Виталий Симоновский

Следуя традиции старинной прозы , начну с портрета . Худощавый, с небольшими блеклосерыми глазами ; вечный, как у китайца, желтоватый загар пожилого человека; рельефные, но уже подсушенные старостью мышцы; рост средний, обесцвеченные сединой волосы пепельного блондина; внешность не запоминающаяся, женщины на таких не задерживают взгляд. Однако выправка профессионального спортсмена. Это Пётр Прокопович Беда, возраст 68 лет, что и составило срок его жизни.

Ещё в далёкие пятидесятые годы знавал я его, он был дядей моего одноклассника и друга. Приходилось решать ему контрольные работы по математике, это было нетрудно, я как раз закончил два курса политеха. Пётр Прокопович учился тогда на заочном физико-математическом факультете пединститута, работая учителем физкультуры в школе и тренером по гимнастике в обществе « Буревестник ». А до этого он воевал на Украине, в Германии.

Через много лет, когда я бросил якорь в нашем областном центре, мы стали периодически встречаться за праздничным столом. Тонким голосом жизнерадостного себялюбца и энтузиаста он неутомимо уговаривал меня заняться то водными лыжами, то дельтапланеризмом. Последнее увлечение прочно владело им в течение всех оставшихся ему на этом свете восьми лет жизни. Это был главный стержень его существования, голубая мечта, и об этом пойдёт речь ниже.

Вот так лет тридцать я имел к нему то или иное касательство; Пётр Прокопович был мне любопытен и как участник войны в самом её огневом виде, и как человек, в основе своей чуждый поглощённости в эти каждодневные житейские озабоченности, которые иногда называют мещанством и которые часто и бывают таковым.

В майские праздничные победные дни, когда девица-весна только-только начинала превращаться в юное лето, мы жарили шашлыки на подворье его старого дома, подлежащего сносу в туманном будущем. Играли в шахматы. Пётр Прокопович играл неважно, почти всегда проигрывал, но с удивительным упорством расставлял снова и снова фигуры. Класс игры его с годами не повышался, хотя играл он постоянно с гораздо сильнейшими. Видимо, достиг здесь потолка своих возможностей.

Любил порассуждать насчёт наук, физики, механики. Пробовал тут я его копнуть на глубину, на сокровенное осмысление законов механики, теории относительности. Но это было не про него. Пётр Прокопович дальше удовлетворительного понимания прописных трактовок школьного курса не шёл. Всё-же видно было, что к учительскому своему делу относился далеко не безразлично, мастерил различные приборы, учил детей, как можно было предположить, с энтузиазмом, наглядно.

Годы шли и делали своё необратимое дело. Пётр Прокопович подсыхал и светлел волосами. Выходили замуж дочери, росли внуки. Пётр Прокопович уже давно получал пенсию, но продолжал хорошо зарабатывать, учительствуя в пригородной школе. А ведь это редкость среди шкрабов, большинство выходит на пенсию сразу же по возрастному сроку, многие даже ранее того, не дотягивают, нервов и здоровья не хватает. Но Пётр Прокопович работал, казалось, играючи, это было для него дело десятое, а главным, что наполняло смыслом и страстью жизнь, как указывалось выше, стало занятие дельтапланеризмом.

Есть у нас в областном центре немало чудаков, которые и во время застоя, и задолго до оного, и после жили и живут, помимо естественного стремления к достатку, ещё и другими помыслами, находя в них своё синее небо. Это всё серьёзные люди. Петра Прокоповича я б тоже отнёс к таким, но вовсе не потому, что в дельтапланеризме , например, он достиг интересных результатов. Он их не достиг. Особенность и , я бы даже сказал, исключительность его состояла в другом. Пётр Прокопович многократно грохался, ломал кости, получал сотрясения. Четыре раза, насколько я помню, лежал месяцами в больнице. А в таком возрасте, известное дело, кости срастаются очень неохотно. Но что интересно – он снова возвращался к этому ненадёжному занятию! Я полагал всё время, что он попадает в переплёты из-за недооценки возрастной замедленности своих реакций в тех ситуациях, которые требуют очень быстрых решений и действий. Но на его похоронах молодые коллеги по спорту мне объяснили, что дело даже не в возрасте. Лётчиком надо родиться. Как хирургом или художником. Ориентировка в сложных пространственных ситуациях, умение в доли секунды находить и реализовать единственно спасительное решение – дано не всякому. Петру Прокоповичу было не дано. Он хорошо летал, когда всё было хорошо. Но при какой-нибудь поломке, резкой потере устойчивости в ветреную погоду, короче, в «нештатных» ситуациях он терялся, суетился, что быстро заканчивалось плохо. Даже старенький запорожец, который Пётр Прокопович купил на склоне лет, главным образом, чтобы возить на гору свой дельтаплан, водил он весьма нервозно.

Каждый раз после больницы, являясь на очередном празднестве немножко менее говорливым и чуть побледневшим, он снова выражал твёрдое намерение продолжать полёты. И так и делал. Пётр Прокопович хоть и не был рыжим, но по натуре своей, в яростной и неукротимой приверженности к своему увлечению, был рыжим. Я хочу сказать, что многие мужики, будучи иных мастей, по сущности своей являются рыжими. Мне даже думается иногда, что если бы некоторые люди не были рыжими , то мы до сих пор прыгали бы с ветки на ветку, лакомясь бананами.

Что им двигало? Не берусь попасть в десятку, но вот как полагаю. В

каждом мужике (разумеется из тех, кого можно назвать личностью, а далеко не всякий человек, говорил Белинский, есть личность) имеется в глуби неукротимое стремление «доказать себя», достичь чего-то по-крупному. Некоторым это удаётся. Такие обычно живут долго. Даже в 70 лет настоящий мужик может устремиться в светлую даль и двинуться в такое дело, на котором и шею недолго свернуть. Петра Прокоповича, думаю я, подсознательно давил червь недовольства сложившейся судьбой; была, наверное, тяга к успеху, может и к славе. Вот тут, в этом любительском деле, что-то подобное и появилось. Дельтапланерист после шестидесяти – большая редкость, среди любителей страны это – известность. Нет, нет, конечно же не всё так просто. Дело не в мелком тщеславии, вернее, не только в нём. Тут и возможность общения с молодёжью, Пётр Прокопович почти не имел дела со сверстниками, это ведь старики, страшно далёкие от мира деяний. Пётр Прокопович действительно любил полёт, любил жизнь широкую, он был спортсменом и солдатом. И кроме того он принадлежал к славному племени рыжих, упорству которых я посвятил бы песню, если бы смог её сочинить…

Он разбился в Планерском, ударившись с высоты 70 метров о камни, не сумев увернуться от столкновения с другим планеристом. Мой друг после сложных мытарств привёз останки Петра Прокоповича в цинковом гробу.

Ничего прекрасного в смерти нет. Смерть страшна.

Пётр Прокопович прожил жизнь не напрасную. И кто же может рассудить и расставить по ранжиру значимости прожитые жизни?