Алевтина Евсюкова

           Правда ли это или вымысел, но поневоле проникаешься доверием к тому, что становится легендой.
           А случилось так, что в одной из равнин, благословенного Богом, полуострова, собралось множество его обитателей: юношей и девушек, зрелых мужей и их жён, и его старейших жителей, убелённых сединами. Был великий праздник благоденствия. В тот год хранилища и закрома жителей полуострова были переполнены дарами природы, которыми она наградила их.
          Наградила она их и благодатной погодой. Тёплые и ласковые лучи солнца проникали повсюду, согревая всю округу. Повсюду звенел смех, не умолкали радостные голоса, и звучала весёлая музыка. Люди, охмелевшие от счастья, провозглашали хвалебные приветствия самым лучшим из них, самым достойным и одарённым талантами, старанием и трудолюбием. От хвойных костров высоко взлетали снопами мириады огненных брызг. В хороводах и плясках вокруг костра веселились и молодые, и те, что постарше в такт звукам задорной музыки. До самого рассвета продолжалось их празднество.
           Лишь один Горислав не был весел. Тоскливо было на душе его. Боль цепкими объятиями сжимала сердце.
           – Что случилось, Горислав? Поведай нам тоску-печаль свою! – просили друзья.
Но, опустив голову, не слышал и не видел юноша ничего из всего того, что веселило и радовало народ. Не внимал он и словам его друзей, пытавшихся его отвлечь от печальных мыслей и мрачного настроения. Прислонившись к высокому ясеню, юноша прислушивался к чему-то таинственному в нём самом. Невдомёк было его сородичам и даже друзьям, что тяжёлым камнем на сердце легла его печаль, что снедает она все его помыслы и чувства. От горькой кручины осунулось и побледнело его лицо, прекрасные черты которого пленяли сердце не одной девушки. Тени под глазами ещё резче обозначили заострившиеся черты лица.
           – О, юноша, скажи, что гложет сердце твоё! Кто облегчит тяжесть тоски твоей? – кажется, взывала к нему сама природа.
           Не скрыть печаль свою Гориславу – печать её видна на лице его. Отражалась она и во взгляде карих глаз, потемневших от боли. Изредка поднимал он свой взор на окружающих в поисках той, единственной, к которой так тянулось его сердце, и по которой болела его душа. Нестерпимые страдания, приступы которого, отступая лишь на мгновение, снова и снова терзали его сердце, оставляли след гримасы на его лице.
           – Кто же она, эта гордая красавица, посмевшая так глубоко ранить горячее сердце юноши, искренность и доброту которого не измерить никакими ценностями?!
           А всего-то, год назад, в такой же день благоденствия, она, Каллипса и он, Горислав, взявшись за руки, вот так же, весело отплясывая, кружились в пёстром хороводе вокруг костров, искрящихся смоляными искрами. Эти объятия обожгли сердце юноши. Этот взгляд пронзительно-голубых глаз пленил сердце и душу Горислава.
           Да и сама она вспыхнула румянцем радости первой любви. И в порыве этого чувства, стремительно сняв с пальца белоснежной руки один из перстней, в один миг подхватив кисть Горислава, надела его на безымянный палец. Она, Каллипса, одарив юношу ослепительной улыбкой, и, махнув ему прощальным жестом руки, мгновенно скрылась, догоняя своих братьев.
Целый год, осчастливленный многообещающим жестом Каллипсы, горячим её взглядом, пронзившим сердце, он днём и ночью, во сне и наяву, хранил в своей душе её образ.
           День ото дня, сжигаемый страстью, он с нетерпением ждал следующую встречу, о которой они договорились накануне отъезда, оставшись наедине, наслаждаясь счастливыми мгновениями сердечной близости. Разгорячённые взглядами и жарким прикосновением рук, они не заметили, как улетело в прошлое их настоящее мгновение счастья.
           И вот, год спустя, Каллипса, словно вовсе забыв о его существовании, кружилась в объятиях одного из его братьев – Зореслава, самого любимого им. Его младший брат с восторгом взирал на Каллипсу, обольстительно улыбающуюся ему. Вот она снимает со своей белоснежной руки рубиновый браслет и, собираясь надеть его на запястье Зорислава, поигрывая им, словно в раздумье, с лёгкой тенью улыбки, пристально смотрит на него.
           – О, Господи, нет! Не допусти, Господи! – пронеслось в голове Горислава.
           Не помня себя, юноша стрелой сорвался с места и схватил гречанку за запястье. Вырвав из её руки браслет и, мгновенно сняв со своего пальца перстень, подаренный ею, он тут же кинул оба украшения в пылающий костёр на глазах у ошеломлённого и растерянного Зореслава. На фоне яркого пламени, оба украшения, ставшие роковыми подарками гречанки, только и блеснули яркими красками.
           – Проклятье! Как ты посмел?!
          В бессильной ярости, гневно сверкая глазами, словно сапфирами, Каллипса в бешенстве выхватила из-за выреза платья маленький кинжал и молниеносно вонзила его в грудь Горислава. Брызнувшая кровь обагрила её лицо и её тёмно-малиновый плащ, расшитый золотом.
           – О, Боги! Я убила его!
          Со стоном сокрушения, и содрогаясь от ужаса, охватившего её сознание, она взмахнула обагренным кинжалом и тотчас вонзила его в самое сердце своё.

          На месте захоронения Горислава и Каллипсы выросли раскидистые заросли, ягоды которых были точно такого же цвета, как расшитый золотом темно-малиновый плащ и браслет Каллипсы, напоминая о пролитой крови. Наверное, в тот момент помутился её разум, искушаемый нечистой силой. И потому люди дали название этим ягодам – КИЗИЛ, иначе называемыми в народе «чёртовой ягодой». Хотя самому Зориславу они, возможно, напоминали о чём-то другом…