Основано на реальных событиях

1845 год. Александровский парк Царского села

— Барин! Глядите, что нашла! — Задыхаясь от бега, дворовая девка протянула Министру двора Петру Михайловичу Волконскому свёрток. Обёрнутый куском дорогой, французской ткани.

— Подкидыш, что ли? Записка имеется? Какого пола? Вот морока, на мою голову. Опять моим олухам дознание производить?  Часом не припомнишь, кто из ваших, в интересном положении давеча пребывал?

— Мальчонка это. Прехорошенький. — Ответить на другие вопросы она не успела. Свёрток зашевелился и по парку разлился звонкий крик новорождённого.

— Горластый. — Буркнул вельможа. — Неси в палаты. Не ровен час застудится.

Зимний дворец. Кабинет императора

— Петр Михайлович у тебя всё? — Самодержец отвернулся от окна и скрестив руки на груди смотрел на министра.

— В Царском селе обнаружен подкидыш, мальчик. Мною произведено дознание и ….

— Довольно — бесцеремонно перебил хозяин кабинета. Подробности ни к чему. Подыщите бедняге приёмных родителей. И ещё вот что. Повелеваю! Когда придёт время для познания наук, пусть воспитанием отрока займётся господин Жуковский. Запишите его в класс к сыну Василия Андреевича. Там и другие младые Романовы обучаются. Скучно не будет.

Сказать, что Волконский был удивлён решением императора — не сказать ничего. Министр словно превратился в соляной столб. Молчал, не смея перечить государю.

— Ступай — наконец, донёсся до него, голос царя. — Докладывай об этом мальчишке, регулярно. И сделайте так, чтобы слухов и сплетен о подкидыше, ни во дворце, ни тем паче в городе не было!

1860 год. Третья Санкт-Петербургская гимназия

Павел Жуковский — сын поэта и воспитателя утешал друга, как мог.

— Саня. Все мы не вечны. Смерть крёстной безусловно трагедия. Но ты же носишь фамилию Отто, значит переживёшь и эту утрату.

— Позволь напомнить. Госпоже Отто всего лишь было велено кормить, поить и воспитывать меня. Если бы ты знал как ненавижу я гимназию. Брошу её и буду жить самостоятельно. Свободным человеком.

— Позволь поинтересоваться, на какие доходы?

— На литературные. Да и ты, единственный и верный друг, в беде ведь не бросишь? В отличие от моей крёстной, твой крёстный отец — император Александр второй жив и царствует, во славу всех нас.

Париж. Вторая половина девятнадцатого века

Из письма в Россию… — Друг мой, здравствуй. Жизнь потихоньку налаживается. Работаю секретарём у самого Ивана Сергеевича Тургенева. Снял большую квартиру. На первом этаже. И знаешь почему? Помнишь ты подарил мне часть пушкинской коллекции своего отца, тем самым поселив в моём сердце страсть к собирательству. Нынче я решил собрать самое полное собрание предметов и бумаг связанных с нашим Александром Сергеевичем. Создать первый пушкинский музей. А что же это за музей, ежели он располагается не на первом этаже? Более того! Теперь требую от знакомых именовать себя Онегиным. Хочу набраться смелости и подать прошение на высочайшее имя, с просьбой закрепить за моей скромной персоной эту фамилию. Как думаешь, одобрит?

(Указом взошедшего на престол императора Александра третьего Александр Фёдорович такое право официально получил!)

— На параллельной моей улице Мариньян, расположено респектабельное авеню Монтень. И знаешь, кто на ней обитает? Не ломай голову. Дантес! Жорж Шарль! Да, да, тот самый!

Нынче сделал карьеру и разбогател на поставках газа в столицу Франции. Однако это нисколько не помешает мне нанести негодяю визит и вызвать его на дуэль. Одобряешь?

10 февраля 1887 года. Париж

Из письма в Россию

— В день пятидесятилетия гибели поэта, как и обещал, отправился к подонку. Благо идти не далеко. Бросил Дантесу перчатку и вызвал на дуэль… Увы, он её не поднял. Заявил, что никакой вины за собой не чувствует. Дуэль есть, дуэль. И наш с тобой Пушкин, запросто мог лишить его жизни. Кроме того, он якобы принял обет — более никогда не брать в руки оружия!

Зима 1928 года. Ленинград

Пушкинский Дом на набережной Невы

— Товарищ, директор принимайте.  Пересчитывайте, как полагается! И вот туточки распишитесь. Дипломатическая почта, аж из самого Парижу. Цельных восемь чемоданов.- Служащий, облачённый в униформу почтовой службы, одобрительно крякнул и не дожидаясь ответа, кивнул рабочим. Те споро начали вытаскивать объёмный груз из старенького автомобиля.

***

— Рукописи, автографы Пушкина, книги, принадлежавшие поэту, редчайшие архивные документы. — Директор музея читал вслух опись. Наконец поднял голову и еле слышно произнёс. — Товарищи. Вы понимаете.  Прибыла уникальная коллекция. Её передал нашему Пушкинскому Дому, то есть я хотел сказать Советскому Союзу, сам Онегин!

***

Александр Федорович Отто-Онегин ещё до октябрьских событий завещал всю свою коллекцию и солидный капитал -Российской академии наук. Однако непременным условием дарителя, был пункт о хранении собрания строго в одном месте.

Тем не менее, он выполнен не был. Одна часть оказалась в московском Музее Пушкина, другую определили в Академию наук. Третья хранится в доме на Фонтанке.

Лишь единожды её собирали вместе. В 1937 году. На столетие гибели поэта!