Ирина СИЛЕЦКАЯ
 (Россия, Москва)

 ОСЕННИЙ ПОЛЁТ
Я кружусь, лечу, и меня несёт
Не куда хочу, а куда качнёт
Вихревой поток. Не имею сил,
Не имею ног тело унести.
Надо мной небес не видать конца,
А конец-то есть? Мне хотелось знать.
Но не даст поток мне подняться ввысь.
Он – судьбы знаток, он-то знает жизнь…

Лишь секунда – верх, ну а вечность – низ,
Знаю я о тех, кто сорвался вниз,
Кто пустился вскачь, где они сейчас?
Среди близких плач – мол, оставил нас…
Нет, лечу я вниз. Как полёт продлить?
Может, мой каприз, но хочу я жить!
На ветвях хочу черенком шуршать.
Ветру-палачу мне зачем мешать?

Но сорвал и смял, в небо погрузил.
Путь мой крайне мал, крайне мало сил.
Под ногой я чьей смерть свою найду?
Как же он посмел оказаться тут
Тот, кто в сквер зашёл? Может, не со зла,
Но меня нашёл или я нашла
Этот миг – рывок и хрустит хребет,
Раны хлещет сок, меркнет белый свет.

Осень приняла мой бесценный прах,
Утешать взялась, мол, бывает так.
Знаю, всё равно боль болит больней.
Все – почти никто, потому не смей
Уверять, что все умирают так,
Чтобы по весне вновь поднять свой стяг.
Впереди – года, смерти – нет и нет!
Почему ж тогда так болит хребет?!

Владимир Спектор
(Луганск)

   *  *  *
Ничего не изменилось,
Только время растворилось,
              И теперь течёт во мне.
Только кровь моя сгустилась,
Только крылья заострились
               Меж лопаток на спине,
И лечу я, как во сне.
               Как цыганка нагадала:
Всё, что будет – будет мало.
               Быть мне нищим и святым.
Где-то в сумраке вокзала
               Мне дорогу указала.
Оглянулся – только дым.
Где огонь был – всё дымится.
Крыльев нет. Но есть страница,
Вся в слезах. Или мечтах.
На странице чьи-то лица.
                  Небо, дым,
                  А в небе птицы,
Лица с песней на устах.
Ветер временем играет.
                 Ветер кровь
                 Мою смущает
                 Наяву или во сне.
Мальчик с узкими плечами,
                 Парень с хмурыми очами –
Я не в вас. Но вы во мне.
                  Мы с лопатой на ремне
                  Маршируем на ученье,
Всё слышнее наше пенье.
                   Мы шагаем и поём.
О красавице-дивчине,
                   О судьбе и о калине,
И о времени своём.  

Александр КОРЖ
 (Украина, Киев)

* * *
Спокойные движенья за мольбертом.
Высокий лоб, нахмуренные брови,
И борода с непервой сединою,
Как знак для удивленья – «от чего»?
В Европе уже знали Марко Поло,
Уж он-то видел небо на Востоке
И каково под звёздами лежать,
Осознавая нетекучесть лет.
И седина, конечно же, оттуда.
Там друг погиб, там встреченный иудой
В степи лежал. И очень надо встать!
Вот шрам над глазом, и ещё один
И рядом. Как быстро всё у юных зарастает
И прячется за розовой полоской,
Лишь выдавая юности угар.
А ранние залысины на лбу
Скорее не от философских мыслей,
А как следы невидимых погонь.
Она бежит, а ты догнать не можешь,
И долго бродит в жилах этот гон.
Вперёд, вперёд!
Вот скорбность рта под щёткою усов,
Но здорово, что это не угрюмость,
Там спрятан шрам за тяжесть точных фраз.
Хотя углам привычна и улыбка…
Горбатый нос бретёра, дуэлянта,
А может, и злословного поэта,
Который ценит яд и алкоголь…
А вот в глазах тревоги не заметишь.
Всё спрятали морщины и круги,
И по-татарски вскинутые брови.
Лишь тихая ирония струится
И вызывает беглую улыбку.
Над чем, над кем, а может, над собой?
Над тихим гнётом небанальных дней,
Чужих судеб, исчёрканных разлукой,
Предательством? Уж этого хватало!
Не отстирать испачканных платков.

А может, это хохот над Судьбой?

Ах, что за день февральский в Нидерландах…


Елена ДАРАГАН-СУЩОВА
 (Россия, Москва)

Осеннее
Промокшая осень... След бабьего лета...
Листочки последним летящим приветом
Меняют цвет улицы в буднично серый;
Дождями умыты бульвары и скверы.
На мокром асфальте мозаика листьев
Безвестных художников постмодернистов...
Созревшие краски осеннего тона
Ладошкой кленовой кружат монотонно.


Оксана УСОВА-БОЙКО
 (Украина, Киев)

С той минуты...
Всё пройдёт, и однажды двери, в последний раз
На прощание скрипнув, закроются за тобою.
С той минуты на свете больше не будет Нас...
На планете станет меньше одной любовью.

С той минуты станет неважным, что
было до…
Мир не рухнет… И лето в срок разукрасит
город…
А соседка орёт на супруга: «Да чтоб ты сдох!»
И живёт с ним тридцатый год, поправляя
ворот

По утрам на рубашке… а вечером снова крик.
Мы сумели бы так? Ну, конечно же,
не сумели б…
А двумя этажами выше живёт старик…
Восемь лет, как она умерла, а он ждёт и
верит…

Ждёт минуты своей, улыбаясь её глазам,
С пожелтевшего фото глядящим… Пьёт чай
и верит –
Сорок восемь земных для двоих слишком
мало… там
Лиза встретит его… и забудется боль потери.

Ты бы смог?.. Да, у нас не случилось такой
любви.
Что-то было, но что (?), если не было веры
в вечность?

Я привычно шепчу в тишине: «я приду –
зови...»,
Точно зная, что даже если осыплется
Млечный

И на всё загадаю тебя – ничего не вернуть…
Я была только вспышкой в твоём
захмелевшем взгляде,
Затуманенном страстью, вином… Но не в
этом суть…
Я была! И поверь, даже этим мгновеньям рада.

Память вытрет мой взгляд, голос, имя и
звуки шагов…
Нам судьба на двоих не дала и не выдаст
счастья…
Ты запомнишь лишь терпкий запах моих духов
И браслет серебристый на тонком моём
запястье…


Ксения БУТУЗОВА
 (Крым, Щёлкино)

Василий
Василию тридцать три, он многословно
шутит о возрасте Христа и чудесах;
Вася давно не пьёт и не пишет стихи. У него
здоровая печень и болит душа.

Всё самое важное пятый год под могильной
плитой с надписью «Любимой жене».
Мать долдонит «Ты рано женился!», Вася
прячется в заводской суете.

В голове у него принципиальные схемы, на
форзаце ежедневника фотоснимок,
Где милая девушка смотрит в объектив,
завязывая шнурки походных ботинок.

Василий уже несколько лет ездит в отпуск в
Японию, Китай или Таиланд –
Туда, где экзотические виды, буддийские
храмы, много разноцветных гирлянд.

Правда, спасают всё больше авиаперелёты,
залы ожиданий и пересадки –
Странное время, когда духи мёртвых
возвращаются и играют в прятки.

Этим летом Вася внезапно отдаёт
ползарплаты маме и едет поездом в Крым,
«Тюрьму для богатых духом» – смеётся.
Ему хочется притвориться больным

И лежать на верхней полке купе, вспоминать
походы, одну на двоих палатку,
Одни на двоих рассветы. Вася спускается и
выпивает залпом водку,

Предложенную пьяным профессором геодезии,
который едет в Джанкой.
Потом они вместе с мальчиком Питом идут
курить и дышать ночной темнотой –

Вася читает на память старые тексты и
анекдоты о командарме Чапае.
Петер всё больше молчит, закусывает
солёными огурцами и почти засыпает.

Утром, на пыльном вокзале, рядом с
фонтаном, Вася тихо ругается матом,
Подхватывает на одно плечо рюкзак,
на другое – Пита, морщится от ароматов.

Василию – тридцать три, и в Крыму он не в
первый раз, и вроде бы всё привычно:
Автобус, небритость, нетрезвость, попутчик.
Всё правильно и логично.

Сергей ТИМШИН
 (Россия, ст. Гривенская Краснодарского края)

* * *
Одиноко. И стынет Космос...
Время-лекарь – великий враль!
Этой полночью високосной
Был расстрелян седой февраль.
Я же Вечности пью плацебо,
Пялясь в звёздные этажи…
Звёзды изрешетили небо!
И в него утекает жизнь…

Геннадий ШИРОКОЖУХОВ
 (Россия, Рязань)

* * *
Как строим судьбу – не бездарно ли?
Здесь нам зачеркнуть, там – наметилось.
Душа – словно вещь антикварная
несёт временные отметины.
Противится сердце томительно.
Но – вылез резон жёстким правилом.
Привычно к себе повелительны:
встречались, расстались – всё правильно.

И вот уже встреча – случайная.
Ну что… уходи, если хочется.
Бесстрастно и без отчаяния
окликну по имени… отчеству.
А ты обернись, пусть ошибся я.
И я подойду, слов не ведая.
Надвинусь лицом, бледно-гипсовым,
и взглядом, очищенным бедами.

Давай постоим непритворными.
Чужими – и даже не грустными.
Давай ощутим иллюзорные
ожившие нити присутствия.

Татьяна ШЕИНА
 (Беларусь, Радошковичи Минской обл.).

Материнское
В пять минут сократился мой мир до
масштабов тебя –
Или, может быть, ты, появившись, заполнил
Вселенную…
До последнего дня – дня, когда надо мной
протрубят
Вечный зов небеса, и окажется тленным –
нетленное,

Дня, когда из часов перестанет струиться
песок –
Буду слёзно молить Иисуса и Деву
Пречистую,
Чтоб с твоей головы лишний раз не упал
волосок,
Чтобы горечи тень не гасила улыбку
лучистую.

Но, когда в первый раз упадёшь – или что-то
ещё
Станет вдруг для тебя наказаньем за детские
шалости,
Попрошу у Небес силы – молча подставить
плечо,
Чтоб случайно тебя не унизить безжалостной
жалостью.

А когда в первый раз проиграешь в сердечной
войне
И построенный храм пошатнётся лачугою
хлипкою,
Попрошу у Небес силы тихо стоять в
стороне,
Чтоб не ранить тебя снисходительно-мудрой
улыбкою.

Буду рядом идти. Но, когда разойдутся пути:
Твой – к вершинам, а мой – в каземат
одиночества мрачного,
Попрошу у Небес силы – просто тебя
отпустить,
Чтобы силой любви не сломать твои крылья
прозрачные…

Анатолий ПРУСАКОВ
 (Россия, Москва)

СОН
Отдал бы всё, чтоб возвратиться в сон,
где было хорошо, а было – точно…
Туда, откуда виделась бессрочной
жизнь, а в пруду плескался синий сом.
Там звёзды не смыкали колких век,
днём паровоз ронял на небо кляксы,
и лаяла спросонья в сенцах такса,
когда входил недобрый человек.

От времени дом сжался и присел,
фундамента к нему не подводили
тогда ещё, когда все были в силе,
а в пальцах у меня крошился мел.
И я бегу по полю налегке,
да напрямки, сквозь липовую рощу,
в тот мир, где ветер волосы полощет
у мамы, улыбающейся мне.

Леонид БОРОЗЕНЦЕВ
 (Украина, Винница)

ПОЕЗД ИЗ УТЛОГО «А»
И пока последний листик осины
Не упал, черкнув о сиреневый купол,
Люди не воспримут театр Расина,
Как воспринимают комедию кукол.
Андрей Стебелев

Вот поезд из утлого «А» – в беспросветное «Б»,
Где стрелочник Анна готовит из дома побег.
По жизни идя, как на рельсы, как в водную
гладь,
Она его помнит, и это, увы, не отнять.

Она ему верит, а поезд отчаянно мчит,
И это уже невозможно никем залечить,
Как будто земные стихии все разом впряглись
Стянуть в один узел все беды. О, Анна,
молись!

По-лисьи молись, изощрённо. Я – Каин, твой
брат,
Который предчувствию встречи смертельно
не рад,
Который не знает ни Яго, ни Герды-сестры,
Который вторым на алтарь присылает дары,

Манкурт своей страсти, пророчества
книжного раб,
Заложник Шекспира, стишат неизбывный
арап.
Бегущие строчки табло, полыхая огнём,
В воронках глазниц просочились в ночной
окоём –

Читай и молись и хотя бы в молитвах не лги,
По смерти моей император оплатит долги.
Я – Каменный гость твой сегодня –
кричи не кричи…
Я встречу тот поезд запретный сегодня в ночи.