Надежда Петрова

Она приехала в железнодорожный посёлок с мужем, назначенным сюда начальником станции, когда ей не было ещё и тридцати. Её, незнакомку, заметили сразу все: интеллигентная, тонкая, с пышными русыми волосами, прямо-таки шикарными, в сногшибательно модном серовато-белом плаще и в туфлях на высоких-высоких каблуках. На неё оборачивали головы молодки, старушки и даже школьники. Красавица. Она это знала и без них, голову носила высоко поднятой и не смущалась их мещанских любопытных взглядов. Даже в городе, где красавиц настоящих и сделанных умелыми руками парикмахеров хоть пруд пруди, и там на неё оглядывались многократно, пока она из мединститута добиралась на трамваях домой. Она делала вид, что не замечает ничьих взглядов, но в душе ликовала; счастливая, что выросла и стала красивой девушкой, и уже никто из знакомых ребят не говорил ей, что ноги у неё длинные, как оглобли. Она уже не робкая неотёсанная девочка, а прекрасная незнакомка, какой втайне мечтала стать, рассматривая яркие журналы «Огонек» и «Смену». О, теперь она себе цену знала сполна. И когда однажды, в трамвае, Валерий, её будущий муж, впервые взглянул на неё и уступил ей место, она поняла, что этого она заслужила не тем, что она - женщина, а тем, что она - красавица.

 Красоте прощают многое, даже бездарность. А врачом она была так себе - средненьким. Правда, в поселковой больнице врачей только два, сравнить особо не с кем, врачами здесь не бросаются, их сюда калачами заманивают, им рады: в глухомань не всякий поедет, их принимают с радостью, над ними просто бла-гоговеют. Картиру - немедля, с первого дня, кабинет - самый светлый, халат - самый новенький, хрустящий. Их слушают -разинув рот, врач в посёлке, как и учитель, - самый нужный, самый уважаемый человек. К тому же не просто врач, а ещё и жена начальника станции, где, едва не в каждой семье, есть свой железнодорожник.

На прием к ней ходили сначала с нескрываемым интересом: новенькая, может, что из города необыкновенное привезла, и трубочкой такой блестящей послушает, и лекарство хорошое припишет. А пальчики у неё такие тоненькие, с длинными ноготочками и холодные...

С годами она успела заработать имя врача строгого, принципиального. И не слишком умного. Но это так думали посетители и больные. К тому времени она была здесь уже единственным врачом: второй отработал положенные свои два года, уехал, а Роза Михайловна вынуждена была оставаться, так как муж осел тут навсегда, и она постепенно смирилась с мыслью, что эта, заплесневевшая по углам больница, - её пожизненный удел. Так она работала, жила, родила двоих детей. Здесь она состарилась, и уже каждая переаттестация давала возможность продвинуться, урвать лишнюю десятку к зарплате. До пенсии - рукой подать.

Если просмотреть прошедшие двадцать лет, то ничего яркого и не запомнилось. Поселковая жизнь монотонная и одноцветная для интеллигентного человека, любящего город. Без города ей было скучно. Люди рождались, росли, она лечила их, потом забывала, приходили другие. Добрую часть посёлка она уже знала по фамилиям. Друзей у неё было мало, и в гости ходить не любила. Не тянуло выходить вечером на тёмные, неосвещенные улицы. Если случалось что-нибудь неординарное и надо было срочно идти на вызов, то ставила условие: приедьте за мной или придите, но обязательно доведите меня обратно, иначе я, мол, не смогу. И все поступали так, как она желает.

Однажды она не пошла на ранний утренний вызов - за ней не пришли, и больной с сердечным приступом умер. На неё могли бы завести дело, но муж вызвал к себе жену умершего, рабочую топливного склада депо, поговорил с ней начальственно, как надо, и всё утряслось, до суда не дошло.

Однажды в холодный ноябрьский день пришла тшефонограм-ма: «Направить врача поликлиники в г. Донецк на двухдневный семинар по практологии. Начало семинара в одиннадцать часов в шестнадцатой горбольнице».

Роза Михайловна очень огорчилась, но, вспомнив, что муж только вчера принёс зарплату и её можно хорошо потратить в роскошных магазинах областного города, повеселела и стала старательно собираться в дорогу. Муж выписал ей бесплатный железнодорожный билет в оба конца, она перебрала свой гардероб, чтобы быть на уровне, и легла спать.

На другой день, на узловой станции, ожидая поезда из Луганска на Донецк, она ходила по перрону и спрашивала у отъезжающих, кто сможет в конце пути отдать ей свой билет, так как она человек командированный и ей необходимо будет отчитаться.

- Женщина, - обратилась она к даме в чёрной шляпке с низкими полями, - вы в Донецк направляетесь?

. Та неторопливо повернула голову:

- Да. - У неё было добродушное лицо.

- Вам не нужен билетик? Можете потом дать мне его? Женщина в шляпке помедлила, рассматривая Розу Михайловну, что-то в ней менялось и она неожиданно резко ответила:

- Нет, не могу. Он мне самой нужен.

-Извините, -Роза Михайловна с недоумением смотрела на хорошенькую, но ставшую вдруг такой сердитой женщину.

- Пожалуйста, - дама в шляпке отошла в сторону, брезгливо скривив губы.

Билета Роза Михайловна не нашла. Вскоре подошёл поезд, толпа ринулась на посадку. Врач пошла к одной двери вагона, женщина в шляпке, намеренно отвернувшись - к другой.

Все спешили занять места, суетились, толпа буквально несла Розу Михайловну по проходу вагона. Ей замахала рукой знакомая коллега, тоже направляющаяся на семинар: есть место. Роза Михайловна торопливо прошла вперёд, села. Она обрадовалась спутнице, всё же целых четыре часа высидеть в этом твёрдом и холодном вагоне, а так они скоротают время, поделятся новостями, в дороге даже малознакомый человек - приятный спутник. Она уже расположилась удобно, повесила сумку на крюк у окна, расправила складки плаща и тут почувствовала на себе чей-то взгляд. Напротив сидела та незнакомка в шляпке. Она, не мигая, рассматривала её, словно прощупывала каждый сантиметр на её лице.

Роза Михайловна слегка смутилась, но лишь на какое-то мгновенье, потом заговорила со своей коллегой. Они пожурили высокое начальство, которое выбрало столь дождливый день для семинара, поворчали на загруженность в вагонах и перешли на воспоминания прошлых лет.

Женщина в шляпке успокоилась, перестала рассматривать сидящих напротив и равнодушно смотрела за окно. В вагоне стало ещё более людно, потеплело. Она расстегнула пальто, сняла шарф и шляпку и, закрыв глаза, дремала. Иногда приоткрывала глаза, окидывала всех взглядом, казалось, она совершенно потеряла интерес к Розе Михайловне. Подъезжали к Макеевке.

- И ты представляешь, мне, врачу, пожертвовавшему столько лет, главврачу, дали первую категорию, - возмущалась Роза Михайловна.

- Да, да, - закивала головой её спутница. - Игорь Николаевич всегда такой. От него порой можно ждать чего угодно. В нашей больнице, понимаешь,около тридцати врачей, а высшую категорию дали лишь двоим. Да я и не претендовала, у меня не хватало сил доказывать, первая - так первая. А Зинаида Андреевна выбила себе все-таки высшую. Но ведь она цеховой врач, у неё три тысячи шахтёров на участке, занятость - выше головы. Нет, я такой нагрузки не хочу.

- А у меня - весь посёлок! И железнодорожники, и население -все мои, - продолжала Роза Михайловна возмущённо. - Столько сил, столько здоровья отдаешь людям, а благодарности никакой...

Дама со шляпкой снова открыла глаза и посмотрела долгим взглядом на Розу Михайловну.

- Вот в феврале снова будет переаттестация. Если не дадут высшую категорию, я им такое устрою...

- Это вам-то высшую категорию? - вдруг громко спросила дама со шляпкой. - Вам, уважаемая Роза Михайловна? - Она с презрением смотрела на нее, растерявшуюся.

Коллеги переглянулись: что хочет сказать эта женщина?

- Первую категорию? Да вам хороший хозяин собачу у не доверит. А вы сколько лет гробите людей, делаете умный вид, что вы тут - пуп земли, самый незаменимый человек в посёлке!

- Женщина, успокойтесь, вы, наверное, обозлились, - вступилась врач с первой категорией. - Роза Михайловна очень уважаемый человек, вы что-то путаете.

- Уважаемый? - возмущалась дама со шляпкой. - А кто её уважает, кроме неё самой? Вы хоть знаете, с кем сидите?

- Что вы хотите сказать? - взвизгнула Роза Михайловна. - Что за оскорбления?

- А вы на меня внимательнее посмотрите, уважаемая...- издевательски продолжала молодая женщина. - Посмотрите, Роза Михайловна. Может, моё лицо напомнит вам того, кого вы отправили на тот свет? Я ведь так похожа на него, не правда ли?

Роза Михайловна растерянно смотрела на женщину и не могла понять, что имеет в виду эта скандалистка, кричащая на весь вагон.

- Успокойтесь, успокойтесь, - твердила коллега. - Это ничего не даст.Зачем же кричать? Перестаньте, люди смотрят. Это неприлично.

- А не прийти к больному с сердечным приступром - прилично? Может вспомните, уважаемая Роза Михайловна? Это вы в пять утра не могли оторваться от теплой постели и не пришли к моему умирающему отцу. А ведь у него был только первый инфаркт. Только первый! И было ему тогда тридцать семь лет! А вы просили приехать за вами. А на чём? Вы что, не знаете, что в том, шестьдесят пятом году, на весь посёлок было три-четыре машины, и как бы мама бросила его, умирающего, и побежала за вами, чтобы оторвать вас от тёплой постельки, бежать впереди с фонарём в руке, чтобы вы не замочили ножки? Может, сейчас объясните? Это по вашей прихоти мы остались сиротами и долгие годы тащили жалкое существование на мамины пятьдесят пять рублей зарплаты. И у вас хватает совести просить высшую категорию? Вы заслуживаете высшую меру наказания, а не категорию. А у вашего мужа хватило совести вызвать маму после того, как вы сделали её вдовой, к себе на ковёр и ещё целый час запугивать, чтобы мы не подали в суд!

Роза Михайловна заметно побледнела и стала глубоко вдыхать воздух.

- Где ваше командировочное удостоверение? - строго спросила даМа со шляпкой. Роза Михайловна ничего не поняла. - Быстро сюда ваше командировочное! - приказала дама.

Дрожащими руками врач открыла свою сумочку, подала белый листочек.

Дама изорвала его на мелкие кусочки, встала и швырнула их в лицо врачу.

- И забудьте о категории навсегда. Я тебя и за давностью лет вышвырну из больницы. Минусовая у тебя категория! - Встала и вышла из вагона.

Роза Михайловна побелела, как её шарфик, наклонилась и упала в проход между сиденьями.

- Женщине плохо! - разнеслось по вагону.

- Поднимите же её! - растерянно стояла над ней коллега. Никто не двигался.

- Дайте воды, у кого есть вода?

-Довели женщину, - сказал мужчина, поднимая Розу Михайловну.

- Нет, - ответил старик. - Это она довела ту, молодую. Видно, хлебнула-то горя без отца.