***

Моя душа пустячное любила: 

в продольных трещинках хозяйственное мыло, 

оставленное кем-то на полу, 

на верстаке светящуюся стружку, 

щербатую, надтреснутую кружку 

с чаинками, прилипшими ко дну. 

Родство ли это, давнее желанье, 

чтоб в замкнутой глубинке мирозданья, 

где снег стоит, как в стылой бане дым, 

и день проходит меж ночами боком, 

предельно личным, милосердным Богом 

я так же был замечен и любим?

***

Смерть, как мальчика, 

возьмет за подбородок. 

«Снегирёк… щегленок… зимородок… - 

скажет нежно, заглянув в глаза. 

- Ну, пошли со мною, егоза». 

И меня поднимет за подмышки, 

и глядишь: я маленький – в пальтишке 

с латкою на стертом рукаве, 

с петушком на палочке, с дудою, 

с глиняной свистулькой расписною, 

с мыльными шарами в голове. 

А вокруг – безлюдно и беззвездно… 

Только пустошь, где репейник мерзлый. 

Только вой собачий вдалеке. 

Только ветер дует предрассветный. 

И к щеке я прижимаюсь смертной, 

словно к зимней маминой щеке.

*** 

Гений места селится в тишине, 

и свистит, строгая корявый посох. 

И пчелиным воздухом по весне 

наполняет здешние абрикосы. 

Знает все о грозах и о траве, 

и, росы не тронув, во тьме гуляет, 

и ночные бабочки в голове, 

как стекло прозрачной, светясь, порхают. 

И однажды в горестном сентябре, 

прошагав уныло сухой крапивой, 

ты найдешь то место на пустыре 

меж прудом заглохшим и старой ивой. 

И в стихи пытаясь сложить слова, 

ты заснешь на куртке под веткой голой. 

А во сне из посоха – все листва… 

А во сне из воздуха – пчелы, пчелы…

***

С. Т. 

В нехоженом небе — представь на мгновенье — 

шиповник, 

заката откос 

и мы за столом, 

и у наших коленей 

слоняется времени пес. 

Мерцающий праздник 

на рюмочных ножках, 

крепленое счастья вино, 

холщовая скатерть, 

и вензель на ложке 

значенье утратил давно. 

И бабочку грусти, что кротко сидела 

у вечности в твердой горсти, 

спугнешь ненароком, промолвив: «Стемнело… 

И надо бы лампу нести…» 

И грусть запорхает, легонько касаясь 

морщинистых лбов, 

и в ночи 

к земле, словно тропкой, пойдем, спотыкаясь, 

лучом поминальной свечи — 

к дверям и оконцам субботнего рая, 

где те, кого нету родней, 

сухие рубашки с веревки снимая, 

играющих кличут детей.