В декабре 1825 года А. С. Пушкин был бы среди восставших декабристов, если бы не томился в то время в ссылке в Михайловском. Но его гибель в феврале 1837 года стоит в одном ряду с трагедией казнённых царём декабристов.
Видно, жить нельзя иначе.
Сжёг главу — осталась гарь.
Медный всадник в поле скачет.
Затравил поэта царь.
Был женой к двору приближен
Камер-юнкер, уж седой.
Едкой почестью унижен.
Окружён тупой толпой.
И «Ату!» — орут уроды.
Погоняет бесом бес:
Гадкий Карла Нессельроде
И бессовестный Дантес.
Эх, судьба! Орел иль решка?
Бал за балом. «Ай-лю-ли».
Ведьмы видится усмешка
И в улыбке Натали.
Дон Гуан не знал: придётся,
Что посеял — пожинать...
И с дипломом рогоносца
Можно жить да поживать!
Да, для травли есть раздолье
В чистом поле на Руси.
Ох, горюхинское горе!
Царь с поэтом — гой еси!
Побеждён жестоким веком?
Щей горшок да сам большой.
Золотой прокукарекал
На рассвете петушок.
Сколько жить на свете этом
Остаётся, стихоплёт?
Делает судьба поэтом,
А не книжный переплёт!
Рукопись с автопортретом.
Тучи строчек. Месяц — лик.
Вырван из тетради ветром
Тот крамольный черновик...
Смерть ждала у Чёрной речки.
На сугробы пала тень.
Закатилось солнце речи.
Сумрачный кончался день.
И от мук невыносимых
Жить совсем не стало сил…
Перед смертью у России
Он морошки попросил.
«Царской ягоды» кислинка.
У неё терновый вкус.
Под окном в слезинках-льдинках
Замерла слепая Русь.
Потому у Чёрной речки
От рябин — кровавый снег...
Умирал по-человечьи
И врагов простил он всех.
Так почил поэт, раб Божий…
И от смуты, от греха,
Гроб его, прикрыв рогожей,
Ночью увезли — в снега.
На душе расейской тошно.
Или в петлю иль терпи...
И рассыпалась морошка
По заснеженной степи.
Валерий СУХОВ
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.