Михаил Коротунов  

В эпоху Великого переселения, когда в мире до тридцати миллионов беженцев, самое время заново переосмыслить, что же такое Родина?
  И тут, приходит на память самое простое, сцена из фильма Брат-2 «Родина там, где твоя заднице в тепле». В самом деле, всё не просто. Для большинства Родина – дедовский домишко за который родня имеет на тебя зуб, поскольку он достался тебе. Много лет ты его пытаешься отремонтировать. Перекрыл крышу, утеплил стены, в половине комнат попытался сделать евроремонт. Еще провел в дом канализацию, телефон, интернет. А потом  из веранды сделал гараж, а из второй спальни ванную комнату с теплым туалетом. Это Родина? Та, которую под обстрелом боятся бросить, потому, что иной нет, и уже не будет? А за что держимся? За дедову хату, которая покосилась еще сорок лет назад. Которую, при всех раскладах,  проще завалить и построить заново новую. Но…
   Смотрю на птиц. Особенно сквозь кадры войны. На фоне прилета снарядов Града. Снаряды падают на город, рвутся, расшвыривая тучи осколков, оставляя тучки темного дымка. И на этом фоне порхают стрижи. Им по барабану, что идет война. Они шныряют по своим делам и, видимо, особенно не удивляются происходящему. Интересно, где их Родина? Там, где они появились на свет? Или на югах, куда они летают каждый год, не задумываясь о визах и политической нестабильности.
   Друг уехал в Канаду. Снял дом. Стандарт – два этажа и полуподвал для котельной, прачечной и гостей. Что если у канадца отнять его дом? Ничего особенного, просто переедет в другой, такой же. Притом, что перед домом  у каждого трепетно возделываемая лужайка. Отняли дом? Да и ладно, другой найду, такой же. Главное работа. Будет работа, будет еда, дом, машина, поездки по свету, хобби и многое другое. Видимо, родина для них и правда там, где твоей заднице тепло. Что же мы такие ностальгические, держимся за свои родины, убогие хатки без всяких лужаек перед домом, зато с заборами, чтобы сосед не видел, как я бедствую и не возвышал себя в своих глазах.
 Я снова еду на Родину, в дедову хату, чтобы вывести кое-что из домашней утвари. Плевать на бандитизм, спонтанные обстрелы, нужна хлебопечка и кое-что еще. Со мною пассажиры, проезд оправдать. Всем в разные стороны, но до Майорского блокпоста все в одной упряжке. Машина просела от неподъемного багажа. Тяжело, зато дешево. Каких-то два часа в очереди и я протягиваю документы бойцу.
-Что везем?
-Домашние вещи.
-Показываем.
Открыл багажник, сумки, сумки, сумки…
-Какую открыть?
-Все!
Все так все. Открываю первую, сверху коробка из-под обуви.
-Что в коробке?
Кто его знает? Обувь, видимо, что ж еще?
-Обувь!
-Показываем!
Пытаюсь достать коробку и, взявшись за дно, утопаю в какой-то желтой гадости. Яйца побились и вытекли. Прямо в сумку.
-Здесь что? 
-Вещи - говорю, вытирая руку о тряпку.
-Открываем.
   Открываю. Вещи. Закрыть не получается, в молнию попала какая-то тонкая ткань.
-Проезжайте.
Через полчаса высаживаю пассажиров и увидев длиннющую очередь назад, решаю, что домой заезжать не стану. Развернувшись, занимаю очередь в обратную сторону. Очередь километров пять. Завелся, проехал метров три-пять и опять стоп. Так проходит два часа, и я понимаю, что до 18-00 пересечь границу не успею. Придется ночевать здесь. Ладно. Лето, жара. Жаль ничего не взял, ни воды, ни еды в дорогу. С моим диабетом поститься трудно. Но ничего не поделаешь.
 Через полчаса прямо за посадкой вдоль дороги звучит треск близкого выстрела. Выходит там, за посадкой, позиции. Издали хлопнул ответ. Отсюда автомат злой очередью. Издали такой же длины. Отсюда пулемет долгой очередью. Ответ потише, но так, что в посадке начинают падать листья . Отсюда крупнокалиберный – бу-бу-бу. И там нашелся крупнячок в ответ. Отсюда пушка БМП – БАМ! Симметрично, но приглушенно расстоянием ответка – БАМ! Отсюда миномет- пах! После далекого разрыва в ответ прилетает какая же мина – шарах! После выстрела из танковой пушки я понял, что спать не дадут, и, пока не поздно, помчался в Горловку.
  В городе пусто. Диковатые прохожие мелькают на горизонте. На удивление хорошая дорога  вокруг кочегаровского террикона. В городе те же ямы. Позвонил дочке, радости вагон, внучек не замолкает. Потом визит к родне. На машине нельзя, после семи ловят диверсантов. Якобы, они не знают, что после семи на машинах нельзя. Пустой темный город. Призрачные прохожие возникают из тьмы и исчезают. Ночь тиха. Но, на новом месте не спится. Переговорили все разговоры. Вроде заснули…
Утром отвез внука в садик – наверное, будет вспоминать всю жизнь. Закоулками, через ямищи кое-как доехали на нашу улицу. Всюду заросли в человеческий рост. Машина едва протискивается в колее. Из зарослей на повороте выскакивает черная, как черт собака. Порода самая бандитская, питбуль. На морде читается удивление, в чем дело, кто это на нашу улицу приехал? Много удивления вызвала площадка у ворот. Сквозь вымощенную кирпичом площадку проросли деревца и  амброзия выше человеческого роста. Кое-как въехал во двор, там такие же заросли. В доме забыл за чем ехал. Контузия какая-то. Попалась на глаза стамеска. Была она старая, уже с самодельной железной ручкой. Последний раз я был на ремонте у Виктора и он  ею сковыривал гидроизоляцию в салоне перед сваркой. Забыл. А я дома нашел, когда коврики стелил и собирался отдать, да так и не пришлось. Переводя взгляд с вещи на вещь и, снова вспоминая их историю и назначение, я бесцельно провел пару часов, наскоро схватил, что под руку попалось, и помчался назад в Артемовск.
   Теперь очередь начиналась от никитовского рынка. До блокпоста вдвое дальше, чем вчера. Один показал, остальным понравилось, и все толкали машины. После вываливались из авто и жались под посадку в тень. Ополченец матом пытался вернуть всех назад, но, ни мат, ни автомат не действовали. Дамы время от времени ныряли в посадку, которая была окантована указателями «МИНЫ». Внимание привлек человек, сидящий на чем-то. Вот, молодец, подготовился основательно. Но очередной проезд выявил его табурет – брус с табличкой «МИНЫ». Удобно, нечего сказать, и ощутимая польза.
  Как замечательно, что дочь впопыхах прощания дала капустину с огорода. Её я листал целый день, кляня себя, что снова остался без воды и еды.
   Мимо неслись блатные машины без всякой очереди. Солдаты вдруг поменялись, теперь были видны украинцы. Обалдевшие от жары и несправедливости водители требовали, чтобы солдаты остановили произвол. Пусть стоят в очереди, как все. Вторые сутки же! Но ничего не вышло.Одну-две остановили, те что-то показали и всё.
   За два часа до закрытия блокпоста в боковую дверь всунулся мужик.
-Пропусти меня, очень в Харьков нужно сегодня попасть, за пятьсот гривен.
Пятьсот гривен, как с куста! Но вторые сутки пути…
-Нет, что ты, разорвут ведь.
-Да, не разорвут, я вместо тебя стану.
-Нет, вторые сутки стою.
-А за тысячу?
Наверное я сделал слишком долгую паузу, поглядывая на остатки капустины, чем внушил ему надежду.
-Тысяча – деньги хорошие, но вторые сутки... нет!
   Всю дальнейшую дорогу я жалел, что не согласился. Между блокпостами я его снова встретил, кто-то обменял, таки, очередь на деньги. 
   Неделю проболел. Зарекся ездить домой. На Родину. Слишком сильные переживания. Смотрю на птиц. Мелькают по-прежнему. Скоро им на юг. А мне…