В маленькой деревеньке, где выросла Наташа, друг друга знали все. Деревенька была настолько маленькой, что даже не имела ни названий улиц, ни номерации домов... Изредка кто-то продавал свой дом и уезжал куда-то. Ещё реже - этот дом покупали...

В доме напротив жила подружка детства Ирка. Не то, чтобы они были очень уж заядлыми подружками, - но на таком полуобитаемом острове, как их деревенька - каждый человек казался родным и близким. Они играли в общие девчачьи игры и знали друг о дружке, в принципе, всё. И вот, Иркина семья однажды уехала, покинув обжитое место, а вместо них поселилась другая...

Наташе тогда было пятндцать или шестнадцать. Самый интересный возраст, когда уже всё округлилось и выглядело восхитительно, а движения приобрели очаровательную плавность...

А в семье новосёлов было двое мальчишек. Младший, трёхлетний Виталька, был всеобщим любимцем: черноглазый и черноволосый, смуглый и общительный живчик пользовался большой популярностью везде, где ни появлялся. Отказа ему ни в чём не было, и его, по малолетству, никогда не наказывали. Вместо него обычно наказывали старшего, шестилетнего Олежку.

В отличии от младшего брата, бледнокожий, светловолосый и сероглазый Олежка был тих по характеру, и, в общем-то, не особо и подвижен. Кроме того, у него имелся некоторый физический дефект, на который очень многие обращали внимание, и из-за которого он достаточно комплексовал: его грудная клетка выпирала вперёд достаточно заметно, и портила тем весь его приятный облик. Обычно горб растёт у людей сзади, а Олежка родился, получается, с горбом спереди. В том селе, где они жили до этого, и где он ходил в детский сад, - бывало, злые дети больно тыкали ему пальцем в грудь, и он плакал. Но уехали они из того села, конечно же, не из-за этого. Впрочем, это и неважно...

Переезд был утомителен. Мама много кричала и суетилась. Впрочем, она всегда кричала: сказывался кавказский темперамент. Виталька и родился-то как раз похожим на неё. А Олежка был весь в папу. И характером, и внешностью. Вот только горба у папы не было спереди. Да и вообще, папа был самый красивый на свете, и самый лучший из всех пап. И очень добрый. Олежка внутренне восхищался каждый день, какой у него папа. А ещё знал, что папа очень нравится другим женщинам, и был втайне горд этим. А мама кричала. Ну да ладно. Олежка мирился с этим как с неизбежностью. Хотя, конечно, было обидно, когда она била его за Виталькины проказы...
За то, что не углядел за братом. А как тут углядишь за ним, когда у того словно шило где-то припрятано?...

Поэтому плакать Олежке приходилось очень много. Потому что жизнь его, похоже, была наполнена сплошной несправедливостью к нему. Хорошо, что хоть с папой ему повезло... Папа старался защищать его, но обычно он был на работе. Такие вот дела.

А тут ещё этот переезд... Мама нервничала целыми днями, папа тоже нервничал, Виталька ревел, а у малоподвижного Олежки от страха и вовсе будто всё деревенело. Ему всё казалось, что мама вот-вот убьёт его насмерть. Или случится что-то страшное. О страшном думать не хотелось, но всё равно было страшно. И он тоже плакал. Так, чтобы мама не видела. Потому что когда к Виталькиному рёву прибавлялся ещё и его голос, то мама начинала его бить. А когда ревел Виталька, то она снова била не Витальку, а его. За то, что он не успокаивает брата.

В общем, это было ужасно, и невыносимо. Жизнь меркла перед взором Олежки, и казалось, что они приехали в самое ужасное место на земле. Уж лучше бы дети в детском саду продолжали больно тыкать ему в грудную клетку, чем переживать этот кошмар с переездом.

Но, к счастью, потихонечку всё улеглось, и спустя две недели жизнь вроде наладилась. На улице был конец весны. В эти дни он иногда выходил на улицу, и изредка видел соседей напротив. Там жила высокая красивая девушка. За эти две недели он видел её всего раза три, да и то мельком. Она была очень-очень красивая! Олежка, правда, не мог толком её разглядеть, потому как она очень быстро исчезала из виду. Но ему всё равно было очень приятно, что она такая красивая. И когда ему было совсем невмоготу сидеть в доме, слушая мамины крики, он выходил на улицу, и торчал у калитки, ожидая, когда красивая незнакомка снова покажется хотя бы на пару минут...

Олежка ничего не знал о ней совершенно. Но он был точно уверен, что она очень добрая. Она была похожа на фею из сказки, и с каждым днём образ её всё больше овладевал Олежкиным сердцем. У неё были чёрные волосы до плеч, и она носила красивые юбочки чуть выше колена. И все они были или расклешёнными, или в воланчиках. В общем, это было очень красиво и нарядно. Поэтому она была очень похожа на принцессу из сказки или фею.

И он всё больше времени проводил у калитки. Виталька носился по всей округе, и вечно куда-то пропадал. А мама, как нарочно, каждые 10 минут спохватывалась, начинала искать Витальку, и всякий раз находила Олежку, в мечтательном одиночестве стоящего у калитки за двором. И, не увидя рядом его брата, начинала кричать и давать ему подзатыльники, заставляя его опять искать этого юлу. И Олежка, сгорая от стыда, что его могла увидеть в этот момент его фея, опять плёлся прочь: искать неугомонного Витальку. И найдя, возвращался на свой пост.

Он был просто рад, когда однажды его фея тоже вышла из своего двора, и тоже остановилась у своей калитки, никуда не спеша. Скользнув по нему рассеянным взглядом, она постояла так немножко, и потом, повернув, неспеша пошла в конец улицы, где лежал огромный валун, ростом чуть поменьше самого Олежки. Идти до него было недалеко: всего пару десятков шагов; и она, взобравшись на него, села. Посидев несколько секунд, фея спрыгнула на землю, потом, обойдя, снова взобралась, и снова спрыгнула. И так несколько раз.

Олежка с замиранием сердца следил за забавой феи. Ему очень хотелось приблизиться, но он не решался, поэтому лишь наблюдал издали.

Потом она начала выходить на улицу каждый день, и каждый день, выйдя за калитку, сперва рассеянно смотрела на него, а потом шла к камню. И взгляд её при этом был таким красивым, что он даже почти забывал о своём маленьком уродстве. И однажды она обратилась к нему:

- Привет.

И в этот миг Олежка узнал, что у неё не только облик красивый, но и голос, и душа. А ещё - улыбка! Он никогда не видел такой улыбки. От этой улыбки стало тепло-тепло! Ну просто не передать, как хорошо стало. И он тоже улыбнулся.

- Привет, - задохнувшись от неожиданного волнения, выдавил из себя он.

- Как тебя зовут?

- Олежка.

И замер, не зная, что говорить дальше. Она улыбнулась:

- А меня Наташа.

И снова привычно пошла к камню. А Олежка остался стоять, как всегда, на том же месте.

Она посидела на камне немножко, потом села на траву у камня, и стала играть с дикорастущими цветами. А потом ушла куда-то, - туда, за угол. Олежка никогда туда не ходил. Её снова не стало видно надолго, а он всё стоял.

Наташа!... Теперь он знал, как её зовут! Боже, какое волшебное имя!... Наташа!... У него в груди пело, и жить оказалось совсем нетрудно.



* * *

Шли дни. Наташа по-прежнему выходила на улицу, а он по-прежнему стоял на том же месте. И всякий раз, выйдя, она улыбалась ему:

- Привет.

И он тоже улыбался:

- Привет.

И однажды, кроме этого, она, помолчав, неожиданно сказала, кивнув на их дом:

- Здесь раньше жила Ирка. Мы с ней играли вместе.

Выслушав неожиданное откровение, Олежка ощутил некоторую неловкость. Получалось, что из-за него она осталась без подружки, и ей теперь не с кем играть... Поэтому теперь она играет в одиночестве. Прыгает с камня, или сидит на траве, и играет с цветами. Он понял, что его фее, кроме прочего, теперь из-за него ещё и одиноко...

И он крепко задумался над этой проблемой, пытаясь придумать, как это можно исправить. И однажды ему пришла идея: подарить ей цветок. Он сорвал в палисаднике красный тюльпан и стал ждать, когда она выйдет.

Она вышла, и он, задыхаясь от волнения, но всё же испытывая подсознательную гордость за свой мужской поступок, сделал навстречу ей первые несколько шагов, и протянул ей цветок. Восхищённое изумление Наташи дало ему ответы на все вопросы!

- Спасибо... - и в тот миг посмотрела на него такими глазами!... Такими глазами!... Что он даже почувствовал, как в один миг как-то сразу вырос весь! И стал красивый, как папа!

А Наташа, приняв цветок, в этот раз не пошла к камню, а вернулась в дом. И больше в этот день не выходила. А на следующий день он снова ждал её с красным тюльпаном в руке. И чувствовал себя невероятно красивым и взрослым.

И снова Наташа смотрела на него глазами, от которых он чувствовал себя невероятно взрослым и красивым, - и была невероятно восхитительна.

- Спасибо, Олежка... Это так приятно... Ты как рыцарь...

В этот день он уже точно понял, что непременно женится на ней, когда вырастет!

Поэтому он, достав из коробки цветные карандаши и белый картон, в этот вечер долго и вдохновенно рисовал открытку, а в груди его порхали бабочки. Он уже точно знал, что Наташе можно сказать всё-всё, и она поймёт! И она теперь точно не пожалеет, что он тут живёт вместо её подружки Ирки!

И на следующий день он не сумел дождаться, когда она выйдет сама. С цветком в одной руке и с открыткой в другой, он с замиранием сердца отворил калитку в её двор, и постучал в высокое окошко веранды, где по вечерам сквозь тонкую занавеску часто видел её тень. И он не прогадал: она тотчас вышла к нему. Торжественно улыбаясь, он вручил ей открытку и цветок, и тут же убежал, счастливый от осознания правильности поступка.

И он знал, что, когда она перевернёт открытку, то ей будет очень приятно увидеть на обратной стороне надпись большими печатными буквами: