Нина Дернович

СТЕПЬ ДОНЕЦКАЯ
Степь моя, чьи раны не зажили,
Ты детей баюкала не раз
В колыбели белой от ковыля
В доме с гордым именем – Донбасс.

Их потом в бессмертье провожала
И рыдала в трауре руин,
Но героев новых нарожала,
Несмотря на рытвины морщин.

Отдала ты всё им, что имела, -
Матерей неписанный закон. -
От тоски полынно поседела
И от слёз взялась солончаком.

Мчались кони над
Донцом спесивым,
Каждый цокот шрамом по тебе –
Сыновей твоих они носили
По крутой, отчаянной судьбе.

И цветок лазоревый над кручей
Каплей крови праведной твоей,
Крови алой, трепетной и жгучей
Всех осиротевших матерей.

Ты со мной – я всех
сильней на свете,
Всё смогу осилю и стерплю,
Нет тебя – песчинка я под ветром.
Просто, всей душой тебя люблю.

Обнимаюсь с небом бледно-синим,
От тебя секретов не тая.
И питаюсь запахом полынным,
Я – должница вечная твоя.

Заберу себе твои седины,
Не могу ведь жить всю жизнь взаём, -
И ладошкой каждую морщину
Я разглажу на лице твоё.


* * *
А сердце обрывалось в пустоту
И поднималось по корней канатам,
Чтоб, отдышавшись, взмыть
в зенит куда-то
И скользкую схватить
за хвост мечту,

Легонечко лечь птахе между крыл,
Вглядеться в мир,
на ковылях распятый.
Всё, что вокруг, незыблемо и свято.
Зардеться б и влюбиться
в свет не мил.

Под ветром сердце истерзать,
что тать.
Но что бы ни сулила вероятность,
Везде так зябко, зыбко, непонятно.
Обречено навеки ревновать,

И от страданий в мире, что открыт,
Взорвётся сердце или же сгорит.

 НОЧНЫЕ ЧТЕНИЯ
В чаще труб, антенн, деревьев
Кот – баюн ведёт рассказы.
Байки стылу душу греют
Стариной, где яти, азы.

И душа, расставшись с телом,
Укрывается легендой.
Ей тепло, с Илейкой смелым.
Жизнь – запутанная лента

Расплетается в два счёта.
Днём же, в нынешнее время
Ни на каплю, ни на йоту
Не сдвигается проблема.

Всё чего-то не хватает.
Может мудрости былинной?
Молодая. И горда я
Не кручинюсь под калиной,

А бешусь, ключом бушую,
Увлекаюсь тем и этим.
И совсем не дорожу я
Жизнью – песней недопетой.

Но бессонными ночами
Будоражат буки, веди.
С ними к пристани причалю
В мир, где ощущенье тверди.

 ПОКА МАЖОР
Струны сердца зажать в аккорде,
Но в мажорном или в минорном?
Как считать, если бьют по морде,
Исключением или нормой?

Не терплю и пока воюю.
А инстинкт самосохраненья –
Он бунтует. Щеку другую
Не подставлю. Привычно рвенье

Гуж на плечи. Ещё не вечер.
И желания не угасли.
Не попутный ветер, а встречный,
Мил. Душа, что колокол в праздник.

Годы – кони спешат – «загоним»,
Мчат, ещё не попав под жёрнов.
Но сердечных струн перезвоном
Не минорный аккорд – мажорный.

 ВИНОГРАДНИК ВОЗЛЕ РОДНИКА
Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой – Виноградарь.
Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает;
и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более
принесла плода. Евангелие от Иоанна, гл. 15.
Виноградник возле родника,
Трепетнее места не бывает.
Белостволье вётел ивняка,
Колокольцы белые вьюнка
Зеркало живое отражает.

Солнце лезет по оврагу вверх,
Языком горячим траву лижет.
Первозданных так немного вех –
Всё взрыхлил, освоил человек,
Но на взлобке – чудь купинки рыжей,

Целины. Змеятся ковыли,
Да течёт Донец, маня прохладой.
Петли лоз мороз превозмогли,
Суховей без сил, здесь не шалит.
Аромат дербенника, что ладан.

Розовой метлой холму бока
Чистит он. Лозы струна стальная
Всё взывает к людям: «Не больна я»!
Виноградник возле родника,
Как Христос, к любви всех призывает.

 МАРТ
Март обнажён, угрюм и неуклюж.
И небо лоскутами голубыми
Пытается прикрыть его. В зыбь луж
Ступают робко дерева нагие.

Март полонит предчувствием любви
Звонкоголосой, что ручьи в оврагах,
Шуршит ростком упрямым – «не убий»,
И веткой молодой – «не оцарапай».

Март, как предощущенье перемен.
И талых вод лазурь, и цветь лужаек,
«Умри и будь!» - вовек напев не тлен,
И зёрна прорастают, умирая.

Март – синеглазый птичий перезвон.
Прострелы по земле предвосхищеньем.
На кронах вязов – изумруд корон
Затрепетал, затеплился священный.

Март – старт, а финиш года далеко:
За далью ошалелых вешних ливней.
Липучей почкой вспыхнет каждый кол.
Льнёт иней ив, пока мороз не сгинет.

Март показал невиданную прыть,
Полил поля, хорошей будет жатва.
Март зашагал, а значит, будем жить,
Любить, рожать детей и наряжаться.

 МАЙ
Май-маляр деревца на память
Все выбелить старается:
И лозами, и бугорками,
И каждой почкой мается.

У почек – девочек-невестих
Блузёнки стали тесными,
И рвутся пуговки до треска.
Звенит мир птичий песнями.

А ветер прятки затевает
Меж белыми бутонами
В ветвях, что как рога маральи.
Безудержные птичьи стаи
Над вспененными кронами.

ПАМЯТЬ СЕРДЦА
Пять елей и два кипариса
зелёною шторой зависли
над площадью главной посёлка
от детского смеха весёлой.

На фоне ворсистых иголок
два бюста девчат–комсомолок
и трое мальчишек серьёзных
подставили лица из бронзы

лучам - здесь на юге нередким,
ветрам, что играют на ветках,
любимым, за них умирали…
А память прозрачною шалью

укрыла их, непокорённых,
где птиц серебристые звоны,
лелеет молодогвардейцев
и держит у самого сердца.

 В ОГНЕ
Снять собирается земля
За лето выцветшее платье.
А кочковатая стерня
В предчувствии беды – пылать ей.
На всполохнувшие поля,
Глядят заплаканные травы:
Огонь и дым, глаза болят.
Идёт орда, орава.

Стащили платье у страны,
Соврали и сорвали сразу.
И ощетинились мослы
Без крепких и надёжных связок.
Пожарище со всех сторон.
И крик: «Спасите наши души».
Беспомощно пылает дом,
Одна шестая – суши.

Отары пастуха винят:
Завёл их в дебри, не подумав?
Пастух – не промах: на коня
Вскочил и выпрыгнул бесшумно.
Но ярь огня пора унять,
Понять - овины в чём повинны?
Горит стерня от ячменя,
В огне Абхазия, Чечня
И Украина.

 ЗЕМЛЯ МОЯ
Малиновый курень на косогоре
Повис, распятый на семи ветрах.
За ним простор в лазоревом уборе,
Пред ним, как два крыла, реки размах.

Распахнута его незащищённость,
Как будто добрым людям напоказ.
Он в зеркало Донца глядит смущённо
И снится, снится мне в который раз.

Здесь с первым криком первый раз вдохнула
Тревожный зов простора и земли.
Сверкали пятки от дворов сутулых
По степи, где лоснятся ковыли.

И увлечённо бегала за дивом
Оврагами, что таинством манят.
Но жизнь по-своему распорядилась,
Конечно же, она сильней меня,

И отдалила всё, что свято чтимо.
Но вновь и вновь ко мне приходит в сны,
Как мягко причитает бабка Хима:
«Антихристы, всю грушу обнесли».

Чабрец проулки устилает густо,
И всё вокруг до трепета своё:
Лишь для меня в луке соцветий буйство
И трижды кочет на заре поёт.

Доверчиво раскинулась левада,
Полынный запах, праздник вербохлёст,
И всё здесь сердцу моему отрада,
И кажется всё зримо на сто вёрст.

На выгоне, что за плетнём лозинным,
Бежит Аксютка ярочкам вослед.
А дочь, от удивленья брови вскинув,
Заботливо несёт мне мягкий плед.

Я ж без просторов этих задыхаюсь
Уже не год – десятки лет подряд.
Родные, коим это поверяю,
О ностальгии что-то говорят

И не велят. А мне бы отогреться
В родной степи, где жаворонка звень,
А я томлюсь, тянусь до боли в сердце
Туда, где мой малиновый курень.

ДОРОГИЕ МОИ ЗЕМЛЯКИ
Я вернулась в своё захолустье,
Где тропинки быльём поросли.
Здесь под яблонькой, - не в капусте,
По преданью меня нашли.

Нет удобств. Хлеб – три раза
в неделю.
Старики, как замшелые пни.
Но всё так же в степи алеет
Цвет лазоревый в вешние дни.

Всё такой же Донец красивый.
И надеюсь – мне будет рад
Одичавший и сиротливый
Бабы Лёли – покойницы сад.

Не хочу, чтоб стоял в запустенье,
Пусть и ветхий, но гордый курень.
Это – словно моё воскресенье
И второго рождения день.

Может правда, что поступаю
Смыслу здравому вопреки?
Но живут ведь, сады сажают,
Землю пашут, детей рожают
Дорогие мои земляки.

Здесь мой край. Те же лица родные.
Жизнь, как миг на крутом вираже.
Лица те ж. – Имена другие.
Поколенья сменились уже.

В Придонечье родное вернулась,
Здесь запнулся мой взгляд о ковыль.
С головою в Донец окунулась,
Словно смыла дорожную пыль.

МОГУЧЕЕ РОДНОЕ СЛОВО
На дверном отмечу косяке,
Год прошёл. Я снова всех прощу.
Дайте мне на русском языке
Умереть. О большем не прошу.
Вячеслав Пасенюк

Українськой мовой Кобзаря
Восхищаюсь, истово горжусь,
Но моя словесная заря
Над землёю, что зовётся Русь.

Українськой - я умею петь,
Говорю, читаю и шучу.
На могучем русском языке
Думаю, мечтаю и грущу.

Дали предки мне язык родной,
Для защиты – щит и меч, пращу,
Оберег. С ним не пойду войной,
Им дышу и чувствовать спешу,

Им ограду в сердце горожу,
Песню не последнюю пою,
Ворожу, судьбою дорожу
И… припомню маму на краю.

Беды близких разведу рукой,
А к своей – ума не приложу.
По нему оранжевой рекой,
Словно желчью. Боль обид ношу.

Слово в голове – не в кулаке.
Мой язык – и Бог, и царь, и шут.
«Дайте мне на русском языке
Умереть. О большем не прошу».

ГОЛОВА МОЯ СЕДАЯ
Снега взбитая перинка,
Да застелена простынкой
Кипельной.
Всё белым-бело в округе,
И грозится ветр упругий
Гибелью.
В январе мечты о мае,
Голова моя седая,
Битая
И морозом, и годами,
Кулаками, что летали,
Битою.
И стреляют в человека,
Те, что на сердце калеки,
Меткие.
Жизнь – снежок, упал – растаял,
А морщины птичьей стаей,
Метками.
В голове не слышно гула.
Но фантомно боль вернуло
Старую.
Знать, живу, друзей крышую,
Встречу я весну большую
Парою.