Евгения ЛЯШКО

Ночная мгла. Тёплое одеяло. Сон не идёт. Волнение. Оно повсюду. В каждом порыве ветра. В бледном сиянии луны. В поскрипывании старого дома. В тиканье старых ходиков. На часах без десяти три. Чуть больше часа осталось поспать. Но какой может быть сон? Никита, в который раз взглянул на стопку одежды, мысленно провёл ревизию: «Термобельё, шерстяные носки, круговой шарф, плотные джинсы, тельняшка, толстовка».
— Пояс! Мама когда-то дарила согревающий пояс из собачьей шерсти! Пригодится.
Он поднялся с кровати. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить отца с матерью, пробрался в кладовку и обыскал шкаф. Казалось, он не заглядывал сюда не один год. Тут хранились вещи из ряда — подарить некому, выбросить жалко. Никита отыскал пояс, примерял и любовно погладил.
— В самый раз.
Он нырнул в постель и на полчаса забылся глубоким сном. Вскочил. На часах без четверти четыре. Можно не ложиться. Через пятнадцать минут прозвенит будильник. Никита прошёл на кухню, впихивая в себя ранний завтрак, приготовил чай и налил в маленький термос. Кофе не согреет. Только за счёт температуры даст недолгий эффект, да и мочегонный бонус от него не заставит себя ждать. Бывалые волонтёры сразу предупредили новичка: «Бери чай, но только с кружку объёмом». Никита невольно поёжился. Работать лопатой он не страшился. За огородный сезон уйма грядок вскопана, а по осени и целиком земельный участок как крот перерывает. Но то совсем другое… Сегодня тридцатое декабря. Как поведёт себя его организм на берегу зимнего моря? Оно штормит. Иногда срывается дождь. Ветер совсем не ласковый. Обогрев в палатке спасателей, до которой ещё попробуй дойди… Порой до неё не одна сотня метров, а то и пара километров.
— Я выдержу. Я всё выдержу. Двигаться. Это главное, — дал себе установку Никита.
Он открыл в телефоне галерею фотографий. Чёрное море. Лето. Жена и маленькие сыновья. Смеются. За этот райский угол надо биться. Пусть удалось выкроить всего три дня отпуска, из которых два он в дороге. Но есть ещё куча новогодних праздников. Есть время приложиться к уборке побережья. Никита прошёлся взглядом по кухне. Сыновья окрепнут, и ремонт родителям сделаем, летними косметическими «набегами» пока ситуацию удаётся держать под контролем, но у всего свой срок службы…
Загудел мобильник.
— Доброе утро, через десять минут мы за вами заедем, — прозвучал уставший, но вполне бодрый голос помощницы главы поселения.
— Уже выхожу.

Через пять минут Никита стоял за воротами в охотничьей куртке отца и с лёгким рюкзаком за спиной. Поклажа включала респираторы, дождевики, перчатки, резиновые сапоги и не хитрый перекус.
Три часа пути на автобусе, полчаса тряски по Бугазской косе на вездеходе и вот оно море. Душу защемило от тревоги. В воздухе витает зловоние нефтепродуктов. Береговую линию не узнать. Разлив мазута из повреждённых танкеров превратил золотистые пляжи в безжизненную марсианскую пустыню: чёрные смолянистые сгустки различных размеров от россыпи клякс до сплошного многометрового полотна пропитали песок.

Закипела работа. Укутанные с головы до ног женщины держат мешки, не менее упакованные в тёплые одежды мужчины, орудуют лопатами. Команда в респираторах стягивает хомуты на мешках. Позже пригонят тракторы и грузовики, отправят замазученный песок на площадки временного хранения, откуда их вывезут на переработку.
Плотные ряды мешков с изъятой грязью быстро заполняют пляж. Песок вездесущ: пробивается сквозь шарф, скрипит на зубах. Общая скорость постепенно снижается. Ноги заплетаются, утопают в песке. То и дело заканчиваются мешки. МЧСники подвозят всё новые партии…

Пожилой бородатый мужчина рядом с Никитой закряхтел.
— Всё, перекур! И тебе бы перерыв не мешало сделать.
Бородатый отставил лопату. Женщины с мешками тут же устремились в подсобники другим. Никита выровнял спину.
— Согнали и моих мешочниц.
Бородатый улыбнулся.
— Первый день?
Никита усмехнулся.
— Угадали.
— Откуда?
— Из Красноармейского района.
— Мы тут все из него. Откуда именно. Какая организация?
— Я из Мышастовки. Родился на Кубани, а сам в Подмосковье перебрался. Тут только летом бываю.
— Ты что реальный волонтёр?
— Ну да…
— Так тебе под камеры СМИ на центральный пляж в Анапу надо…
— Почему?
— Тут волонтёров не бывает, — он раскинул руки, — это всё воспитатели, учителя, казаки, работники администраций поселений, муниципальные службы и им подобные. У нас тут всё по графику. И по демократии — выходят те, кто способен работать, то бишь имеет физические силы.
Только сейчас Никита обратил внимание, что среди окружающих лиц — молодые редкость.
— А-а-а…, — сбитый с толку протянул Никита. — А обычные местные жители что?
— Есть, наверное, не встречал. Ты сам чего приехал? Для карьеры фоточку на пляже с мёртвыми дельфинами или грязными птичками сделать потребовалось?
Никита возмутился:
— В моём доме бардак! Убрать надо!
— Тише-тише!
Никита схватился за лопату и принялся сгребать кучки из чёрных субстанций.
— Не злись. Тут всякие есть. Приедут на пять минут, сфоткаются в чистенькой спецовке и в блогах своих выставят, как они типа трудились на благо природы.
Подбежали мешочницы. Работа снова закипела.

До полудня солнце так и не появилось. Вода парила. Ветер усиливался. Небесная серость укутала выстланный пузатыми мешками берег. Вдруг повеяло приятным дымком. По телу пробежала мелкая дрожь. Никита отыскал взглядом костёр. Люди стянули деревянный мусор, подожгли, грелись. Неимоверно захотелось коснуться живительного тепла. Никита сжал зубы и продолжал. Мимо промчался представитель МЧС, сообщил, что в палатке готов горячий обед, там же поставили биотуалеты. ПЕРЕРЫВ. Никита воткнул лопату в песок. Прикинул куда податься. До палатки спасателей потянулась вереница голодных. Палатка рассчитана человек на тридцать, а людской ручеёк обозначился нескончаемый. В неотапливаемом болотоходе людей битком. Нет. Костёр ближе. И по расстоянию, и по внутреннему настроению — тело требовало спасительного жара. Неверной походкой как заворожённый Никита зашагал к костру. Сняв две пары перчаток, он обнаружил распухшие красные пальцы. Они не гнулись. Окоченели. Спина отчаянно ныла. Подали сигнал бедствия и заледеневшие пальцы ног. Никита потопал как косолапый медведь, выставил руки к костру и замер. Тепло пламени баюкало. Но мысли роились. Беспокойство нарастало. Что будет дальше? Когда наступит весна пляжи «заблагоухают». А сколько ещё этой гадости в холодном море лежит? Поднимется температура и чёрная масса всплывёт. Каждый шторм выбрасывает очередную партию, ветер припушает песком и слоистый пирог нарастает. Когда оживут пляжи? Когда не будут гибнуть животные и птицы? Когда? Когда?
Сутулые, скрученные от стужи люди сгруппировались на корточках подле костра вокруг скатёрки. Они молча жевали холодный обед и угрюмо озирались на нескончаемый фронт работы.
Неожиданно появился бородатый. Вручил увесистый бутерброд.
— Ешь!
Никита поблагодарил, впился в стылый батон с колбасой.
— Ты к нам на денёк или как? — спросил бородатый.
— Или как.
— Тогда силы побереги, чтоб спину не сорвать. Это марафон, а не стометровка. И не стой долго у костра.
Бородатый ушёл. Никита расправился с бутербродом, выпил чай. Люди возвращались к лопатам и мешкам. Надо идти. Но ноги не слушаются. Он словно прилип, не может сдвинуться с места — организм неистово протестует, отказывается покидать приют щедрого теплом костра. Работать ещё до сумерек, а силы как будто покинули. Внезапно приблизились двое в камуфляжах: высокий и коренастый.
Высокий представился.
— Я Миша, — кивнул на коренастого, — он Паша. Выручим.
Миша и Паша подхватили Никиту под руки и быстрым шагом потащили от костра. Метров через десять наваждение прошло. Никита словно протрезвел:
— Спасибо!
— Помогать надо с умом, — хохотнул Паша.
— Это точно! — рассмеялся Миша. — Чахлый волонтёр — плохой волонтёр.
Никита смущённо проговорил:
— Не знал, что в костёр так «залипнуть» можно. Будет для сыновей подарок — уроком поделюсь, когда подрастут.
— Век живи, век учись, — закивал Миша.
Паша расхохотался:
— И дураком помрёшь!
— Но хоть не полным! — парировал Миша и, посерьёзнев, сказал стоявшему в некотором смятении Никите, — ты не думай, что нам тут весело. Просто юмор реально спасает. Мы бы на Донбассе с кислой философией не выжили.
За спинами раздался голос бородача:
— Уныние это грех.
— Так точно! — хором ответили Паша и Миша.

Работа загудела с новой силой. Никита наполнял мешки и поглядывал на шуткующую парочку, ненароком появившаяся думка теребила сердце: «Они были на Донбассе. Сражались там. Теперь тут сражаются. Почему кто-то бьётся за родину, за благополучие страны ратует, а кому-то всё равно? Почему у одних болит душа за Отечество, а у других нет? Как так, что не все слышат внутренний зов?».
Бородач, словно прочитал его мысли:
— Делай, что должен, и будь что будет.