Надежда ПЕТРОВА

Глаза слипались. Невыносимо хотелось спать! Казалось, если не провалиться хоть на миг в глубокий сон, - всего на пять минут! - то она умрёт.

Татьяна не спала, практически, уже третью ночь. У мужа открылась язва, он мучительно стонал и ежеминутно звал ее к себе. Она сидела у его постели две предыдущие ночи, уговаривала вызвать скорую, но он мотал головой: нет! нет! нет!

В больнице он лежал уже десятки раз, и десятки раз ему предлагали сделать операцию на желудке, но попав однажды в областную больницу, насмотревшись не таких же бедолаг, язвенников, как и он, но уже сделавших операции и продолжавших наживать новые язвы, - он наотрез отказался от этой процедуры. Навсегда..! Навсегда потому, что на образовавшихся рубцах открывались новые язвы, и тем больным приходилось теперь ещё хуже, чем до операции. Он отказался - что будет, то и будет, каков отведен ему срок жизни, такой и проживёт. Но! - без операции.

Таблетки уже не снимали боль, их помощь была минимальной: на 30-40 минут, в крайнем случае - на час. Потом он вновь доставал темпалгин, глотал и ждал облегчения.

А ещё его мучила рвота. Всё, что он проглатывал, через час выбрасывалось назад. Он обессилел, но верил, что и этот раз всё пройдёт. Пройдёт! Немножко перетерпеть, подождать, попить травяных отваров, которые неустанно готовила жена, - и всё начнёт утихать. Вот ещё альбумина достать, - тогда совсем другое дело... Таня сможет, Таня у него умница, она вытаскивала его уже не раз, без неё он не сможет встать - это точно.

Пока действовала таблетка, он дремал пять-шесть минут, потом вставал хлебнуть молока, а спустя несколько минут всё повторялось сначала: боль, стон и - обнимание унитаза...

- Таня, возьми меня за руку.

Она, падающая от усталости, брала его подрагивающую руку, садилась рядом с ним, ложила голову на край кровати и проваливалась в бездну.

- Таня, не спи, мне плохо.

- Я не сплю, не сплю, я немножко устала.

Потом боль змеёй жалила все его внутренности, он вставал и пытался ходить. Но ходить было ещё хуже. Он лёг на палас и скорчился, ища удобную позу. Больные научили его стоять на коленях, положив голову на пол, пережимая желудок, и таким образом снимать боль.

- Таня, брось мне одеяло и подушку, я здесь, на полу, лягу полежу, - сжимая зубы, сквозь стон сказал он.

Она принесла одеяло и подушку. Потом пошла в коридор, принесла свою старую шубу и курточку, чтобы легче было лежать.

- Возьми ещё это, положи под бок, - сказала она, слегка пошатываясь. - Возможно, так будет удобнее.

Он поднял благодарный взгляд. Глаза его воспалились, белки покраснели, лицо кривилось, желваки ходили ходуном, - он терпел. Татьяна понимала, какую адскую боль он терпит, и уже казалось, что она заболевает сама. Сил нет ни у него, ни у неё.

- Всё, хватит! - решительно встала она. - Я вызываю скорую, так больше не может продолжаться.

- Не смей! - выкрикнул он сквозь сжатые зубы. - Не смей, я не поеду в эту гробиловку! Я сам там не останусь, а тебя не оставят.

- Как ты не поймёшь - ты же погибнуть можешь! - Она обессилено опустила руки, присев рядом с ним на пол.

- Всё обойдётся, всё обойдётся... Мне сказали, что я буду жить долго.

Она устало смотрела на него, а перед глазами плыла, покачивалась комната.

Спать! Ужасно хотелось спать. Глаза сами закрывались, резь где-то там, за верхним веком, усиливалась. Еще пару минут и её мозг отключится. Татьяна прикрыла глаза ладошкой, чтобы он не видел, что она засыпает.

- Таня, мне плохо, - прошептал он и лёг на бок, поджав колени к подбородку.

- Да не сплю я, не сплю, - тихо ответила она, превозмогая нарастающую боль в голове.

- Солёной воды наведи. Покрепче. Это купирует кровотечение.

- Ты уже пил, сколько можно?

- Ещё!

Она поднялась и пошла на кухню готовить ему соляной раствор.

- Не пей много, он же разъедает рану.

- Я сам знаю сколько, - сердился муж.

Опустилась рядом с ним на раскинутое одеяло, прилегла.

- Таня, не спи! - Дрожащая рука коснулась её плеча.

- Я сейчас сама умру, - простонала она,- я больше так не могу.

Вздохнув, он произнёс:

- Включи телевизор, он отвлечёт тебя.

Превозмогая усталость, поднялась и поплелась включать телевизор.

На первом канале на фоне новогодней ёлки говорил президент Украины Виктор Андреевич Ющенко.

-У-у-у, - простонала она. - Тебя только и не хватало...

- Чего?

- Радетель наш говорит, что скоро всем нам будет хорошо... С Новым годом поздравляет.

... Конечно, хорошо, разве нет? Купила бы она сейчас этот злосчастный альбумин и подняла мужа за 2-3 дня, да только где взять деньги при той "хорошей" жизни, что устроили народу любящие избранники? Она была вчера на станции переливания крови, - а вдруг сможет купить? - а ей ответили, что для выработки одного литра альбумина необходимо привезти сорок доноров, для пол-литра

альбумина, следовательно, нужно двадцать доноров. Двадцать! Это немыслимо! Где? Где она столько найдёт? И каждому, кроме прочего, надо будет заплатить... А чем? Чем?

Президент закончил свою сладко-торжественную речь. Начался концерт.

- Неси миску, буду-у-у, - он показал рукой, что к горлу подступает тошнота. - Быстро!

Она вскочила и побежала в ванную за большой эмалированной миской.

Всё повторялось, как и час назад.

Потом он упал на одеяло, пододвинул подушку и обессилено закрыл глаза.

Полегчало...

Не говоря ни слова, она быстро прилегла на диван: это её три минуты сна. Три! Хотя бы три.

Дальше она ничего не помнила, мозг отключился. Что это было: час или миг?

- Таня! Таня! Таня! - услышала она.

От резко прерванного сна дышалось тяжело, через силу. Думалось, соображалось - с великим трудом. Она открыла глаза:

- Тебе плохо?

- Да, - он сидел, прислонившись спиной к книжному шкафу, измождённое лицо обвисло, побелевшие губы, то ли от соляного раствора, то ли от внутреннего жара, едва шевелились.

Она упала на колени и стала умолять его вызвать скорую:

- Мне страшно, Жора, мне страшно, я боюсь тебя потерять! Я обязательно поеду с тобой в больницу. Давай, я позвоню врачу?

- Нет! Слушай концерт,- он сидел неподвижно, только жевал бледные губы и сухой горячей рукой сжимал её безвольные пальцы.

Она оглянулась на экран телевизора. В длинном, шикарном платье темно-зеленого цвета, с оголёнными плечами, Тамара Гверцители, высоко подняв холёную руку, жизнеутверждающе пела: " Виват, король! Виват!"

"Виват... - горестно подумала Татьяна.- Виват! Кто славит короля, а кто молит бога, чтобы найти рубль на лечение... Виват!"

Жорина голова качнулась и он стал падать, теряя сознание. Она подхватила его, пытаясь посадить, но бесполезно, - он не приходил в себя.

Принесла воды, плеснула из ладошки на лицо, на грудь. Он открыл глаза. Размазывая слёзы, набрала номер скорой помощи.

- Врач будет через час, - прозвучал недовольный ответ в трубке.

- Какой час? У нас кровотечение, он сознание теряет! - Кричала в трубку Татьяна.

- Не паникуйте, вызов принят, сейчас по рации передам, ждите. - И полное безразличие.

Татьяна перевела дыхание: будем ждать... А что ждать: они там новый год встречают. Вон, поют...

"Виват, король! Виват!"

Через полчаса, шумно раздеваясь в коридоре, пыхтя, вошли врач и молоденький фельдшер с ярким румянцем, в расстёгнутом белом халате.

- Положите больного на постель, - сказала врач. - Не могу же я его на полу обследовать?

Татьяна и фельдшер подхватили под руки ослабевшего Жору и уложили на диван в гостиной. Он безразличным, вялым взглядом обвёл вошедших и, совсем не понимая, что здесь происходит, закрыл глаза.

Пока Татьяна торопливо объясняла суть дела, врач измеряла давление. Вскинув удивлённо брови, она попробовала ещё раз измерить давление, потом сказала упавшим голосом:

- Больной, вы меня слышите? Где у вас сейчас болит?

Жора молчал.

- Боль-ной? Вы меня слышите?

Жора уже ничего не слышал... Все переглянулись.

- Ну вот, - с досадой произнесла врач, - только час прошёл, как начался новый год, а у нас... - она не договорила.

"Что ей говорить: что у нас труп? Да, труп! Сидят, сидят, тянут до последнего, а потом медицину обвиняют."

Врач сочувствующе смотрела на бледную Татьяну, у которой дрожали губы: бедная, она и без неё поняла - что у них...

- Давайте, я сделаю вам укол? - сказала врач, обращаясь к Татьяне.- Присядьте, присядьте, вот сюда. Да, милочка, это тяжело, но вы крепитесь. Крепитесь... Он у нас на учёте столько лет стоял, настрадался."

По бледному лицу Татьяны градом катились слёзы. Она смертельно устала, и уже упала, если бы не кресло, в которое её усадила врач.

Ей вдруг вспомнилось, как много лет назад, ещё до окончания декретного отпуска, ей пришлось выйти на работу, и они по очереди с мужем сидели с сыном. Однажды, в середине рабочего дня, позвонил муж и сказал: " Ты не поверишь! Кирилл сделал первые восемь шагов! Я так счастлив, что присутствовал при этом!" А спустя час он позвонил снова и добавил: "Ты представляешь? Он сделал уже двенадцать шагов! И не как-нибудь, не мне навстречу, а боком, боком и прямиком на кухню. Вот здорово! Настоящий мужичок растёт, поесть любит. Представляешь, я его ставлю у дивана, отхожу в сторону, он оглядывается на меня, отталкивается ручонками и делает три шага к креслу. Снова оглядывается, отталкивается - и вперёд к трюмо, там короткая передышка, - и вот он уже на кухне. Какое это чудо! Это жизнь! Это счастье! Возвращайся скорее домой, сама увидишь: как ставлю его к дивану, а он снова и снова проделывает тот же путь! Мы ждём тебя."

Улыбчивое лицо Жоры растаяло, удалилось в никуда...

Сейчас его голова лежала на высокой подушке, и упокоенное лицо казалось не реальным, не земным, словно это был он и не он...

Она, вжавшись в кресло, смотрела на него, не зная, что делать, что будет завтра. В тугой, отупевшей голове мелькали картинки прошлой жизни с Жорой: как жили, как часто болел, как провёл последние дни, как не верилось в худшее, - и все это быстро, беззвучно, отрешенно. И только где-то глубоко в мозгу застряла, как заноза, противно и издевательски билась одна и та же фраза: "Виват, король! Виват!.."