Сергей ОЛЬКОВ
 
 
Андрей вышел на открытую палубу и его сразу взбодрили резкие порывы холодного ветра, который всё вокруг осыпал солёными брызгами водяной пыли. После духоты пассажирского салона дышалось легко. Здесь, на верхней палубе, качка ощущалась сильней, хотя просторы Тихого океана вокруг парома не походили на грозную штормовую стихию. Океан не бушевал, но волны его неторопливо горбатились зловещими бурунами, на которых украшением безрадостной картины пестрели пенные барашки. 
- Балла три - четыре, - машинально подумал Андрей, глядя на морские валы. - Сочинские пляжи в такую погоду закрывают для купания. Так это же для отдыхающих, - мысленно одёрнул он себя. - Нормальная рабочая обстановка.
 Он посмотрел на часы. Паром был в пути уже час. Ещё час ходу и будем на месте. Залив Петра Великого широкий. Уже не видно Владивостока, но ещё не видно и Славянки на противоположном берегу. Когда Андрей тихонько выбирался на палубу, на свежий воздух, его жена Валя мирно дремала в кресле, убаюканная непривычной для неё морской поездкой.
Сейчас сентябрь, а первый раз он побывал в Славянке в мае, перед защитой диплома. Тогда ему довелось впервые прокатиться в Комете на подводных крыльях. Его удивил неожиданно большой и просторный салон, напоминавший салон самолёта с той разницей, что крыша на Комете была стеклянной, ещё больше усиливая ощущение салонного простора. Но сама поездка ему не понравилась. Грузопассажирский паром идёт от Владивостока до Славянки два часа, а Комета долетает по волнам за час. За этот час Андрея так натрясло на водных ухабах, что пропало всякое желание испытать подобное ещё раз. 
До мая Андрей вообще не представлял, что есть такой посёлок Славянка, что там судоремонтный завод, новый, растущий своими корпусами и перспективами превратиться в крупнейший завод тихоокеанского побережья по ремонту ледоколов. В мае декан факультета неожиданно вызвал Андрея к себе и так же неожиданно предложил ему перевестись из плавсостава пароходства, куда он получил распределение, в электромонтажный цех судоремонтного завода, где начальником цеха трудится его выпускник. 
 Андрей уже имел представление о судоремонтном заводе и втайне жалел тех бедолаг, что вынуждены глотать его пыль ежедневно, вдыхать его запахи, букет которых слышен далеко за пределами завода и которым больше подходит слово «вонь», чем благородное слово «запах». Он жалел всех тех, кто с утра до вечера, изо дня в день, вынужден был проводить рабочее время среди куч всякого хлама, мусора, грязи и ржавого железа. Посреди всего того, из чего, в результате, выходят сверкающие бортами и надстройками красавцы - корабли, возвращаясь к своей морской жизни, на которых он, Андрей, собирался работать. 
 Андрей имел все основания для таких жалостливых чувств. После четвёртого курса он в качестве судового электрика попал в штат на танкер. Ради этого ему пришлось ехать автобусом из Владивостока в Находку, потому что танкер стоял там на ремонте в заводе. Как потом оказалось, простоял он в ремонте всю практику, всё лето вместо обещанных двух недель. Андрей «на всю катушку» насладился прелестями судоремонта, до осени окунувшись в его пыль, вонь и грязь, горы хлама и ржавого железа, валявшегося по всему танкеру на каждом шагу. В то время ещё оставалась какая-то надежда на положительное решение вопроса с его визой для загранплавания, поэтому в своих мечтах он видел любое судно не как объект судоремонта, а как место своей будущей работы в море, вдали от всего этого кошмара. 
Сидя в кабинете декана, Андрей понимал причины такого предложения. На пятом курсе надежды на визу окончательно рассеялись. Причин отказа никто не знал, да он и не спрашивал. Оставалось предполагать, что причина в его анкете, где он упомянул зачем-то про деда, уехавшего, по словам бабушки, в Канаду еще до революции. И зачем надо было упоминать об этом?  С этим было очень строго. 
Декан разъяснял ему: 
- Аргументы у меня очень простые. В плавсоставе какие плюсы? Там плюс один - загранплавание. А на заводе? Там плюсов много. Через год квартиру получишь. Где ещё такое возможно? Я двадцать лет квартиру в пароходстве ждал. На заводе молодёжь быстро поднимается. Вон, Ларион уже начальник цеха. Поморячил несколько лет, а теперь с семьёй там живет. Благодать у них там - и охота, и рыбалка круглый год. Они там все рыбаки. Ты подумай, советую тебе. Съезди туда, посмотри. Поговори. 
С запиской от декана и с паспортом в один из майских дней Андрей поехал на Комете в какую-то Славянку. Оказалось, что от Славянки до китайской границы было двадцать пять километров. Пограничная зона, где жители за грибами, на дачи, на охоту, на рыбалку ездили с паспортом, который пограничники могли потребовать в любой момент, на любой дороге, под любым кустом.
Сейчас, стоя под порывами сентябрьского ветра, Андрей знал, что на причале в Славянке их ждут пограничники. Он смотрел вниз, на грузовую палубу парома, тесно заставленную разнокалиберным транспортом, и вспоминал тот майский день. 
Комета причалила к концу длинного пирса. Посёлок выглядел аккуратным и уютным. Дома в пять и в девять этажей располагались по склонам сопок. Всё было на виду: и школа, и больница, и дворец спорта, и дом культуры, даже бассейн. Все здания были современными, шло строительство новых домов. Дороги и тротуары закатаны в асфальт. Похоже, улицы посёлка не знали грязи в любое ненастье. За дальними домами, вокруг посёлка, возвышались сопки. За годы учёбы он привык к тому, что в Приморье нет гор. Там всюду сопки. Сейчас ему казалось, что дома посёлка со всех сторон укрыты от ветров и бурь огромными ладошками с пальцами торчавших вокруг сопок. Посёлок выглядел уютным.
На проходной завода по просьбе Андрея вызвали начальника электромонтажного цеха, который не заставил себя долго ждать. К нему вышел молодой мужчина, широкоплечий, с седой шевелюрой. Широкое лицо, на лице очки в чёрной оправе. И движения, и речь его были быстрыми, энергичными. 
- Ларион … Маркевич, - просто представился он, протягивая руку, чего Андрей никак не ожидал, будучи гораздо младше по возрасту. Их не мог не сближать тот факт, что оба они выпускники одной «бурсы», одного факультета, бывшие курсанты.
Андрей представился и протянул записку декана, которую Ларион быстро прочитал. Надо сказать, что записка придавала Андрею уверенности, потому что по дороге он не удержался и заглянул в неё – уж очень хотелось узнать, о чём пишут в таких записках по блату. Оказалось, что декан ручался за него Лариону как за самого себя, гарантируя тем самым качество «предлагаемого товара». 
- Ты, наверное, не обедал? - спросил его Ларион. - У нас тут обед уже закончился.
 - Ерунда, - бодро ответил Андрей. - Это мелочи. Я могу долго не есть.
 - Ну, что же, такие люди нам нужны, - дружелюбно подмигнул ему Ларион и отвёл в сторонку, сразу ухватив быка за рога: 
- Ты не пожалеешь, - начал он и снова спросил. - Женат? - Андрей кивнул головой:
- Я с женой приехал. У неё тут практика в больнице до января, а потом вернётся на Урал учёбу заканчивать. 
 - Медики нам тут тоже нужны, а ещё мне нужен начальник БПП. Через год квартиру получите в новом доме, - Ларион ожидал реакции Андрея, которому буквы БПП ни о чём не говорили. Ларион первым прервал молчание: 
- Объясняю - мне нужен начальник Бюро Подготовки Производства. Так понятно? - Андрей кивнул головой, а Ларион продолжал: 
- Если ты согласен, мы напишем от завода ходатайство в отдел кадров пароходства о твоём переводе из плавсостава в судоремонт. Они даже рады будут, потому что не знают, куда девать молодых специалистов. Судов для них нет, а отпустить их по закону пароходство не может, пока пять лет не проболтаются у них в коридорах. Так что решай - или заработать квартиру за год на заводе, или пять лет болтаться на берегу в ожидании приличного судна. 
Андрей и сам прекрасно понимал ситуацию в пароходстве, ожидавшую его по окончании училища, а отсутствие визы для загранполавания окончательно отбивало у него интерес к этой ситуации. Поэтому он и оказался здесь, перед Ларионом, которому был благодарен за то, что не было никаких расспросов о причинах списания на берег. Возможно, декан обрисовал Лариону ситуацию, а может быть, у Лариона просто выветрился дух морской романтики, и он давно жил по меркам житейского удобства, чего и всем желает, обретя домашний уют и хорошую работу. 
Андрей шёл обратно к пирсу, ноги сами несли его, а в голове мелькали, толкались мысли, будоража душу:
- Вот и всё. Что я наделал?! Прощай, море. Прощайте, пароходы. Всё. … Ничего этого не будет. Будет судоремонт с его пылью, грязью, хламом, ржавчиной. 
 Он шёл вдоль заводского забора, и оттуда доносились резкие, неприятные звуки пескоструйных аппаратов - в доке обдирали ржавчину подводной части судна. Можно было подумать, что это судно громко визжит от щекотки, пока с него щётками сдирают ржавые лохмотья. Сюда, за забор ветер приносил неприятные запахи сурика из другого дока, где грунтовали корпус перед покраской. 
 – Привыкай, - твердил себе Андрей. - Теперь это будет твоя работа, за этим забором. Ты будешь видеть море не с борта своего судна, а с заводского причала, - он был готов на всё в своём решении уйти на берег. Ничто не могло изменить это решение. 
Сейчас был сентябрь. Андрей стоял на палубе парома с красным дипломом в кармане и направлением от пароходства на судоремонтный завод. Обратной дороги нет. Он теперь сухопутный. До января они будут жить с женой вместе, а потом она вернется с практики на учёбу. В отличие от майской поездки, Андрей сейчас знал, что ждёт его впереди. Пограничники на пирсе и Ларион на проходной завода. 
Озябнув на ветру, Андрей вернулся в тёплую духоту пассажирского салона и устроился в своём кресле возле дремавшей жены.

 2

Если насчёт пограничников на пирсе ожидания Андрея сбылись, то дальше всё пошло не по плану, и чем дальше, тем больше. На проходной Ларион его не ждал. Андрею было предложено пройти через проходную в цех, что он и сделал, оставив Валю с чемоданами в просторном зале у турникетов. Он прошёл по территории завода к длинному корпусу с огромными железными воротами, на которых красовалась цифра 5. Через калитку в воротах он вошёл внутрь, сразу окунувшись в мир звуков и запахов судоремонта. Сверху вдоль корпуса передвигался цеховой кран. Шумя, гремя и трезвоня, он тащил вдоль цеха над головами железный ящик. Откуда-то летели искры электросварки, со всех сторон был слышен шум работающих станков, громкие удары по железу, суетились люди в спецовках, занятые своим делом и не обращавшие на Андрея никакого внимания. Андрею сразу показалось, что он попал не на завод, а в какой-то огромный организм, который живет, как единое целое, где каждая частичка его знает своё место и своё дело. Ему ещё предстояло прижиться в этом организме, стать полезной для него частью. Его всё устраивало. Как когда-то на первой плавпрактике в Арктику, где всё ему было в новинку и интересно. 
Посреди цеха стояли правильными рядами невысокие железные верстаки. На многих из них громоздились электромоторы разных размеров, формы, цвета. Андрей успел разглядеть среди них двигатели насосов, грузовых лебедок, вентиляторов. Некоторые из них были разобраны. Вдруг он услышал, что его окликнули, и увидел Лариона, который быстро шёл к нему из глубины цеха. Но несколько человек от верстаков перехватили его посреди цеха, и Ларион оживлённо с ними беседовал, как со старыми друзьями, кивая головой в сторону Андрея. Только после этого он подошёл и поздоровался: 
- Ну, с прибытием! Ждём, ждём. Пошли за мной. 
 Андрей пошёл вслед за ним к узкой железной лестнице с перилами, которая вела в небольшую конторку с окнами под потолком цеха. В конторке было гораздо тише, чем в цехе. Шум почти не мешал, и можно было не напрягать голос. Кроме четырёх столов с разложенными на них бумагами в помещении никого не было. Даже без людей оно казалось тесным и узким. 
Ларион сел за один из столов: 
- Садись рядом. Здесь сидят наши мастера. Мастеров ноги кормят. По своим судам бегают, потом познакомишься. Тесновато здесь, но скоро мы переедем в новый корпус, там места будет много, - словно в доказательство своих слов он крутнул ручку арифмометра Феникс, стоявшего на столе: 
 - Знаком с этой штукой? - Андрей признался, что в первый раз видит такой аппарат.
 - Ну, да, - откликнулся Ларион: 
- Вы ведь теперь все курсовые на калькуляторах японских считаете, не то, что мы в своё время, когда одни логарифмические линейки были. Ничего. Будешь мастером - научишься на нём план месячный подбивать. Калькуляторов у нас нет, - развёл он руками.
 - Каким мастером? - не понял Андрей, почувствовав, что как-то речь пошла совсем не о том, что говорилось в заводском письме. Ларион оставил Феникс в покое, и руки его начали лихорадочно взъерошивать шевелюру. В дальнейшем Андрей заметил, что это был его любимый жест, когда надо было начать трудный разговор.
 – Понимаешь, тут такое дело, - подбирая слова, медленно начал Ларион, не оставляя в покое шевелюру, и вдруг он неожиданно спросил: 
- Слушай, ты пьянки организовывать умеешь? Как у тебя с организаторскими способностями? Андрей опешил от такого вопроса, но он не поставил его в тупик, настроенного оптимистично. 
- Да вроде нормально, - ответил он. - В училище был профоргом группы. Последний звонок устроили на славу, все были довольны. 
 - - Ну и здорово! - радостно подпрыгнул на стуле Ларион: 
- Тогда всё нормально, мастером сможешь работать, - не давая Андрею опомниться, он продолжил: 
- За это время кое-что изменилось. Я хочу тебя мастером поставить. Я сам был мастером этой бригады, да вот теперь начальником назначили. Временно работает на моём месте мастер, но я хочу, чтобы ты попробовал. 
 Андрей чувствовал, что Ларион многого не договаривает, но понимал, что не в том положении, чтобы отказываться. Какая разница? Начальник БПП или мастер? На ум пришли слова Наполеона: Главное - начать сражение, а дальше будет видно. 
Оформление в отделе кадров не заняло много времени, при этом начальник отдела кадров называл Лариона не иначе, как Лариосик, больше болтая о рыбалке, чем о работе. 
 - С недельку поживёте в гостинице, пока вам малосемейное общежитие оформят. Чек за гостиницу отдашь в бухгалтерию, тебе деньги вернут, - напутствовал Ларион Андрея.
Андрей с Валей без труда нашли гостиницу, которая занимала первый этаж пятиэтажного дома по улице Дружбы. 
 В первую же ночь Андрей проснулся от удушливого запаха. Казалось, что где-то рядом жгут шерсть. Валя тоже закашлялась. Андрей оделся и вышел в коридор, но там оказалось ещё хуже, и он зажал полотенцем рот и нос. По длинному коридору в панике бегала дежурная. Андрей остановился и услышал слабое потрескивание. Он огляделся. Сбоку на стене были дверцы встроенного в стену распредщитка. Оттуда и раздавался треск. Андрей открыл дверцу. Треск усилился. Из щитка валили клубы удушливого дыма, заполнявшего щиток. Андрей сбегал к дежурной и спросил у неё фонарик. При свете фонаря, задыхаясь, он разглядел сквозь дым огромную крысу, застрявшую между стеной и оголёнными проводами. Забравшись на автоматический выключатель, она закоротила собой три провода автомата, и шерсть её искрила, как в голливудском фильме. Крыса давно испустила дух и теперь испускала вокруг дым и жуткую вонь. Андрей снова побежал к дежурной и нашёл у неё швабру с деревянной ручкой. Задыхаясь от жуткой вони, он палкой отпихнул крысу от проводов и искрение прекратилось.
- Ну вот, - облегченно вздохнул он. - Теперь можно открывать окна. 
 До самого утра вонь так и не выветрилась. Более того, Андрей притащил этот запах с собой на работу, вызывая у окружающих удивлённые взгляды в поисках источника неприятной вони. Он старательно пытался делать вид, что не имеет к этому никакого отношения.

 3

Утром в цехе Ларион поджидал Андрея, поморщившись при его приближении:
- Ну и запах, словно собаку палят. Пошли к бригаде, сейчас будет развод на работу. 
Он подошёл к толпе возле верстаков и громко крикнул: 
- Здорово, мужики! Вот ваш новый мастер. Звать его Андрей, отчество как у меня, Леонидович, но сразу говорю, что мы не братья, хоть он такой же здоровый, как я. С вами он сам познакомится, а пока за работу! 
Ларион повернулся и пошёл прочь, считая свою миссию оконченной. Не успел он отойти, как его догнал и схватил за рукав хулиганистого вида невысокий мужичок в телогрейке и громко заорал: 
 - Когда подшипники будут, а?! Я сколько буду их заказывать?! 
 Казалось, что он не просто кричит, а вместе с криком выплёскивает из себя энергию, которая заставляла его то приседать, то распрямляться, как пружину. 
 – Скоро ходовые испытания по графику, а у меня генератор не собран!! - мужичок орал во всё горло: 
- Когда Мажуга твой начнёт работать?! 
 Андрей всегда был противником не только скандалов, но даже разговоров на повышенных тонах, считая, что любой вопрос можно решить без лишнего шума. Увиденная картина была для него грому подобна и никак не вязалась с представлениями о чёткой организации труда, основанной на уважении к начальству. Ему вдруг стало жаль Лариона, но это оказалось излишне. Неожиданно Ларион резко обернулся, и на весь цех заорал на мужичка:
- Какого хрена ты ко мне прицепился?! Тебе поорать хочется с утра?! Я тебе поору сейчас! Иди, бригаду разводи по работам! Я с тобой потом поговорю! – лицо его налилось кровью. Ларион повернулся и поднялся по лестнице в конторку, громко хлопнув дверью. Мужичок, как ни в чём ни бывало, пробежал мимо Андрея и начал давать команды стоявшим мужикам. Те разобрали свои железные чемоданчики с инструментами, и вскоре у верстаков никого не было. Мужичок тоже куда-то убежал.
Вокруг всё стихло. Не успел Андрей прийти в себя, как его окликнул Ларион, который позвал его в конторку. 
- - Вот, - сказал он Андрею:
 - Познакомься - это Саша Ерёменко, временный мастер. Он передаст тебе дела, сводит на склад за спецодеждой, а я пошёл, - Андрей видел прежнего Лариона, спокойного и улыбчивого. В конторке за столом остался сидеть парень, ровесник Андрея. Он был среднего роста, коренастый, черноволосый, с добродушным лицом, этакий парубок, наружность которого весьма соответствовала его украинской фамилии. Все его движения были неторопливыми, как и речь. Он улыбнулся:
- Ты Андрей? А меня Саней зовут, - он покачал головой, кивая в сторону цеха: 
- Ну и Абрам, опять концерт устроил. Теперь это твой бригадир, а с меня хватит. Пойду в бригаду работать. Запишешь меня в звено Сваржинского, - показал он на большой лист бумаги с фамилиями:
- Тебе надо каждый день напротив фамилий ставить восьмёрки, тем, кто на работе, или отмечать здесь отпуск или больничный, а потом отмечать всё это в табеле на зарплату в конце месяца. Ничего сложного. 
 Андрей слушал его и не понимал: 
- Не пойму, отчего ты уходишь, если всё так просто? - не удержался он от вопроса. Но Саня не стал ничего отвечать: 
- Поработаешь - сам увидишь, а пока пошли на склад. 
 Получив на складе телогрейку и красную каску, Андрей вернулся в контору один, усевшись за свой стол и не зная, с чего начинать. Прежде, чем принимать бригаду, ему надо было принять весь этот ворох бумаг, что валялись на столе в полном беспорядке. Мысли в голове словно ждали такой минуты затишья и немедленно начали жалить сознание, подобно змеиному клубку: 
- Ну, и что? Стоило пять лет горбатиться, получать высшее образование классного специалиста – электромеханика, чтобы ковыряться в этих вот мятых бумажках? - Внутренне он был согласен с тем, что любую обезьяну можно было бы научить оформлять эти бумажки, без всякого образования. Ему вдруг стало стыдно от другой мысли. От мысли о том, что на него могут смотреть как на дефектного, способного лишь возиться с бумажками, тогда как его товарищи обслуживают электрооборудование огромных судов там, в море. Занимаются тем, чему их учили пять лет. Многолетняя привычка критически относиться к своим поступкам, частенько доходившая у Андрея до самоедства, делала своё дело и выдавливала из него, как из тюбика горчицы, едкие мысли, от которых бросало в жар. 
Неожиданно дверь резко распахнулась и в конторку сначала впорхнула волна энергии вперемешку с винным перегаром, а потом показалась коренастая фигура, широкоплечая, в телогрейке, как у Андрея. На голове кепка. Под кепкой смуглое лицо с азиатским разрезом глаз, широкие скулы. Чёрные волосы коротко пострижены. Он быстро прошагал мимо Андрея и сел сзади него за столик, бросив ему на ходу: «Привет!» - Андрей кое-как полуобернулся к нему в узком пространстве между столиками в ожидании знакомства, но пришедший был занят другими делами. Он быстро открыл ключом сейф, стоявший в углу за его столом, достал из него бутылку и припал к горлышку, сделав большие, жадные глотки, после чего вернул её обратно и закрыл сейф, громко крякнув при этом. Глаза его блестели, когда он взглянул на Андрея.
- Задолбали, - проговорил он. - С утра задолбали уже. А ты Андрюха? Вместо Сашки? А я Исмагилов. Толя Исмагилов. Если по батюшке, то Анатолий Амбрулович, но лучше просто, по-русски, Толя, - протянул он руку Андрею. Андрей пожал её. Она была большой и сильной. 
У Андрея была привычка сравнивать всех знакомых с какими-нибудь киноартистами, получалось это всегда как-то само собой, помимо его воли. При первом взгляде на Толю ему на ум пришёл Жеглов, которого играл Высоцкий в знаменитом фильме. Этот фильм год назад, в 1979 году, собирал возле телевизора всю роту. Весь вид и манеры у Толи были такими же - резкий, энергичный в словах и движениях. Когда он был «в ударе», обычно, после третьего глотка, его истории было не переслушать.
 - Ты с Абрамом уже познакомился? - спросил он Андрея. Андрей отрицательно покачал головой. - Я понял так, что Абрам - это бригадир моей бригады. Мне Саня сказал. Похоже, это он с утра накинулся на Лариона. 
 Толя хохотнул:
- Да это разве накинулся?! Ты бы видел, какие тут за столом были войны, когда Ларион с ним наряды на зарплату закрывал. Это было зрелище, да! Не все выдерживали, а я тут по соседству с ними, ничего, привык. Они наорутся до хрипоты, потом мировую я им наливаю. Один крутой, да другой крутой, вот и стукались друг о дружку. Но уж лучше так, чем с Ерёменко работать. Тот за полгода так и не научился наряды закрывать да план делать. Я даже не понял, - пожал плечами Толя. - Или он тупой, или хитрый. Кто его знает - хохол ведь. Ладно, хоть, Абрам не прибил его Фениксом, успели оттащить. 
Андрею стало неуютно на стуле:
- Вообще-то, Саня сказал, что тут ничего сложного нет. 
Толя снял с телефона трубку и набрал номер:
- Алло! Александрыч, привет! Ты зайди к нам, а то здесь Ерёменко дела сдал, удрал, надо новичка обучить мастерской грамоте с бумагами. - Ну, вот! - потёр он руки, бросив трубку: 
- Сейчас придёт старший мастер, друг Лариона по училищу, он тебя научит, как план делать на бумаге и всё расскажет, а я пошёл по пароходам. У меня их шесть штук в этом месяце.
 Он достал бутылку из сейфа, сунул за пазуху, сбросил на стол кепку и нахлобучил на голову красную каску со стола. Вскочил и прогремел вниз по лестнице, оставив после себя в воздухе легкий запах перегара. 
 В наступившей тишине Андрей словно другими глазами оглядел конторку. Она уже не казалась унылой и скучной. Здесь надо было выживать. Он посмотрел на стоявший среди бумаг Феникс - массивная штука, можно и зашибить. Но бежать он никуда не собирался, тем более, что по лестнице загремели шаги и дверь открылась, возвращая к действительности. Внутрь никто не вошёл. Снаружи из-за двери показалась голова в зелёной каске, из-под которой во все стороны торчали светлые кудри. Голова была голубоглазой. Парень торопился, ему даже некогда было войти. Увидев Андрея, он крикнул: 
- Исмагилов был? 
 - Ну, да, - откликнулся Андрей. - Только что ушел, куда-то на суда. 
 Понюхав воздух, голова выругалась: 
- Вот чёрт нерусский! Успел, заправился уже! 
Дверь захлопнулась, и загремели шаги вниз. Андрей видел, как парень в зелёной каске быстро пошагал от лестницы вдоль цеха, налетев на какого-то начальника в белой каске, который что-то пытался спросить у парня, но тот махнул рукой и побежал дальше. Начальник медленно продолжил свой путь прямиком к лестнице, по которой так же медленно поднялся. 
При его появлении конторка показалась ещё меньше. Роста он был ниже среднего, средних лет, черноволосый, широкоплечий, начинающий тучнеть. Спокойный, обстоятельный - полная противоположность Лариону. Сняв каску, пригладил волосы и протянул руку Андрею: 
- Кульченков, - коротко представился он. - Старший мастер. Зовут меня Виктор. Виктор Александрович, - добавил он. Позже Андрей узнал, что с лёгкого языка Лариона вся цеховая контора называла его не иначе, как ВиктОр, с ударением на второй слог, а в бригадах он для всех был Александрыч. Андрей привстал и представился. Кульченков сел рядом на стул и обвёл глазами помещение: 
- Исмагилов здесь был? - спокойно спросил он. Андрей ответил и Кульченков покачал головой. - Можно и не спрашивать. И так чувствуется. Доиграется он, - и снова покачал головой: 
- Лопнет у Лариона терпение. Толкового мастера трудней найти, чем электромонтёра. 
Он подвинул стул к столу Андрея и вдруг спросил:
- Это что такое? - палец его указывал на ворох бумаг. 
- Как что? - не понял Андрей. - Бумаги. 
 Кульченков облокотился на стол: 
- Это не бумаги. Это зарплата для бригады, а для тебя это план, который надо выполнять каждый месяц и который с тебя будут требовать. Со всех нас требуют. Посмотри вокруг, - добавил он. Андрей огляделся. Вокруг стояли столы. Пустые столы без единой бумажки. 
-- Посмотрел? Я не смог Ерёменко приучить к работе, оттого и такой стол. Этого быть не должно, - Андрей не собирался возражать. Он всегда понимал, что порядок в голове начинается с порядка на столе. 
У Кульченкова получалось хорошо. Объяснял он неспешно и понятным языком. Вскоре ворох бумаг из безликой кучи превратился для Андрея в документы со своим названием, местом и назначением, со своим сроком очерёдности и важности, позабыв про которые, неизбежно получишь по шее от начальства. Как в годы учёбы, Андрей не собирался получать по шее, поэтому всё схватывал на лету, не спрашивая по два раза. Бумаги были разложены по принадлежности к судам, на которых работала его бригада. Таких папок набралось шесть штук. «Как у Толи» - подумал Андрей, не представляя для себя, много это или мало. Хотя Кульченков тут же объяснил ему:
- Неважно, сколько судов у тебя. Важно то, сколько в этом месяце выходит из ремонта. Не дай бог по твоей вине будет задержка.
 Обучение шло быстро. Вскоре Андрей знал, что ремонтом всего судна командует строитель. Ему подчиняются все цеха, ведущие ремонт судна. Он назначает сроки работ, у него мастера подписывают в конце месяца наряды на сделанные работы, у него выпрашивают недостающие часы для плана. Всё, что он учил пять лет, ему пока было совсем не нужно. Он постигал совсем другую грамоту. 
Когда с бумагами было покончено, Кульченков спросил: 
- Ты с бригадиром познакомился? 
 - С Абрамом? 
 Кульченков покачал головой:
- Это его так за спиной зовут, фамилия у него Абрамов, а звать его Анатолий Васильевич. Лучший бригадир завода. У него личное клеймо. Все работы бригада не сдаёт службе ОТК, то бишь, отделу технического контроля, а он все наряды в конце месяца на зарплату штампует личным клеймом. Тебе не надо будет бегать в ОТК и на колени падать, как другим мастерам. Ничего, познакомишься. Работать он умеет и с других это требует, - Кульченков встал из-за стола, после того, как они два часа беседовали о плане, зарплате для бригады и бумагах: 
- Скоро обед. Ты где устроился? В гостинице? А жена в больнице на практике? Ничего, там её накормят. А моя жена здесь, на заводе в столовой работает. Вон как меня откормила, - засмеялся он: 
- Сходи в столовую, пообедай. После обеда попроси Абрама, пусть тебя по заводу проведёт, покажет смежные цеха - слесарей, токарей, такелажников, корпусников. Пусть по судам проведёт. У вас в этом месяце один сдаточный пароход «Волчанск». У Исмагилова три на выходе, а его бригадир бегает и ищет своего мастера. К тебе заглядывал Славка Ревико, его бригадир. Раньше мы с Ларионом тут же сидели, с мастерами, а теперь у нас свой кабинет в новом корпусе. Ну, ладно, - протянул он руку Андрею: 
- Осваивай обстановку. Больше спрашивай. А пока на обед пора, - он вышел из конторки и неспешной походкой двинулся по цеху. Андрей остался один, за столом, похожим на рабочее место, где лежали аккуратные папки с бумагами, ожидавшими своей очереди согласно их важности. Папки он подписал: ВОЛЧАНСК, БОДАЙБО, СУНГАРИ, КАПИТАН ЛЮТИКОВ, ПИОНЕР НАХОДКИ, УСТИЛУГ. Эти названия ему ни о чём не говорили, но от каждого из них веяло морской романтикой, как от морских волков, потрёпанных солёными ветрами океанских просторов. 
Не успел он встать из-за стола, как в конторку влетел шустрый чернявый паренёк, невысокий, в красной каске, в джинсах и джинсовой куртке, по которым в те времена легко было узнать моряка загранплавания. Он бросил каску на ближний от двери стол и быстро заговорил: 
- Привет! Ты Андрюха? А я Лёха. Алексей Довгань. Фамилия такая. Мастер бригады кабельщиков. Пошли, Андрюха, обедать! Здесь, как на войне, обед по расписанию. Исмагилов был? - не ожидая ответа, он вытащил из своего стола какие-то ключи, сунул в карман и скрылся за дверью, словно забыв про Андрея. Красная каска осталась на столе. Андрей ещё не знал, что цвет касок определял заводскую иерархию. Белые каски носили начальники цехов, строители, высшее руководство. Все рабочие носили зелёные каски. В красных касках ходили мастера, инженеры. У него на столе лежала такая же красная каска. 
Услышав громкий смех и крики в цехе, Андрей спохватился, что пора на обед. Он спустился вниз. Сразу за конторкой стояли два токарных станка цеховых токарей. За ними был отгороженный перилами закуток с железным столом. Закуток был забит до отказа любителями домино. Стоявшие вокруг стола ждали своей очереди, а сидевшие за столом громко лупили костяшками по столу, сопровождая каждый стук острыми словечками вперемешку со взрывами смеха, который разносился по всему корпусу. Народу был нужен не столько обед, сколько эти минуты забивания «козла», после которых они выходили на работу, взбодрённые, с горящими глазами, словно дети, поигравшие любимой игрушкой. 

 4

Когда Андрей пришёл с обеда, в цехе было по-деловому тихо, бригады разошлись по судам, лишь несколько человек возились у верстаков. Не успел он дойти до верстаков, как к нему подлетел уже знакомый горластый мужичок, протягивая руку: 
- Здорово! А я тебя ищу. Кульченков велел тебя по судам провести, всё показать. Мне уже надоело работать без мастера!
 Похоже, мужик не умел тихо говорить. К этому надо было привыкнуть. Он не говорил, а кричал, и казалось, что он скандалит каждый раз, когда открывает рот. Но Андрею даже интересно было на всё это смотреть. Выручало то, что в училище им читали курс инженерной психологии. Всего один семестр и даже зачёта по нему не было, но слушать на тех лекциях было очень интересно и полезно. Благодаря этому курсу лекций Андрей сейчас понимал, что его бригадир, Абрам, всего лишь жертва своего темперамента, который у него соответствовал холерику с неуёмной энергией и кипучей реакцией на всё окружающее. До сих пор Андрей лишь в теории слышал о существовании такого типа темперамента, ни разу не сталкиваясь в жизни. В училище таких парней не было. Теперь он не знал, благодарить ему судьбу или ругать за предоставленную возможность познакомиться с таким типом, но никакого страха или скованности от речей Абрама он не испытывал. Ему надо делать свою работу, и он будет её делать, а всё остальное должно служить этому, даже вопли Абрама, если тот не умеет разговаривать по - другому. 
Андрей протянул бригадиру руку и поздоровался с ним, в дальнейшем называя его «Василич», тогда как его самого бригада, несмотря на его молодые годы, называла «Леонидыч», от чего ему было неудобно перед взрослыми мужиками за это, незаработанное возрастом, обращение.
 - Пошли, - просто сказал он Абраму. - Мне надо пройтись по судам, по всему заводу.
Они по пирсам обошли все шесть судов, облазили все машинные отделения и посидели в каютах электромехаников. Со всеми Абрам поболтал и со всеми его перезнакомил. После этого обошли все цеха завода, и Абрам на ходу рассказывал о том, в каком цехе с какого судна у него что лежит и когда всё это надо забирать, чтобы вовремя собрать двигатели, лежащие на верстаках. Андрей на своих длинных ногах еле успевал за коротышкой Абрамом, который волчком носился из цеха в цех и знакомил его с мастерами смежных цехов. Андрей бегал за ним и запоминал. К вечеру он уже знал всё, что надо. Абрам даже рассказал ему про фонд мастера, который выделялся каждый месяц мастеру для денежного поощрения работников в непредвиденных случаях. По совету Абрама он узнал у цехового экономиста Галины, что в его распоряжении есть сто двадцать рублей. 
 - Если ты их не истратишь, то они пропадут, - поучал Абрам. - В следующем месяце будет другая сумма. 
Первым делом на следующий день Андрей нарисовал эскиз полки настольной и отнёс его в столярный цех. Он выписал двадцать пять рублей столяру за эту полку, где у него теперь аккуратно стояли по ячейкам папки с документами на ремонтные суда, которые в любой момент можно было легко найти. 
Так началась его судоремонтная деятельность, в которой он ровным счётом ничего не понимал. В организацию работы бригады он не вмешивался, потому что когда он приходил с утра в бригаду, Абрам уже всем раздавал дневное задание, и все расходились до обеда по своим судам, которые потом Андрей успевал обойти за день, на местах знакомясь с бригадой. 
 Первый рабочий день в конторе мастеров был единственным днём, когда он не видел там бригадира Лёши Довганя. Это Андрей понял позднее. Бригадир у Довганя был в годах, высокий, с крупными чертами лица, какие бывают у мужеподобных женщин. Он носил большие чёрные очки и целыми днями сидел за столом Довганя с газетой в руках, причём, даже появление Лариона не могло изменить эту картину. Звали его Ромасенко Валерий Григорьевич. Даже Толя называл его Григоричем.
 Когда забегал в конторку Лёха, то пристраивался сбоку возле стола с Ромасенко и о чём-то говорил с ним. После чего опять убегал, а Ромасенко оставался читать газету. И так было каждый день. Андрей ломал голову над тем, за какие заслуги у него на заводе такая курортная жизнь. В конторке Андрей бывал редко, пропадая целыми днями на судах и в цехах, оформляя заявки на такелажников, заказывая компрессорщиков, согласовывая пожароопасные работы. Ногам приходилось работать, больше, чем другим частям тела. Но в любое время он заставал в конторе одну картину - Ромасенко с газетой за столом. Иногда там оказывался Толя Исмагилов, и тогда удавалось послушать одну из его историй. Раньше он ходил в море на траулере, и этих историй у него было не меньше, чем выловленной селёдки. 
 У них в цехе было два технолога. Главный из них, Нестеров Александр Михалыч, или просто Михалыч, был в годах. Низкого роста, сухонький, пенсионного возраста. Раньше он был начальником цеха, но это было давно, а сейчас он сидел в своём кабинете с Виталей Лукашовым и решал технические вопросы. Когда нечего было решать и им обоим надоедало сидеть в кабинете, они приходили в конторку к мастерам, угощали Толю Исмагилова коньячком, и тот развлекал их своими рассказами, от которых даже Ромасенко забывал про газеты и начинал вспоминать всякие случаи из своей жизни. 
По средам в кабинете Лариона проходили планёрки. Накануне Галина, экономист цеха, раскладывала на столы мастеров для ознакомления листки со сроками работ, которые требовали строители. На планёрке мастера с бригадирами отчитывались по этим срокам. Как-то получалось так, что Довгань всё время «зашивался» по срокам и вместе с Ромасенко на планёрках они требовали переноса сроков выполнения работ. Кульченков и Ларион наседали на них с двух сторон. Ведь им надо было обосновать «наверху» перенос сроков, а им этого совсем не хотелось. Споры были жаркие. Дальше была очередь Толи Исмагилова, и тогда начинался цирк, от которого все уставали в результате - и Кульченков, и Ларион, и сам Толя, который отбивался как мог, но ему не помогали никакие рассказанные истории, да и не могли помочь, потому что со всеми теми сроками надо было работать ежедневно, чтобы успеть вовремя. Все это понимали, убивая уйму времени на этих планёрках. Андрею было жаль, что Толя откровенно даже не пытался что-нибудь изменить, не меняя своего отношения к работе при своих недюжинных способностях, которые он каждый день заливал из бутылки. 
 Андрей как-то не замечал, что они с Абрамовым сидели на этих планёрках, и откровенно скучали. Листки со сроками строителей у них были самые короткие, похожие на обрывки бумаги, потому что претензий от строителей не было. Все сроки выполнялись. Абрам знал своё дело. Более того, Абрам в своей манере частенько распалялся на планёрках и тогда, прежде всего, доставалось Серёге Мажуге за то, что он снова в срок не обеспечил бригаду подшипниками и срывает сроки сборки двигателей или генераторов. Бедный Мажуга, как и Андрей, находился в своей должности первые недели и не умел отбиваться от яростных атак Абрама. 
Ему каждый раз приходили на помощь Кульченков и Ларион, в два голоса усмиряя разбушевавшегося бригадира. Сделать это было, действительно, непросто. Когда Василич «набирал обороты» в своих речах и распалялся, он не контролировал свою энергию, и она громогласно вырывалась из него потоками речей. Если он сидел при этом, то вскакивал с места и начинал бегать из стороны в сторону, словно акула вокруг своей жертвы. В таких случаях грозный рык Лариона делал своё дело, и Василич мгновенно приходил в себя, усаживаясь на место. После таких планёрок побледневший Мажуга первым выскакивал в коридор и нервно курил в уголке, опасливо поглядывая на проходящего мимо Абрама.

 5

Андрей не заметил, как желание всё успеть и нигде не опоздать увлекло, затянуло его в новое для него дело, и он целыми днями крутился от цеха к цеху, от судна к судну. У него не было времени досаждать себе вопросами о том, зачем он учился пять лет? Чтобы бегать по заводу? Ему было интересно. Он сам не понимал этого, а просто получал удовольствие от всей этой живой суеты, от общения с мастерами в цехах, где решал свои вопросы, от общения со строителями, на которых он глядел с уважением, как на людей, способных держать в голове все мелочи, все нити управления судоремонтом. Неожиданно для себя он вывел разницу между работой специалиста и руководителя. Разница была такая же, как между игрой в шашки и шахматы. Разница в количестве ходов и разнообразии игры. Выучившись на специалиста, на технаря, он не хотел признаться себе, что работа организатора, работа с людьми ему нравится больше. Нет, не потому, что своей должностью он выше своей бригады и тех, кем обязан руководить. А потому, что он решает те вопросы, которые двигают производство вперёд, и он ощущает реальную пользы от своей работы. 
Первый месячный план он оформил с помощью Кульченкова, который опекал его первые шаги. Зарплату они с Василичем без проблем закрыли по нарядам. Абрамов сидел рядом с ним в конторке и штамповал своей печатью наряды с выполненными работами. Всё прошло быстро, без шума, по-деловому. Андрей даже не обратил внимания на обоих технологов, которые уходили разочарованными, просидев полдня в конторке, ожидая «концерта» в исполнении Абрама перед новым мастером. Но Абрам просидел всё время с кротким видом, подписывая наряды. У него не было одного пальца на правой руке, и Андрей видел, как он держал ручку, зажав её в горсть. Когда Василич пригласил Андрея с женой к себе в гости на ноябрьские праздники, он после третьего тоста рассказал, что ему ещё в детстве оторвало палец. В руке разорвался самодельный пистолет. 
Когда Андрей оформил в цеховой конторе свой первый месячный план и вышел в коридор, вслед за ним тут же выскочил Серёга Мажуга, их главный цеховой снабженец. В подчинении у него была одна молодая женщина по имени Татьяна. Она в любое время сидела за столом в кабинете заводоуправления и занималась бумагами, за которые Мажуга отчитывался на планёрках и в конце месяца. Держала она себя как первая леди цеха среди всех цеховых дам в конторе и старалась всегда выглядеть более ярко и по одежде, и по речам, и по раскраске лица, больше подходившей для праздника, чем для работы. 
 Конкурентов у неё на звание первой леди в цехе не было. Все остальные женщины выглядели неброско, буднично, находясь уже в том возрасте, когда внешность утратила для них своё значение, обеспечив их в своё время спутником жизни, детьми и крепкой семьёй. Татьяна не произвела на Андрея впечатления красавицы. Наверное, она и сама понимала за собой отсутствие красоты, поэтому и старалась компенсировать это остальными атрибутами. 
 Мажуга ухватил его за рукав в коридоре со словами: 
- Тебе Ларион ничего не говорил? Ты, давай, подтягивайся к пяти часам к Наташе, в инструменталку. Цех план сделал, Ларион стол накрывает мастерам. 
Андрей смотрел на него непонимающе: 
- Нет, я ничего не знаю об этом.
 Мажуга дружески подмигнул ему: 
- Приходи и узнаешь. Обычай такой. Это не Ларион придумал, это ещё до него придумано. Старый план сделали, а новый завтра начнётся. Передышка сегодня, - Мажуга скрылся за дверью конторы, словно его и не было. 
Когда Андрей вошёл в конторку мастеров, там дым стоял коромыслом. Сквозь его клубы можно было разглядеть, что конторка забита до отказа. Андрей так и остался стоять у двери, потому что все места были заняты. Ларион, Довгань, Кульченков, Ромасенко и Абрамов дымили папиросами и слушали Толю Исмагилова, забыв обо всём на свете. Тут же сидели и оба технолога, Михалыч и Виталя Лукашов, поджидавшие очереди для своих рассказов. Андрей приоткрыл дверь, чтобы можно было дышать. Он не выносил запах табачного дыма, задыхался. Рассказ Толи завершился оглушительным взрывом хохота, и все начали вставать со своих мест, как в кинотеатре по окончании фильма. Вскоре в конторке остались одни мастера и Ларион, который набрал номер телефона и весёлым тоном крикнул в трубку: 
- Алло! Как там у вас дела? Сейчас будем. 
 Бросив трубку, он хлопнул себя по коленям, вставая: 
- Ну, всё, мужики, пора. Андрюха, будем твой первый план отмечать. 
 Когда они спустились в цех, возле верстаков уже никого не было. Мастера вслед за Ларионом поднялись в инструменталку. Там всё было готово. Накрыт большой стол, вокруг которого суетились женщины из цеховой конторы. Мажуга поставил на стол два графинчика. При виде Андрея он махнул ему рукой, указывая на место за столом возле себя. Роста он был среднего, коренастый, широколицый, голубоглазый, с кучерявой светлой шевелюрой. Своими по-детски ясными голубыми глазами Мажуга напоминал Андрею того мальчишку, что играл Тома Сойера в советском фильме по книге Марка Твена. Глаза Мажуги напоминали голубые колодцы, наполненные чистой детской наивностью. 
Пока все садились за стол, Серёга успел рассказать, что жена Лариона работает в химлаборатории, поэтому у них в такие дни проблем со спиртом не бывает, - он кивнул головой на графинчики. – Это что, спирт? - удивился Андрей.
 - Да ты не бойся, - успокоил Серёга. - Он разбавленный. Зато лучше, чем водка. Голова не болит с него. 
 За столом было весело и непринуждённо, чувствовалось, что в компании все давно знают друг друга и рассаживаются по своим симпатиям. Татьяна сидела возле Лариона, Галина устроилась рядом с Кульченковым. Толя Исмагилов и Довгань развлекали Наташу и Марию Андреевну. Мажуга был явно рад соседу по застолью в лице Андрея. 
 - А Надежда с нами не гуляет. Ей некогда. Она мать – одиночка, - успел он рассказать, пока разливал по рюмкам из графина. Андрей терпеть не мог водку, но нарушать компанию и её законы не хотелось. Он готов был терпеть муки организма ради спокойствия души. После второй рюмки казалось, что все вокруг занимаются своими разговорами, никому при этом не мешая. Мажуга придвинулся к Андрею и зашептал в ухо: 
- Ты, Андрюха, даёшь! И как ты с ним работаешь?!
 - С кем? - не понял Андрей. Мажуга мотнул головой: 
- Да с Абрамом этим! Как ты с ним работаешь?! Я его как чумы боюсь! 
Андрей пожал плечами: 
- Нормально работаю.
 Тут Мажуга не выдержал: 
- А я ведь на твоём месте работаю, - он повертел головой из стороны в сторону: 
- Так получилось. Я тут в зоне сидел. За хулиганку. Да у меня дядька, брат матери. … Он ого-го какой деловой! - Серёга почти шептал: 
- Он поговорил с кем надо, дал кому надо. Меня досрочно освободили. Даже на работу он меня устроил. Да-а-а. Не знаю, как у него получилось. Но на моём месте должен был ты работать. 
Андрей похлопал его по плечу:
- Это твоё место, а я на своём месте, всё нормально. 
Андрею вдруг стало тоскливо от мысли, что ему пришлось бы вместо Мажуги бегать по складам, и каждый день его был бы занят только бумажками и железками вместо всех тех вопросов, которые ему сейчас приходилось решать каждый день.
 -- Правда? - недоверчиво спросил Мажуга, поглядывая сбоку: 
- А я думал, что ты разозлишься на меня. Всё равно бы тебе разболтали. 
 Но Андрей был благодушен: 
- Нет, правда, всё отлично, я даже рад, что так получилось. 
 Мажуга радостно схватил графин и разлил остатки по рюмкам, протягивая одну Андрею: 
- Ну и ладно, а то я боялся сказать тебе. 
Андрей смотрел на него и не мог взять в толк, каким образом хозяин этих голубых глаз с детской наивностью мог оказаться за решёткой. Его внешность никак не вязалась со всем тем, что он рассказал о себе. Было непонятно, что же кроется за этими голубыми глазами и что от них можно ждать. После того банкета Андрею казалось, что Серёга проникся к нему симпатией, которую всячески старался выражать. 

 6

Вскоре произошло событие, заставившее Андрея взглянуть на Абрама совсем по-другому. Однажды, в конце года, в конторку стремительно ворвался Ларион: 
- Где Абрам? Я весь цех обошёл. Его нигде нет! -  Андрей сидел за своим столом:
- Он с Лукашовым пошёл на приёмку судна. Траулер пришёл в ремонт. Надо ремонтную ведомость согласовать.
 Ларион неожиданно заорал: 
- Знаю я этих рыбаков! И Лукашова знаю! И Абрама! И знаю, чем всё это кончится! Нажрутся они там у рыбаков! Лукашов сам бывший рыбак, любит их в ремонт принимать! 
Андрей слушал и не понимал. Ларион сел за стол: 
- Что непонятно? У рыбаков денег нет на ремонт. Вот они и угощают ремонтников, чтобы впихнуть в ремонт помимо ведомости. Что сидишь?! - Ларион вскочил:
- Давай, дуй за Абрамом, тащи его сюда! Ему присвоили орден Знак Почёта! Во Владивостоке будут вручать, в крайкоме партии! Живо сюда его! Директор завода требует! 
Андрей сорвался с места, и ноги сами понесли его после таких слов на пирс. При этом он испытывал чувство гордости от того, что является участником события, связанного с вручением ордена, чего ему до сих пор не приходилось испытать, впрочем, как и многим другим людям. Это чувство окрыляло его и гнало вперёд, но длилось это недолго. Он лишь успел выйти из цеха и не успел дойти до причала, как ему навстречу попали те, кого он искал. Увиденная картина заставила Андрея забыть про высокие чувства. Ему навстречу, подпирая друг друга плечом, ковыляли Виталя Лукашов и Абрамов, словно два сиамских близнеца, в отличие от которых отделение друг от друга могло им грозить всего лишь падением на землю, а не гибелью. Наверное, эта мысль их очень радовала, потому что оба они громко болтали на ходу и улыбались. У каждого из них со стороны свободной от близнеца руки подмышкой торчали большие бумажные свёртки. 
Был предобеденный час, и вокруг почти никого не было, кто мог бы увидеть эту картину, больше подходившую для кабака, чем для заводского пирса. Андрей стоял и не находил слов. Что он должен был сказать двум взрослым людям, которые и сами знают, что так делать нельзя? Слов у него не было. Он стоял и ждал, когда они подойдут.
 Увидев Андрея, они ещё больше заулыбались, а Андрей сердился на себя, зная, что не умеет скрывать свои чувства, всегда выдаваемые его лицом, поэтому он старался не смотреть им в глаза. Оба наперебой начали рассказывать, что приёмка судна прошла успешно. Виталя Лукашов вдруг протянул Андрею свой свёрток: 
- Слушай, Андрюха, парни нас камбалой угостили. Они с путины пришли. Ты такой камбалы в жизни не пробовал. Это океанская желтобрюшка. И в магазине её не найдёшь. Она заграницу продаётся. Я сам на траулере ловил такую. Знаю! Возьми, Андрюха! - совал он свёрток. Но тут вмешался Абрам, почуяв неладное своим бригадирским чутьём:
- Андрей! Ты что? Нас искал? - бубнил он, качаясь из стороны в сторону. - Так мы же на траулере. … Да. … С Виталей мы. Ты не думай, - махнул он рукой, чуть не потеряв равновесие:
- Всё будет сделано в лучшем виде. Вот они где все у меня, - он сжал в кулак руку, которой обнимал Виталю. -  И вообще! - гаркнул он во всё горло: 
- Пусть про меня потомки скажут, что деньги я тратил не только на цветы! - язык его заплетался, он с трудом держался на ногах. 
 - Тебя Ларион ищет, - глядя в сторону, проговорил Андрей. Ему было неприятно их состояние и своё бессилие. Хотелось покончить со всем этим. Он вспомнил недовольные слова бригады по поводу Абрама и понял, что для них такое явление не новость и что это явление постоянно сходит Абраму с рук за его производственную незаменимость. Андрей услышал, как Виталя вполголоса шепчет Абраму:
- Да брось ты, Толя! Кто ты, а кто они! Всё будет путём! 
 Андрей сунул бумажный свёрток подмышку и повернулся, чтобы уйти, считая свою миссию оконченной, но не удержался и сердито выпалил Абраму:
- В этом месяце КТУ не получишь! - Больше не глядя в их сторону, он пошёл в цех, сердитый на Абрама и на себя за то, что рассердился на него. После обеда и на следующий день Абрама никто не видел. Если Абрам срывался, то потом трудно выходил из запоя. Ларион умел улаживать такие скользкие дела, и у него выходило всё гладко, если не считать недовольных разговоров в бригаде. 
Когда Абрам появился с утра на работе, как ни в чём не бывало, полный энергии и желания работать, Андрей ни словом не обмолвился о происшествии и чувствовал, что это тяготит Абрама, привыкшего к громким скандалам с Ларионом и к словесным перепалкам. Отсутствие и того, и другого выбивало бригадира из привычной колеи, вносило беспокойство в душу, чувство вины, которое раньше Ларион выбивал из бригадира «хорошей взбучкой», после чего инцидент считался исчерпанным, и Абрам мог чувствовать себя искупившим свою вину. Сейчас его никто не ругал. Его это угнетало, чему Андрей в душе весьма радовался, не имея другой возможности наказать провинившегося. Тем более, он знал, что Абрам помнит про конец месяца, когда он придёт подписывать ведомость на премию, которой Андрей обещал его лишить. Ведь КТУ – это и есть премия. Коэффициент Трудового Участия. Ставишь в ведомости «ноль» вместо «единицы» и тот, кому он поставлен, может не ждать премии за месяц. 
Но всё прошло не так, как хотел Андрей и предполагал Абрамов в ожидании своей участи. Когда в конце месяца они вдвоём оформляли протокол на премию, у Андрея в последний момент не поднялась рука, не повернулся язык влепить Абраму «ноль». Всей бригаде он проставил полную премию и подписал ведомость. После него ведомость молча подписал Абрам. Тот никак не ожидал такого поворота событий, ожидая обещанной ему участи. Подписав ведомость, он так же молча выскочил из конторы мастеров. Его не наказали, и это было для него неразрешимой загадкой, подобно шоку. Андрей понял это гораздо позднее, когда Абрам сам признался ему в этом. 

 7

Виталя Лукашов не обманул насчёт камбалы. Она оказалась удивительно вкусной в жареном виде и оказалась весьма кстати. У Вали заканчивалась практика в те дни. Камбала получилась царским угощением на их прощальном ужине, который совпал со встречей Нового Года. Летом у Вали должны быть выпускные экзамены, но Андрей увиделся с ней раньше, в мае, после рождения сына там, на Урале, в родном городке. Это стало событием, перевернувшим ещё раз всю его жизнь. 
Телеграмму о рождении сына он получил в последний день апреля. Первомайской демонстрации в их маленьком посёлке не было. Все заводчане постояли на митинге, что проходил перед памятником Ленину на центральной площади. Настроение у всех было под стать погоде, праздничным, весёлым, накричались УРА-А-А!! и разошлись за праздничные столы. Андрей знал, что Абрам сразу после митинга ждал всех своих ветеранов бригады у себя дома. Он накрыл стол по поводу награждения его орденом за трудовые успехи. Накануне Абрамов ездил во Владивосток с целой делегацией от завода и на праздничном заседании крайкома ему вручили награду.
 За день до митинга, в последний рабочий день, Андрей устроил банкет для своей бригады. Мужики, узнав о рождении сына, не отставали от него весь день, пока он не согласился. Народу было много, и мероприятие решили провести на природе, на склоне покрытых зеленью сопок, недалеко от общежития, за крайними домами посёлка. Кругом была живописная природа. Внизу, у подножия сопок, простирались бескрайние просторы океана. 
 Его комнатка не могла бы вместить всю компанию. Всё прошло дружно и весело. Поэтому на митинге у Андрея болела голова после вчерашнего, и мысли были совсем не о празднике. А всё потому, что кто-то из парней, он даже не помнил, кто именно, спросил его: «Поедет он или нет забирать сына из роддома?» Скорей всего, вряд ли такая мысль смогла бы прийти в трезвую голову, понимающую тот факт, что речь идёт о семи тысячах километров. Кто-то сдуру ляпнул, а он сейчас вспоминал эти слова, и они бередили его душу, подогреваемую снаружи тёплым весенним ветерком. Он вспомнил ходившую среди курсантов училища легенду о том, как старшекурсники, вернувшись с удачной плавпрактики из заграницы, на спор летали в ноябрьские праздники в Москву попить пиво. Что и говорить, любителей погусарить в курсантской среде хватало. Эта легенда очень походила на правду. Авиабилет до Москвы стоил сто пятьдесят рублей. Для моряка загранплавания это были не деньги. 
 Андрей вдруг вспомнил, что Ларион тоже был среди приглашённых к Абрамову. Значит, он сейчас у него дома. Мысли лихорадили голову. Телеграмма в кармане не давала покоя. Если бы не вчерашние слова, слетевшие с чьего-то пьяного языка, своей головой он никогда не додумался бы до такого, он это понимал. Ноги сами понесли его к дому, где жил Абрамов. Если бы он не знал его адреса, то ничего бы и не было. Но он знал. Поднявшись на второй этаж, Андрей долго звонил в дверь. За дверью было шумно. Дверь открыла Нина, жена Абрамова. Он поздравил её и попросил вызвать Лариона. Увидев Андрея, Ларион удивился:
- Ты тоже к Абрамову? Чего опаздываешь? - Но Андрей перебил его: 
- Нет, я по другому вопросу, - он замялся:
- Тут такое дело… . У меня сын родился. 
- Слышал. Поздравляю, - похлопал его по плечу Ларион:
- Так просто не отделаешься. Когда мастерам накрывать стол будешь за сына? 
Но Андрей говорил о другом: 
- Слушай, Леонидыч, у меня отгулы есть. Разреши мне отлучиться на несколько дней домой слетать. Хочу сына из роддома встретить.
 Глаза у Лариона округлились за стёклами очков: 
- Ты сдурел? - Но Андрей пробормотал, из последних усилий цепляясь за надежду: 
- Что такого? Самолётом всего шесть часов полёта и на месте. Я быстро. Туда и обратно, пока майские праздники. 
 Он сам не понимал, как его язык осмеливается выдавать эти авантюрные слова. Ларион, оправившись от удивления, смотрел на него другими глазами:
- У меня две дочки. Могу тебе только позавидовать, - махнул он рукой: 
- Ну, раз такое дело, даю тебе три дня. Время пошло. Чтоб на четвёртый день был на работе! Он повернулся и скрылся за дверью, вернувшись к застолью. Позже Андрей чувствовал себя виноватым перед Ларионом, который рисковал больше, чем он, давая своё согласие. 
Андрей не чуял под собой ног. Он кинулся в общежитие и вскоре был на пристани, где успел на дневной паром до Владивостока. У него не было никаких шансов на успех, но он не думал об этом, пока ехал шестьдесят километров в автобусе от Владивостока до аэропорта. В кассе он сходу купил билет на самолёт до Новосибирска и вечером уже летел в самолёте. Летом, чтобы купить билет на самолёт в отпуск, приходилось за месяц записываться в очередь, и каждый день ходить, отмечать свою очередь. Весной он ни разу не летал. От Новосибирска за два часа долетел до своего городка на маленьком самолёте местных авиалиний.
 Стоя на пороге роддома, Андрей не мог не понимать, что всё получилось, как в сказке, и эту сказку он сотворил своим безрассудным поступком.
 Когда нёс в руках от роддома до такси большой свёрток из толстого одеяла, перетянутый голубой лентой, внутри вдруг что-то шевельнулось. Он от неожиданности чуть не выронил свёрток из рук, напугавшись: 
- Ого! Он там шевелится! Всем стало смешно, а Андрей в этот миг понял, что там, в этом кульке из одеяла шевелится человечек, за которого он в ответе на всю дальнейшую жизнь. Он почувствовал себя отцом. Всю свою предыдущую жизнь он шагал по ней, как по лестнице, перешагивая с одной ступеньки на другую. На каждой из них он находился уже в другом качестве. Сначала школьник, потом курсант, потом мастер. А теперь он - отец. Это не просто ступенька, это постамент на всю жизнь. Как знать, понял бы Андрей это, почувствовал бы, не окажись он в тот день у двери роддома?
Проведя два дня дома и успев вкусить все прелести бессонных ночей молодых родителей, Андрей улетел. Но получилось долететь только до Новосибирска. Билетов во Владивосток не было на двое суток вперёд. Аэропорт Толмачёво в любое время года напоминал забитый до отказа пчелиный улей, из которого все рвались улететь во все стороны. Андрей купил билет с датой вылета через два дня, дал телеграмму Лариону и вернулся обратно к семье ещё одним сюрпризом. Обратная дорога заняла больше времени. 
 Надежды Андрея оправдались в том смысле, что Ларион не оторвал ему голову за его задержку. Более того, за это время ему ставили в табеле рабочие дни, единственно, на проходной жена Абрамова подмигивала ему, намекая о том, что несколько дней не видела его на проходной. Андрей торопливо проскакивал мимо неё, понимая, что она обо всём знает. 
Вернувшись на завод, Андрей вдруг почувствовал, что видит всё иными глазами. Рождение сына всё перевернуло в его голове. Его не покидала мысль, что ему надо будет везти Егора сюда, а ведь родина его там, где он родился и где родился он сам. Эта мысль не покидала его и вызывала внутренний протест. Он каждую неделю звонил жене по междугородней связи. Несмотря на рождение ребёнка, она сдавала выпускные экзамены и собиралась ехать к нему. В письмах и разговорах он убедил её в том, что никуда ехать не надо. Он сам вернётся домой, на свою родину. Что он будет там делать, чем заниматься - это не занимало его голову абсолютно. Мысль о возвращении вытеснила оттуда все мысли, весь здравый смысл, которым он до сих пор руководствовался. 
 Всё лето он ждал отпуска, чтобы уехать и не и вернуться из него на этот завод, на этот берег, обдуваемый солёными ветрами океанских просторов. Он уже сдал в комиссионный магазин свой телевизор и отдал квитанцию Мажуге, чтобы тот переслал ему деньги на его новый адрес. Мажуга не был бы Мажугой, если Ларион не узнал бы от него о планах Андрея, который не хотел раскрывать их раньше времени. Но однажды Андрей с удивлением увидел в столовой Лариона пристроившегося с разносом за ним в очередь. Тот всегда обедал дома. 
 - Ты чего удумал? - неожиданно начал Ларион, ставя на разнос тарелки, компот:
- Ты куда собрался?
 - Как куда? - удивился Андрей не ожидая такого поворота. -  В отпуск. 
 Ларион был явно не в духе: 
 - Ты, давай, дурака не валяй! Ты что, уезжать собрался? 
Андрей рассчитался на кассе и пошёл с разносом за столик. Ларион сел рядом с ним. Суп и пюре с компотом не мешали ему говорить: 
- Ты чего удумал? Это что? Жена твоя мутит? Дай мне её адрес, я ей напишу! В чём дело? К зиме двухкомнатную квартиру получишь! 
 Андрей мотал головой: 
- Нет. Дело не в жене. Она сама хочет приехать, да я против.
 Ларион поднял на него глаза: 
- Так в чём дело?
 - Понимаешь, Леонидыч, - Андрей крутил по столу стакан компота, уставившись на него и не глядя в сторону Лариона: 
- Там моя родина … я там родился … там мой дом. 
 Ларион бросил ложку на стол и взъерошил свою шевелюру: 
- Родина, говоришь?! Родина - это там, где ты живёшь! А дом там, где твоя семья! Там и дом! Я пожил с тёщей, знаю, что это такое! Где ты там будешь жить?! У тёщи?! У тебя там есть жильё? - Андрей пожал плечами: 
- Я не знаю, где буду жить. Нет у меня жилья. 
 Никакие слова Лариона не доходили до его головы, одержимой одной мыслью. Ларион видел это и понимал. Он отодвинул тарелки от себя: 
- Я думаю так, что надо взять тебя за шиворот и встряхнуть хорошенько, чтобы дурь выбить. А ещё лучше, так это дать тебе хороших трындюлей, чтоб ты за ум взялся! 
 Андрей вдруг почувствовал благодарность к Лариону за то, что он так бьётся за него. Мог бы просто послать к чертям и дело с концом, а он специально в столовую пришёл. 
 - Знаешь, Леонидыч, - начал он, с трудом подбирая слова и испытывая неудобство перед Ларионом за то, что не разделяет его взглядов:
- Я на всё согласен и понимаю, что заслуживаю всего того, что ты хочешь со мной сделать. Делай, что хочешь. Я одно знаю, что такой работы у меня больше не будет, я это чувствую. Когда приходишь на работу и чувствуешь себя как рука в варежке - тепло, уютно и на своём месте. Не думал, что так бывает, но я это испытал. … Зато буду дальше жить и знать, что такое возможно. Мог бы и не узнать… Теперь знаю… Это будет согревать мою душу. Я знаю, на что иду и что теряю, только ничего не могу с собой поделать. … Делай со мной что хочешь.
 Ларион покачал головой: 
- Как ты это представляешь? Тебе никто не отдаст трудовую книжку. По закону не положено. Куда ты без трудовой? 
Андрей пожал плечами: 
- Не знаю. Будет проблема - буду решать. Ничего не знаю. 
Ларион встал из-за стола: 
- Я сделал всё, что мог. Дело твоё. 
Он повернулся и ушёл, оставив на столе тарелки с обедом. 
В комнате Андрея почти не оставалось мебели. Шкаф и стол он вернул общежитию. Спал на диване, ел по вечерам на табурете вместо стола. До отпуска оставались считанные дни, когда вечером послышался стук в дверь и в комнату вошёл Абрам. Движения его не были уверенными и энергичными, как в цехе. Он покачивался из стороны в сторону. Комната наполнилась запахами, от которых Андрей вспомнил слова Абрама, что деньги он тратит не только на цветы. Это был как раз тот случай. 
 
- Можно? - спросил Абрам, присаживаясь рядом на диван:
- Где у тебя стол? 
Андрей придвинул к дивану табурет. Абрам молча достал из кармана бутылку водки.
 
- Зря ты, - начал Андрей. - Сейчас начнёшь, опять долго не выйдешь в рабочий режим. 
 
Абрамов открыл бутылку: 
 
- Где у тебя стаканы?
 
Андрей принёс из раковины два чистых стакана: 
 
- У меня закуски никакой нет. 
 
 Абрамов разлил по стаканам: 
- Зачем нам закуска? Тут закусывать нечего. Я ненадолго. Давай выпьем за тебя, - он протянул Андрею второй стакан. При всей своей ненависти к водке, Андрей в какой уже раз понимал, что это не тот случай, чтобы отказываться. 
 
- Вот так и спиваются. Неотвратимость незаметно переходит в потребность, - мелькнула мысль. Пока он думал, Абрам уже выпил. Андрей залпом впихнул в себя водку, надеясь побыстрей закончить это занятие. Когда он открыл глаза, проморщившись от выпитого, на табурете стояли наполненные стаканы.
 - А сейчас за кого будем пить? За тебя? - спросил Андрей. Но Абрам и без новых тостов был уже хорош. Он знал, что Андрей уезжает в отпуск с билетом в один конец. 
 
 - Не понимаю, - пробормотал он, качая опущенной вниз головой.
 
 - Чего? – спросил Андрей, начиная подозревать, что придётся Абрама укладывать спать 
на диван.
 
 - Не понимаю, - повторил Абрам и поднял голову в его сторону. - Приду на работу, а Андрюхи нет. И ещё не пойму, - он мотнул головой и пожал плечами. - Как так?! Мы сколько с тобой работаем, а я ни разу на тебя не заорал? Мы с тобой ни разу не поругались? Не понимаю! 
 
 Андрей перебил его:
 
- Я и не собирался с тобой ругаться. На работу я ходил для того, чтобы работать. Ругаться я не люблю. 
 
 Вдруг Абрам вплотную придвинулся к Андрею и своим пьяным языком заговорил о том, чем долгое время была озадачена его голова: 
 
- Слушай, Андрей! А я помню… Я всё помню. … Тогда … зимой…. Помнишь? Ты почему не лишил меня премии, а? Эти были бы рады, - сердито мотнул он головой в сторону двери, - Почему? - Абрама качало из стороны в сторону, но он не отрываясь смотрел на Андрея. 
Андрея всегда злило, если кто-то не понимал его поведения, и надо было объяснить свои слова или поступки. Сам он считал, что всё должно быть понятно и без слов, упуская из виду, что все мыслят по-разному. Каждый видит вокруг не то, что есть на самом деле, а то, что он хочет видеть. Отсюда и все непонятки между людьми, которым не будет конца. Почувствовав, что начинает злиться, Андрей, не дожидаясь Абрама, взял с табурета стакан и залпом выпил. 
 - Я сам всё это время думал об этом, - тихо сказал он, глядя перед собой:
- Я скажу тебе. Мне было стыдно за тебя. … Да … Мне было стыдно тебя наказывать. Я не смог … Я до сих пор себя ругаю, что не лишил тебя премии. Мне даже сейчас стыдно говорить об этом и я не собирался об этом говорить. … Но раз ты хочешь, так знай. Я мог воспользоваться своим положением мастера и всыпать тебе по заслугам, но вдруг стало так противно применять свою власть. Ведь это не ремень, а ты - не пацан сопливый. Так что, считай - сердце - тряпка, как сам я ругаю себя, - развёл он руками, не глядя на Абрама. Вдруг Абрам резко встал с дивана, словно и не пил: 
- Всё, Андрей, мне пора домой, поздно уже. … Завтра на работу. … Не провожай меня. Дорогу я знаю. 
Стоя возле Андрея, он при своём росте был чуть выше его, сидевшего на диване. Неожиданно он потрепал Андрея по голове: 
- Ты, Андрюха, не мастер. Ты человек, - он повернулся и твёрдой походкой вышел за дверь. 
Андрей машинально встал с дивана, взял недопитую бутылку и вылил водку в раковину. Взгляд его упал на бутылку в руках. В голову ударил не хмель, а злость на себя. Мелькнуло жгучее желание разбить эту бутылку о свою голову. Он до боли в пальцах сжал горлышко:
- Куда я еду?! Зачем?! - Ответов на эти вопросы у него не было. Он не врал ни Лариону, ни себе. Окно комнаты было приоткрыто и в комнату украдкой, лёгкими порывами задувал слабый ветерок, приятный после дневной жары. Он словно заглядывал внутрь, проверяя, на месте хозяин комнаты или его уже нет. Андрею показалось, что он ощущает на губах солоноватый привкус, занесённый оттуда, с акватории завода, где у причалов стоят в ремонте корабли. В кармане у него уже был билет на самолёт. 
 
                                                                                                                              01. 2020