С о в е т ч и к

Мужика бы тебе, Россия!
Да от счастья, чтоб ночью зачать…

(Борис Родин)


Вышел в поле я, молвил слово:
«Эх, Россия, моя ты мать,
Мужичка бы тебе какого,
Чтоб поэта в ночи зачать!».

Как пошёл я про дух и тело,
Уловила Россия суть
И, схватившись за сердце, села:
«Лучше с евнухом как-нибудь…».

Л е р м о н т о в с к о е


Стоит одиноко на севере диком
Писатель с обросшею шеей и тиком
Щеки, собирается выть.
Один-одинёшенек он на дорогу
Выходит, внимают окраины Богу,
Беседуют звёзды (кавычки закрыть).

(Сергей Гандлевский)


И как это я оказался далёко?
На севере диком стою одиноко
(Из классики, скобку закрыть),
И шмыгаю носом, и плачу натужно,
Заросший щетиной (здесь скобок не нужно),
Уже приготовился выть.

Запрыгали скулы, задёргалось веко,
Меня затрясло – не узнать человека,
Моя задрожала спина,
А в горле-то спазмы, уже я заика,
И для объясненья подобного тика,
Конечно же, сноска нужна.

Пустыня внимала доверчиво Богу,
Пока выходил я один на дорогу,
Пока собирался я выть.
Звезда прошептала: «Кто сей созерцатель?»,
Другая хихикнула: «Это писатель.
Немедля кавычки открыть!».



  Б л о х а   и   т а р а к а н


Вчера на кухне таракана я поймал,
Поднял за ус его брезгливо над диваном.
Хотел убить…Но посмотрел в глаза
Он мне с укором странным и пространным.

Я посмотрел в глаза его тогда
И понял, что под корочкой хитина
Скрывается особая среда
Интеллигентного, печального мужчины.

(Алексей Кащеев)

Я чай хлебал и ел варенье.
Тут, уважительно тиха,
Как мимолётное виденье,
Явилась на столе блоха.

Была беременна и в трансе.
О этот безнадёжный вздох,
Ах, эта ножка в реверансе!
Мелькнуло: жаль, что я не блох!

Я понял суть её печали,
Ведь я поэт, а не чурбан.
За блюдечком усы торчали –
Вот он, виновник таракан!

Я подтолкнул его к подруге,
«Совет вам да любовь», – сказал,
Но он попятился в испуге, –
Мол, кто такая? Ну, нахал!

Я кончил стих, доел варенье.
Редактор, видно, был козёл,
Коль, прочитав моё творенье,
В санэпидстанцию пошёл.