Игорь Бéзрук
 

 
К двадцати годам (1819 г.), закончив курс права и успев набраться практического опыта юриста, Бальзак тем не менее отказался в дальнейшем работать в конторе нотариуса и гнуть спину над соглашениями о продаже, брачными договорами, инвентарными описями. Он мечтал сделаться известным литератором, поэтому договорился с отцом о небольшой ренте на два года, за которые, был уверен, он создаст нечто грандиозное, которое не только прославит его, но и принесет немалые барыши. 
«Что за блаженство, – пишет он в этот период сестре Лоре, с которой был близок как никто духовно, – победить забвение и еще больше прославить имя Бальзака. При этой мысли кровь у меня бурлит!» 
В эпоху революционных передряг, он чувствует, система потребует выдающихся талантов и непременно обратится к великим литераторам, и он, достигнув литературной известности, вне всякого сомнения сможет прибавить к званию великого писателя звание великого гражданина. 
Кроме того он намерен с помощью пера достичь независимости, посредством своих романов освободиться и обрести славу и деньги. «Сделаться Ротшильдом, жить во дворцах, держать лакеев, владеть каретой и галереей шедевров казалось ему, пожалуй, желанней бессмертной славы…» (Или как позже на своей гипсовой статуэтке Наполеона он выгровирует красочную надпись: «Я довершу пером то, чего он не успел свершить мечом».) Он прочитал Кребильона, который «ободрял его»; Корнеля, который «приводил его в восторг»; Расина, который «отбивал у него желание писать». В ближайших планах у него романы, комедии, комические оперы, трагедии, – то, что как никогда востребовано современной читающей публикой. 
И хотя призрак службы нотариусом еще довлеет над ним, он как одержимый, впроголодь, в убогой, продуваемой всеми ветрами мансарде шестиэтажного дома по улице Ледигьер («В чердаке есть своя поэзия», – часто говаривал он пытается создать свой первый шедевр – историческую трагедию «Кромвель», так как, по его мнению,  исключительно драматургия наиболее достойна воплощения в это время, а тема Кромвеля «самая прекрасная тема в истории». Бальзак надеялся, что его труд станет «требником для королей и народов».
Увы, судьба не так была благосклонна к молодому пииту, как хотелось бы. Кроме того он сам прекрасно осознает, что недостаточно талантлив в версификации. В результате его дебютное сочинение проваливается уже при первом прочтении в узком семейном кругу и получает малоутешительные отзывы от «знатоков»: поэта и актера. А бывший учитель его будущего зятя, в прошлом преподаватель литературы в Политехнической школе и самостоятельно сочинявший незамысловатые комедии, профессор Франсуа-Гийом Андриё и вовсе посчитал молодого автора безнадежным. В листке с замечаниями, который сестре Бальзака удалось в тот день заполучить, он начеркал: «Мне не хотелось бы отбить у Вашего сына охоту писать, но полагаю, что он с большей пользой мог бы употребить свое время, нежели на писание трагедий и комедий». Получается, время и усилия, которые должны были принести ему известность, потрачены впустую? Неужели он ошибся в себе?
Через два года кропотливой работы он сам признал своего «Кромвеля» никудышным. «Трагедии не мое дело, вот и все», – констатирует он, нисколько не расстроившись, потому что две страсти по-прежнему неослабно довлеют над ним: любовь и слава. А писательство для него остается только одной из многих возможностей выбиться, чтобы посредством денег и славы завоевать мир. Из-за чего расстраиваться? Не пошла трагедия, можно заняться новомодными романами, – здесь тоже есть где развернуться, фантазии ему не занимать!
Фабрикант романов и «пекарь новелл»
 
С начала двадцатых годов XIX века по всему европейскому миру прокатилась волна новомодных бульварных и «черных» романов про пиратов, рыцарей, ведьм и колдунов с красочными описаниями, головокружительными приключениями, пылкими страстями, исторической или географической экзотикой в духе Вальтера Скотта, Анны Радклифф, Фенимора Купера, Пиго-Лебрена, Манцони и др. Бальзак находит, что подобные романы не требуют особенных усилий в написании: в них нет рифмы, их можно сочинять так же легко, как письма, особо не вдаваясь ни в философию, ни в морализаторство, ни в историю как таковую, писать как угодно и где угодно, хоть на облучке. К тому же – что немаловажно – подобные романы нравятся всем, только во Франции открылось около 1200 читальных залов, где читатели могли ознакомиться с новейшими литературными произведениями со всего света. А в условиях распространения всеобщей грамотности, совершенствования системы образования это позволяло быстро достичь желанной славы и денег. Взять хоть Дюкре-Домениля: его роман «Дитя тайны» продан тиражом в несколько тысяч экземпляров. Великолепный результат! Первый тираж обычно составлял тогда 800-1000 экземпляров, и за них автор мог получить до 1000 франков!
Позже Бальзак утверждал, что его способность зарабатывать деньги романами стала просто счастливой случайностью: он также прекрасно умел делать бумажные цветы, и он с радостью оплачивал бы ими долги, если бы бумажные цветы оставляли ему время для писательства.
Бальзак, не откладывая дела в долгий ящик, решил начать с повествования в духе замеса Вальтера Скотта и Анны Радклифф, который поначалу он назвал «Агатиза», а затем перименовал в «Фалтурну». Готический роман о красивой девушке гигантского роста со сверчеловеческими способностями. Фон – Италия до Крестовых походов.
Одновременно он пишет роман в духе Руссо – «Стенио, или Философские заблуждения» о любви молодого человека и его молочной сестры, обремененной узами неравного брака. На это раз действие происходит во Франции. 
К сожалению, ни один издатель новоявленными опусами начинающего автора всерьез не заинтересовался. 
Один книготорговец так прямо ему и заявил: «Вы никому не известны, а хотите, чтобы я выпускал ваши книги?» Но Бальзака уже было не остановить, хотя родители и засомневались, что он выбрал правильный путь. Потакание вкусам широкой публики позорно и неприлично, – полагал отец. Мода изменчива, можно потратить всю жизнь, подражая другим, и ничего не добиться. Скорее всего именно они и настояли на том,  чтобы Оноре публиковал подобные свои произведения исключительно под псевдонимом, дабы не запятнать фамилию рода, прославленного якобы еще в XVII веке Гезом де Бальзаком, реформатором французского языка (автор сознательно не касается истории происхождения фамилии Бальзак, считая ее несущественной для данной темы). 
Наудачу, в 1821 году при посредничестве Огюста Сотле, одного из своих соучеников по Вандомскому коллежу, Бальзак знакомится с предприимчивым молодым литератором Огюстом Лепуатвеном (или л’Эгревилем), писателем, автором водевилей, журналистом, хроникером, который с несколькими компаньонами («маленькими кретинами», как он их называл) запустил настоящую фабрику грошовых романов, которые пользовались невероятным спросом. Правила простые: описания сводятся к минимуму, герои принадлежат к высшему обществу, женщины блистают красотой и обаянием, злодей должен быть наказан, поборник справедливости вознагражден, эмоции бьют через край.
Бальзак присоединяется к компании. По соглашению он обязуется сочинить несколько произведений, которые Лепуатвен отшлифует и продаст издателям. 
Коллективная работа нисколько не унижает его, к тому же она начинает приносить определенные плоды. 
«Я очень рад», – пишет он сестре Лоре о своих первых барышах, полученных на ниве ремесленничества. Амбиции его грандиозны. «ПРИКАЗ! – записывает он в 1822 году. – Зарабатывать 3000 франков, иначе – позор, нужда и т.д.»
В течение следующих пяти лет Бальзак, стремясь как можно скорее заработать и обрести финансовую независимость, выпустит девять романов, три из которых будут написаны совместно с Лепуатвеном, остальные шесть – самим Бальзаком под различными псевдонимами: Вьелергле, лорд РʹОон (анаграмма имени Оноре), Орас де Сент-Обен (Saint-Albin), Аврора Клото и др.
Как признавался Бальзак Шанфлери: «Один – чтобы набить руку в диалоге, другой – чтобы понатореть в описаниях, третий – чтобы научиться расставлять персонажей, четвертый ради композиции и так далее». Одни названия этих романов говорят сами за себя: «Наследница Бирага», «Жан-Луи, или Найденыш», «Клотильда де Люзиньян, или Красавец-еврей», «Столетний старец, или Два Беренгельда», «Последняя фея, или Волшебная лампа»… 
Он   как никогда уверен в своем успехе, скором обогащении и славе. 
Из письма к старшей сестре: 
«В непродолжительном времени лорд РʹОон станет модным человеком, самым плодовитым, самым любезным писателем, и дамы будут лелеять его, как зеницу своего ока. Тогда бездельник Оноре явится в карете, закрыв нос, с гордым видом и туго набитым кошельком; при его появлении раздастся лестный шепот восхищенной толпы и будут говорить: «Это брат мадемуазель де Сюрвиль». Тогда мужчины, женщины, дети и эмбрионы запрыгают как холмы…» 
После разрыва контракта с Лепуатвеном, Бальзак работает один, но спрос на его сочинения по-прежнему не особо велик. Тогда появляется Орас де Сент-Обен, бакалавр изящной словесности, из его родного города Тура, и уже за написанные под этим именем «Столетнего старика» и «Арденнского викария» Бальзак запрашивает у своего издателя Жана-Батиста-Александра Полена гонорар аж в две тысячи франков за каждый роман при тираже в полторы тысячи экземпляров по сравнению с восьмистами франками за романы с Лепуатвеном и под псевдонимом лорд РʹОон. Параллельно он не гнушается быть литературным рабом для других авторов и за мизерное вознаграждение заниматься поденщиной. 
Бальзаковеды до сих пор полностью не раскрыли объема литературной деятельности своего кумира. В период с 1822 по 1827 гг. в угоду разношерстной публики, из-под вороньего пера Бальзака выходят не только романы, но и всевозможные памфлеты, очерки, исторические байки, брошюры на разные темы, газетные статьи, рекламные проспекты, «кодексы» и «физиологии», – без разбора, все, что могло принести реальный доход. Но как-то все эти сочинения желанных сумм и славы ему не принесли, прибавив только нервного расстройства, переутомления и ужасных головных болей. «Арденнский викарий», не успев выйти, был изъят из обращения; цензура запретила продажу книги, приняв его за памфлет, направленный против общественных институтов, которые опутывают человека различными запретами (против автора, на удивление, никаких санкций не последовало, а издателю удалось рассредоточить тираж). Проваливается изданная на средства его любовницы мадам де Берни «Последняя фея», чуть позже, в 1824 г., гневной рецензии удостоился его роман «Аннета и преступник». Клеветники и завистники и вовсе попытались сделать Ораса де Сент-Обена мишенью для политических и националистических выпадов, погубить репутацию, которую он завоевал за последние три года. И Бальзак уже жалеет о том, что нет у него каких-то полторы тысячи франков ренты, или, как у великих прошлого, какого-нибудь солидного покровителя, или восхищенной его пером знатной состоятельной покровительницы, – вот была бы отрада! 
«…Разве не существует счастливых случаев? – вырывается как-то у него в разговоре с сестрой. – Случай может с тем же успехом помочь Бальзаку, что и какому-то болвану, нетрудно даже вообразить такой случай!.. Пусть бы кто-нибудь из моих приятелей-миллионеров (а они у меня есть) или какой-нибудь банкир, не знающий, что делать со своими деньгами, пришел ко мне и сказал: «Мне известен ваш громадный талант и ваши заботы; чтобы освободиться, вам требуется такая-то сумма; примите ее без опасений, вы мне ее вернете, ваше перо стоит моих миллионов!» Только это мне и нужно, дорогая!» 
Но это все мечты, мечты, мечтания... А где в реальности взять денег? Быстрых денег? Они ох как нужны сейчас, ведь ему почти уже двадцать пять! 
«Я не вижу цветов жизни, – жалуется он сестре в одном из писем, – а между тем для других в мои года они цветут. Зачем мне будет богатство и наслаждения, когда моя молодость пройдет?» И дальше: «Старик – это человек, который пообедал и смотрит, как едят другие, а я молод и моя тарелка пуста, и я голоден! Лаура, Лаура!..»
В который раз быстротечность времени приводит Бальзака в уныние, а иногда и навевает мысли о самоубийстве, но, к счастью, он относится к ним не слишком серьезно, –у него есть задел, он постоянно отслеживает рынок, ратует за авторское право… Но – снова провал. В сентябре 1825 г. «Ванн-Клор, или Бледноликая Джейн», вышедший вовсе без фамилии автора, был проигнорирован всеми газетами. Не спас роман ни тираж, где на обложке издатель, спохватившись, пропечатал Орас де Сент-Обен, ни доброжелательные отзывы в прессе его друга Анри Латуша. 
У Бальзака начался нервный тик, проявились симптомы туберкулеза. Целых четыре дня он ничего не писал и, «страдая оттого, что до сих пор не достиг ни какого полезного успеха в обществе», страшно измучился и ослабел. Все безнадежно? Ни славы, ни финансовой независимости…
В послесловии «Ванн-Клора» автор объявил, что намерен прервать выпуск романов, что и сделал вплоть до Шуанов, которые появились только в 1829 г.
 
 
Бальзак-издатель
 
И тут как по иронии судьбы Урбен Канель, деловой человек, издатель (впоследствии с Анри де Латушем выпустивший первый нашумевший роман Бальзака «Последний Шуан, или Бретань в 1800 году»), с которым он познакомился, пытаясь выпустить «Ванн-Клора», после долгих разговоров предлагает ему «поискать выгодную спекуляцию». У него есть как раз подходящая задумка: он намерен  в компании со своим собратом по профессии Делоншаном выпускать компактные издания на веленевой бумаге, в роскошных переплетах, «по цене, которая подойдет любому кошельку», знаменитых авторов, которые безусловно заинтересуют любителей настоящей литературы. 
Полное собрание сочинений классика под одной обложкой – не блестящая ли идея! 
Начать можно с Лафонтена, затем издать Мольера, одного из своих любимых драматургов, который так же, как и Бальзак, в юности оставил профессию юриста ради искусства. 
Текст, набранный самым мелким шрифтом в две колонки, будут украшать иллюстрации и виньетки работы Ашиля Девериа, талантливого молодого французского художника, блестящего рисовальщика, который уже в двадцать два года начал выставляться в Парижском Салоне, одной из самых престижных художественных выставок Франции, официальной регулярной экспозиции парижской Академии изящных искусств. 
Младшая сестра Лоранс отговаривала брата от этой деятельности, предупреждала, что ему недостает ума письмоводителя: стоит кому-то поманить его морковкой, как его фантазия тут же пускается вскачь. 
«Все говорят, что коммерция – единственный способ нажить состояние, но никто не знает, сколько народу нашло на этом пути свою гибель». 
Но Бальзак, почувствовав возможность быстрого заработка без литературной поденщины, не прислушался к ее словам, потому что на ту пору, он был уверен, что это по-настоящему революционный проект, и если он примет в нем участие, то почти без труда сколотит себе состояние и у него останется масса времени для того, чтобы писать что душа пожелает. 
Бальзак согласился стать акционером предприятия и вручил Урбену Канелю 6000 франков, а затем еще 3000, взятых в долг под большие проценты у Жана‑Луи Анри Дассонвилля де Ружмона, друга отца Бальзака, который тоже захотел на этом немного подзаработать. 
Договор на издание Мольера отдельными выпусками по три тысячи экземпляров Бальзак и три его компаньона – врач, отставной офицер и книгопродавец, – создавшие акционерное общество, заключают 14 апреля 1825 года. К нему Бальзак напишет вступительную статью анонимом. 
Госпожа Лора де Берни, его любовница и покровительница, его «Dilecta» (любимая, избранница (лат.)), пожелала профинансировать часть проекта, так как сама была женщина практическая, склонная к коммерции. Но даже несмотря на это, ожидания акционеров не оправдались: продажа однотомника шла вяло, почти ничего не было вложено в рекламу новинки, ни одного объявления не появилось в газетах, и как результат: читатель не ринулся опустошать полки магазинов с классиком в миниатюрном формате. К тому же, как оказалось, текст книги получился чересчур мелким, неудобочитаемым, а гравюры Девериа, в напечатанных экземплярах, перекошенными и неуклюжими, да и сами учредители, по воспоминанию одного из них, врача,  никак не могли прийти к единодушию по поводу издания однотомников, их дискуссии порой велись в самых резких тонах и едва не доходили до рукопашной. 
Снижение баснословной первоначальной стоимости за томик в двадцать франков до тринадцати, а затем и двенадцати франков тираж не спасло. И хотя Мольер печатался четырьмя выпусками (последний вышел в декабре 1825 г.), за весь год было продано всего двадцать экземпляров! 
Бальзаку, чтобы не платить за аренду магазина, где томики были сложены и пропадали, в конце концов пришлось продать их на вес по цене бумаги.
1 мая 1826 г. трое из четырех акционеров покидают мероприятие. Они были очень довольны, что могут от него избавиться. Бальзак теперь остается единственным владельцем предприятия, но, для того чтобы довести дело до конца, надо было вновь влезать в долги. 
Тут на горизонте появляется предприимчивый книгоиздатель-книготорговец А. Бодуэн, с которым Бальзак, опасаясь, что этот проект перехватят, уже 3 мая того же года заключает договор на издание подобного же томика Лафонтена.
Последний выпуск Лафонтена появился в июне 1826 года и также не принес никакой прибыли, хотя в предисловии к нему Бальзак и раскрывает свое авторство, подписавшись как «О. Бальзак». 
Бодуэн приобретает у него весь тираж Лафонтена за 24000 франков при расходах более 16000 франков. 
Исходя из расчетов, Бальзак, кажется, даже получил прибыль, но не все оказалось так просто: Бодуэн, как выяснилось,  заплатил новоиспеченному издателю векселями фирм, которые потерпели банкротство, что в те времена было распространенной мошеннической проделкой: подсунуть слишком доверчивому кредитору сомнительные векселя, которые дисконтеры учитывали только из тридцати процентов. 
В качестве возмещения ущерба Бальзак получает со складов магазинов книги, которые положили начало его обширной библиотеке: Сервантес, Мольер, Вольтер, Дидро, Руссо, «Тысяча и одна ночь» (однако вместе с ними и бесполезную макулатуру, – ветхие издания Гесснера, Флориана, Фенелона и др., пожелтевшие, годами пылившиеся на полках провинциальных книжных лавок), и снова остается один на один с долгами за бумагу, печать, гравировку, тиснение, переплет… 
И хотя госпожа де Берни, в который раз выручая дорогого «Диди», как она называла своего протеже, частично покрыла убытки, вложив, как свидетельствуют записи в бухгалтерских книгах, более 9000 франков, общий долг Бальзака наборщикам, печатникам, поставщикам бумаги превысил 15000 тысяч франков. Более того, этот проект сильно подорвал его здоровье: у него начался нервный тик, обнаружились признаки туберкулеза (от которого, кстати, после тяжелых родов в августе того же года умерла его младшая сестра Лоранс), а в конце 1825 года он даже серьезно заболел и вынужден был с октября до середины января следующего года провести у родителей в Турени. Но упрямство молодости берет свое, – Бальзак нисколько не отчаялся. 
Чтобы покрыть понесенные убытки, Дассонвиль советует Бальзаку стать типографом. Благодетельный сосед по парижской квартире знакомит его со своим родственником, типографом, сколотившем на печатном деле приличное состояние. 
Бальзак дотошно расспрашивает типографа о всевозможных нюансах профессии, выгодах и перспективах и загорается еще более: вот занятие, которое вполне удовлетворит его как литератора и даст возможность твердо стать на ноги! Перед глазами к тому же наглядные примеры: популярный в то время английский писатель Сэмюэль Ричардсон, автор нашумевших по всей Европе «Памелы» и «Клариссы», удачно совмещал занятие типографией и сочинительство и разбогател на этом сочетании, а знаменитый Бомарше издавал сочинения Вольтера, – подумать только: как выгодно быть собственным типографом! А он чем хуже? И кому, как не ему, знать, как пытаются обжулить издателя ушлые типографы! К тому же он приобретет свободу и экономическую независимость и сам сможет издать не только Мольера и Лафонтена, но и Корнеля, и Расина, – кого угодно!
Наборщик Андре Барбье, с которым Бальзак познакомился, когда готовил к изданию однотомники французских драматургов, толковый молодой человек, отец семейства, служивший ранее мастером и корректором в типографии Татю, предложил Бальзаку приобрести типографию Лорана Эне со всем оборудованием; она помещалась на улице Марэ-Сен-Жермен в доме номер семнадцать. Требовалось 60000 франков. У Бальзака на ту пору не было и сотой доли этой суммы. Барбье был человек добросовестный, трудолюбивый, но жил исключительно своим трудом, поэтому необходимыми средствами тоже не располагал. А для осуществления подобной деятельности необходимы были оборотные средства и патент типографа.
Госпожа Жозефина Делануа, дочь банкира Думерка, верный друг семьи Бальзаков, вызвалась ссудить 30000 франков под поручительство родителей Оноре. Урбен Канель берет на себя миссию посредника и ему удается уговорить отца Бальзака дать согласие на коммерческую деятельность сына и даже единовременно выделить ему средства в размере обещанной прежде для занятия литературой годовой ренты; семья Бальзаков выступает и поручителями. 
Лора де Берни дополнительно ссужает его финансами при условии, что Бальзак оставит ее соперницу, герцогиню д'Абрантес, в прошлом любовницу Меттерниха, которой он содействует в работе над первыми томами ее «Записок». (Несмотря на гнев герцогини, Оноре из меркантильных соображений выполняет просьбу своей покровительницы, и только через десять лет окончательно вернет ей долг с 5 процентами.)
Итак, лед, как говорится, тронулся! 
При Карле X лицензия на книгопечатание была недешева: порядка 15000 франков. К тому же, чтобы приобрести патент типографа, требовалось свидетельство, выдаваемое Министерством внутренних дел после предусмотренного полицейского расследования.
Для его получения использует свои связи в верхах господин де Берни; он пишет рекомендательные письма министру и префекту полиции. Их оказывается достаточно, и власти выдают господину Оноре де Бальзаку разрешение на право занятия типографским промыслом. (В отзыве Бальзак аттестовался как «благонравный, правильно мыслящий молодой человек из обеспеченной семьи, окончивший курс права и в довершение ко всему литератор».)
4 июня Оноре покидает улицу Турнон и перебирается на второй этаж дома № 17 в переулке Марэ-Сен-Жермен, близ улицы Рив Гош (теперь это участок улицы Висконти), о чем официально ставит в известность министерство. 
В XVIII веке в этом узеньком темном переулке обитали преимущественно сочинители и комедианты, в доме № 24 последние годы провел Жан Расин. 
«Ужасная улочка» была холодной и сырой, и даже при Бальзаке там еще не было газового освещения, хотя сам дом №  17, сохранившийся до наших дней, в 1826 г. был еще достаточно новым, четырехэтажный сзади, двухэтажный спереди, с невыразительным фасадом. 
Типография, довольно большая, но тесная, грязная, заставленная устаревшим оборудованием (настоящая «давилка», как ее называли на ремесленном жаргоне), располагалась в цокольном этаже; затемненные снаружи окна глазели на улицу. Темный коридор вел в плохо освещенный кабинет, где Бальзак, отгороженный решетчатым окошком, принимал посетителей.
В жилище самого Бальзака, состоявшем из передней, темной кухни, крохотной столовой, украшенной ампирным камином, и собственно жилой и рабочей комнаты с альковом, тянулась деревянная винтовая лестница с железными перилами. 
Латуш, обладавший вкусом и обожавший старину, помог Оноре обставить жилую комнату с высокими потолками и обтянуть ее переливающимся как шелк голубым перкалем. Получилась замечательная холостяцкая квартирка, где можно было принимать госпожу де Берни,  которая помогает ему также и со счетами. 
«Она приходила каждый день, как благодатная дрема, усыпляющая все горести».
«В этой ужасной борьбе меня поддерживал ангел», – напишет Бальзак десять лет спустя своей очередной пассии Эвелине Ганской. Здесь он проживет с 1826 по 1828 год.
1 июля 1826 г. Бальзак с Андре Барбье, которому он заплатил 12000 франков только за то, чтобы тот оставил прежнее место работы, подписывает соглашение о совместной эксплуатации приобретенной типографии (Барбье, фактически став фактором, распорядителем всеми работами, внес в новое предприятие все свои силы и знания) и нанимает рабочих, взяв в долг в общей сложности 70000 франков. В его распоряжении теперь 7 печатных прессов, один лощильный пресс, 600 книг, напечатанных цицеро , 400 книг, напечатанных петитом,  и 11000 книг, напечатанных антиквой. 
В то же самое время Бальзак купил у Пьера Дюрушайя стереотипы последней модели. Стереотипы заметно облегчили процесс печатания: изготовленные из металлических сплавов, они просто накладывались на мягкую материю. Хотя печатники и продолжали говорить о типографских шрифтах, отлитых из свинца, в новых типографских кассах доля свинца заметно упала.
Компаньоны печатали без всякого разбора все, что придется, любой заказ: исторические мемуары для Канеля и Сотле; коммерческие проспекты, как то: «Противослизистые Пилюли Долголетия, или Зерна Жизни» (идея долголетия, как в свое время и его отца, тоже стала преследовать Бальзака), «Бразильская Микстура Фармацевта Лепера», «Словарь вывесок города Парижа», «Искусство повязывать галстук» с приложением полной истории галстуков, «Романтические анналы», «Избранные сочинения» Вильмена, «Театр Клары Гасуль» Мериме и сотни различных брошюр, объявлений, памфлетов, реклам, адресов мясников, угольщиков и парикмахеров, каталогов, творений классиков и современных драматургов и стихотворцев. В типографии не отказывали ни роялистам, ни либералам, ни масонам, не разбирая, сможет ли заказчик заплатить в срок.
Бальзак был одержим идеей выпустить каталог всех технических средств, которыми располагала его типография; он планировал издавать произведения как классиков, так и современных писателей; намеревался печатать произведения XVI–XVIII веков, определив для каждого века свой шрифт и сорт бумаги; он собрал образцы всех типографских заставок и виньеток, ритуальной символики, астрономических знаков и мифологических сюжетов.
«Сам Бальзак, – как замечает Стефан Цвейг, – принимает свое новое занятие вполне серьезно. С раннего утра до поздней ночи стоит он, засучив рукава, с распахнутым воротом, потея от усердия в душном помещении, насыщенном испарениями машинного масла и сырой бумаги, среди двадцати четырех рабочих, и сражается, как гладиатор, чтобы не оставить без корма семь печатных станков». И далее: «Ему надо то приободрить рабочего, то зайти за низенькую стеклянную перегородку, и здесь, среди шума стонущих, грохочущих и визжащих станков, не успев отмыть руки от типографской краски и машинного масла, он препирается с книгопродавцами и поставщиками бумаги, торгуясь из-за каждого су».
Альфред де Виньи, которому Бальзак выпустил третье издание романа «Сен-Мар», так описал своего типографа в то время: 
«То был молодой человек, грязный, худой, необыкновенно болтливый, не умевший досказать ни одной фразы до конца и брызгавший при этом слюной, ибо в его слишком влажном рту недоставало чуть ли не всех верхних зубов». 
Именно в это время Бальзак прерывает сочинение и выпуск собственных романов. Сейчас ему не до творчества, он с головой в предпринимательстве! 
Но наступили не самые лучшие для книгопечатания времена. В 1826 году Виктор Гюго писал: «Книжная торговля почти полностью парализована».
29 декабря 1826 года хранитель печати Пейронне внес на рассмотрение правительства закон о прессе.
Для того чтобы установить жесткий контроль за прессой, власти увеличили размеры гербового сбора, мотивируя свой поступок необходимостью улучшить работу почтового ведомства. Стоимость газетной подписки возросла вдвое. Правительство решило также повысить налоги; закон о печати душил издательское дело, ибо именно небольшие газеты, в первую очередь подвергнувшиеся преследованиям, публиковали новости литературы и культуры, критические обзоры, отрывки из новых книг. В следующем году была ужесточена цензура. 
И предприятие Бальзака и Барбье не выдержало жесткой конкуренции – весь Сен-Жермен в ту пору был забит различными издательствами! К примеру, в том же самом году в типографии Дидо трудилось 200 рабочих, в типографии Эвера – 500, у Бальзака только 36.
«Выручка поступала туго и не уравнивала расходов: скоро дали о себе знать денежные затруднения», – писала в своих воспоминаниях сестра Бальзака, Лора де Сюрвиль. 
Заказчики в типографию обращались нечасто, платили плохо, типография не окупала себя; Бальзак, который нес финансовую ответственность за предприятие, не умел точно исчислить стоимость работ, он ничего не смыслил в счетах-фактурах и балансовых отчетах, ему не удавалось предупредить «утечку», которая неизменно бывает превышена, когда хозяин не сведущ в деле и не способен следить за подчиненными. Еще менее он был сведущ в окончательной выверке счетов, полностью доверяя друзьям‑поверенным, которые позволяли ему очень вольно обращаться с мифическими доходами. Впрочем, если советчики начинали поучать Бальзака, он обзывал их «проклятым отродьем», не обращая никакого внимания на то, что они говорили.
И хотя в 1827 г. типография понемногу стала приносить доход, долги росли быстрее, чем поступали оборотные средства. Кроме того, у Бальзака обнаружилась скверная привычка смешивать собственные расходы с расходами типографии. Несмотря ни на какие передряги, он продолжает вращаться в свете и нисколько не снижает трат на себя: одному только модному портному Бюссону в это время он делает заказ на изящное тонкое белье почти на 200 франков, а еще ему нужны черные кашемировые или твидовые брюки, черный сюртук из токой лувьерской шерсти; каждые два месяца – новый белый замшевый жилет на подкладке и масса всяких других мелочей, среди которых золотые запонки, стильные плоские часы, трость, парфюм, – все, без чего нельзя представить себе настоящего денди!
В конце концов недовольные кредиторы вынудили Бальзака и Барбье продать здание и оборудование Дассонвилю и у него же арендовать помещение и машины за 500 с лишним франков в год. Но упорный предприниматель Бальзак сдаваться не хочет. Тут кстати представился случай обзавестись словолитней, что, по мнению знатоков, сулило дополнительную выгоду. К тому же по случаю она продавалась очень дешево и в перспективе могла принести громадные барыши. 
Чтобы удержаться на плаву, Бальзак решается присоединить ее к типографии, несмотря на то, что основной кредитор вытребовал возврат долга и ни на какие дальнейшие переговоры идти не пожелал. 
Бальзак надеется найти ссуду и третьего компаньона. И в этот раз средства на приобретение нового предприятия ссудила госпожа де Берни. 
Третьим компаньоном акционерного общества «Бальзак и Барбье» пожелал стать Жан-Франсуа Лоран. В сентябре 1827 г. новое общество приобретает «отборную партию» оборудования бывшего шрифтолитейного завода Жилле‑сына и объявляет о выпуске великолепного альбома, где будут представлены образцы всех типографских литер, виньеток и заставок новой фирмы. Но и в этом случае крах оказался неизбежным, – в словолитню поступало так же мало заказов, как и в типографию, обе работали в убыток, и совладельцы не успели даже издать задуманный альбом. 
В конце концов, когда все средства были исчерпаны, Бальзак решается обратиться к родителям. Те неохотно согласились на денежные пожертвования, опасаясь, что вместе с крушением предприятий сына наступит и их собственное разорение. Тем не менее в течение нескольких месяцев, чтобы не опозорить честь семьи и их сын не попал в тюрьму за неуплату долгов, они поддерживают его, но потом, видя, что дела все больше запутываются, от дальнейшего финансирования отказываются.
В декабре из предприятия выходит Андре Барбье, его место занимает Лора де Берни, которая вносит 9000 франков наличными. Общая сумма капитала стала составлять 36000 франков, из них 18000 франков только стоимость оборудования, принадлежавшего Жану-Франсуа Лорану. 
И все равно в начале 1828 года средства почти иссякли, компаньоны один за другим стали выходить из дела. 
Как замечает в своей книге «Бальзак без маски» Пьер Сиприо: «Книгопечатание представляло собой одновременно и индустрию, которая включала в себя производство, редакцию и службу распространения готовой продукции. Оно требовало значительных материальных затрат. Поставщики желали получить деньги немедленно, а заказчики, наоборот, стремились выпросить отсрочку. Как установил Рене Гиз, Бальзак был вынужден просить у одного из банкиров (возможно, у Лаффита) векселя на сумму в 30 или 40000 франков, иными словами, взять ссуду в ожидании будущей прибыли. В те годы банки, во всяком случае французские, испытывали большие трудности, обслуживая уже давно заключенные и удачные сделки. Поэтому они ни за что не хотели иметь дело с начинающими и требующими финансовой поддержки предприятиями». 
В феврале Бальзак, пытаясь хоть как-то остановить падение своего дела, устроил званый вечер в залах ресторана Гриньона. Он разослал приглашения 500 книгоиздателям, книготорговцам и типографам. Всю ночь напролет гости вкушали изысканные деликатесы и танцевали, но после праздника положение Бальзака нисколько не улучшилось, никто даже не заинтересовался его проблемами, а через несколько недель он обязан был заплатить по счетам Дассонвилля! Провал был налицо. Очередной предпринимательский проект Бальзака, как и предыдущие, к вящему сожалению, потерпел фиаско. Бальзак вынужден был признать себя банкротом. 
В отчаянии он попытался продать типографию, но ему стали предлагать столь мизерные суммы, что они не могли покрыть даже долговых обязательств. 
В конце концов госпожа Бальзак, без ведома мужа, которому исполнилось уже восемьдесят два года, попросила своего кузена Шарля Седийо, человека волевого и опытного, взять на себя все хлопоты по ликвидации дела (процесс банкротства и передачи средств и имущества, точное определение состояния активов и пассивов длился почти год). 
Седийо уговорил Барбье стать единоличным владельцем типографии, и 16 апреля вместе с долгами Бальзак уступает ему свой патент типографа, купленное за два года оборудование и типографию, оцененную в 67000 франков. Барбье обязуется самостоятельно разобраться с неудовлетворенными кредиторами.
Шрифтолитейная мастерская (словолитня) достается сыну Лоры де Берни – Александру, которому только исполнилось 19 лет и которого спешно объявили юридически дееспособным. Лора де Берни выдала Бальзаку расписку в погашении 15000 франков долга. 
Господин и госпожа де Бальзак, ранее выделившие Оноре 37 600 франков, приняли на себя оставшуюся часть долга (мадам Бальзак потеряла на деле сына в общей сложности 45000 франков), но он остается еще с немалыми долгами (порядка 60000 франков). 
Бальзак оставляет жилище над типографией и перебирается поначалу к своему другу де Латушу, а затем на улицу Кассини, в квартиру, которую снял ему зять, Сюрвиль, и в которой он проживет вплоть до 1835 года.
Так, крахом, завершилась очередная предпринимательская карьера будущего создателя «Человеческой комедии».
«– Что вы намерены теперь делать, друг мой? – с соболезнованием спрашивал его де Латуш.
– Что делать? Конечно писать! – отвечал Бальзак. – Писать не для славы, а для уплаты моих долгов!»
И это на самом деле будет так, потому что отныне на протяжении всей его суматошной жизни долги и обозленные кредиторы будут сопровождать Бальзака до самого одра.
18 сентября 1828 г. Оноре, после переписки с бароном де Поммерелем, бывшим генералом, отец которого, в бытность свою префектом, покровительствовал отцу Бальзака, отправляется г. Фужер (Бретань) к барону для изучения места действия будущего задуманного им большого исторического романа о шуанах. Творчество все же не отпускает его. Но единожды зароненная мысль быстрого обогащения продолжает подтачивать его и в дальнейшем.
Прошло три года, как Бальзак с головой погрузился в создание фундамента своей грандиозной эпопеи – «Человеческой комедии», – вавилонской башни своего времени. После «Шуанов», «Физиологии брака», сборника «Сцены частной жизни», после «Папаши Гобсека» и триумфального шествия «»Шагреневой кожи» он уже – «де Бальзак», но… денег по-прежнему нет и кредиторы вылавливают его на каждом углу. Почему так? Ответ совсем прост. 
В 1830 г. многие литераторы уловили волну июльской революции и заняли хлебные места: Фредерик Стендаль отправился консулом в Триест, Эмиль де Жирарден стал генеральным инспектором музеев и художественных выставок, затем депутатом, Александр Дюма получил должность хранителя библиотеки Пале‑Рояля, Проспер Мериме – пост в министерстве торговли и общественных работ, Виктор Боэн, купивший в 1826 году «Фигаро», несколько недель возглавлял префектуру департамента Шарант, Филарет Шаль был назначен атташе французского посольства в Лондоне, а Огюст Минье пристроился архивариусом в министерстве иностранных дел. Бальзак, испугавшись очередной кутерьмы и беспорядков, уезжает со своей любовью и покровительницей Лорой де Берни в Турень и благополучно отсиживается там с мая по сентябрь, упуская возможность приложиться к государственной кормушке, как это смогли сделать его более предприимчивые собратья по перу. Вскоре станет ясно, что служить новому режиму будет означать извлекать выгоду для себя. Но не был бы Бальзак Бальзаком. Вернувшись в Париж, – он с головой погружается в светскую жизнь: завтраки в кабаках, ночи, проведенные на балах в опере, оргии в обществе известных на весь Париж куртизанок. Фигура его становится заметной в театрах, в кафе, в модных ресторанах, на него указывают пальцами и называют его имя рядом с именами знаменитостей парижского Бульвара. Любовница Эжена Сю, куртизанка Олимпия Пелисье, почти на год становится его любовницей. А это снова траты, траты, траты… Без конца и без оглядки.
В сентябре 1831 г. он покупает лошадь, кабриолет, фиолетовую полость с вензелем и короной, вышитыми козьей шерстью; месяц спустя он приобретает вторую лошадь. Для ухода за ними нужен слуга, грум, или, как в ту пору выражались, «тигр»; на эту должность Бальзак нанимает миниатюрного Леклерка, для которого Бюиссон шьет голубую ливрею, зеленую американскую куртку с красными рукавами и тиковые панталоны в мелкую полоску. В таком экипаже можно поехать и в Оперу, и к Итальянцам – словом, достойно выглядеть рядом с тогдашним законодателем моды Латур-Мезрэ или с тем же известным щеголем Эженом Сю. И хотя к ноябрю известность Бальзака (как и враждебное отношение к нему в литературных кругах) достигает невероятных размеров и гонорары за его произведения стали на порядок выше (за этот год писатель получил 1125 франков за «Шагреневую кожу», 3750 франков за «Сцены частной жизни», 5250 франков за «Философские повести и рассказы» и «Озорные рассказы», 4166 франков за статьи в журналах и газетах), – долги его возросли еще на 6000 франков. К концу года их общая сумма составляет 15000 франков (не считая 45000 франков, которые он задолжал матери).
Поэтому в декабре, когда он возвращается в Париж из Саше, где пребывал почти три месяца, поняв, что денег нет, он снова заболевает приступами коммерческой болезни. Возникает очередной проект: издавать дешевую серию романов по 8 томов в месяц за 124 франка в год, крупным тиражом. 
Об этом проекте Бальзак рассказывает де Жирардену, но тот его не одобряет. Тогда Бальзак мчится в Ангулем и пытается склонить к своему предприятию своих друзей, супругов Карро, но и это ему не удается; он снова возвращается в Париж ни с чем. А сведя дебет с кредитом, и вовсе убеждается, что к концу года потратил раза в три больше, чем за предыдущий год. 
В дальнейшем будут еще попытки Бальзака достичь финансового благополучия не сочинительством, а коммерческими проектами. На фоне бурной общественной жизни Франции того времени, как фантом, будет появляться и исчезать Бальзак-газетчик, не ставший газетным магнатом, Бальзак-академик, так и не попавший во Французскую Академию, Бальзак-политик, не попавший во власть, Бальзак-драматург, чьи пьесы оказывались под запретом или не находили благодарного зрителя, Бальзак-золотодобытчик, вознамерившийся разрабатывать серебряные рудники Сардинии, Бальзак-акционер, пачками скупавший бумаги ротшильдовской Северной железной дороги, Бальзак-спекулянт и фермер...
Он никак не хочет понять, что ему определен единственный путь в жизни – творчество. Каждый раз, при появлении малейшей возможности, он будет пытаться свернуть с него, и каждый раз судьба будет одергивать его, хватать, как  своевольного, избалованного ребенка, за шкирку и возвращать на единственное место, где он был царь и бог, – к письменному столу. Его единственное предназначение – литература, главный труд его жизни – «Человеческая комедия», благодаря которой он и останется в Вечности.