,
но остался
Пророк.

Зоны

Мне сны не снятся – я давно не сплю,
Но осторожно опуская веки,
Я, словно Вий, испуганно ловлю
Одетого по форме человека.

Мой страх оправдан. В этом есть резон -
Легко узнать чужого по шевронам,
Ведь рядом нет освобожденных зон,
А там, где я, земля укрепрайона.

Уснуть бы мне и видеть только сны,
И ощущать себя освобожденной,
И жадно мира ждать и ждать весны,
И помнить всех убитых поимённо.


Я - женщина

Я не воин, не солдат, я – женщина,
Не в строю, но на передовой,
Я с Донбассом на века повенчана
Под огнём на промке боевой.

Нас остервенело бьют снарядами,
Но в бою нас не остановить,
Мы давно не хвастаем нарядами,
И о моде рано говорить.

Пусть сегодня рубежи горячие,
Русская весна остудит пыл,
Ведь победа жизнями оплачена,
Вспомнив ополченца, слышишь: был…

Я не воин, не солдат, я – женщина,
Проклинать войну нет больше сил,
Если мне такая жизнь завещана, -
Встанут на защиту муж и сын.

Я сильна и сердце моё сильное,
Под обстрелами себе клянусь:
Встану рядом с матерью Россиею,
И по-русски в землю поклонюсь.