Беседа с писателем Юрием ПОЛЯКОВЫМ

- Юрий Михайлович, проект Закона о языке уже наделал много шума. Хотелось бы обсудить его с вами. Начнем, наверное, с заимствований. Не надо быть литератором или филологом, чтобы понять: язык наш атакуют. Никто, наверное, не должен изъясняться в ХХI веке в стилистике Державина, а может и Пушкина, но все же русская классика – Куприн, Лесков, Бунин – еще недавно была практически нормой для использования. Время вносит свои коррективы, конечно. Но на Западе, в сторону которого так активно смотрят многие наши сограждане, русскими словами лексикон не обогащается. У нас – легко. Мы называем каршерингом прокат автомобилей, воркаутом – уличную гимнастику, коллаборацией - совместную деятельность…
Обеднел язык? Нет аналогов? Но ведь вроде как есть… Почему так?

- Могу добавить еще «тотальный диктант», «панельные дискуссии», «клининговый сервис»… Про необходимость закона о языке говорят уже четверть века. Наконец дело сдвинулось, процесс пошел. Теперь главное - точно сформулировать закон, продумать механизмы правоприменения, с помощью которых он будет влиять на языковую ситуацию. Конечно, сразу появились насмешники, даже среди языковедов, они стали стыдить депутатов, мол, язык развивается по своим законам, засоряется, очищается, упрощается, усложняется, не надо лезть. Так же примерно наши либералы относятся к регулированию рынка, мол, он, умный, сам все решит и устроит, но как только проседают банки, они бегут к президенту с воплями «Спасите финансовую систему! Иначе все пропало!» Да, река течет по своим гидрофизическим законам, но ее можно запрудить, загадить, а то и в обратную сторону повернуть. Такие случаи известны. С языком похожая ситуация. Наш великий и могучий, как и другие языки, подвержен влияниям и заимствованиям. В нем множество иностранной лексики: и старославянской, и греческой, и тюркской, и латинской, и польской, и немецкой, и французской, и английской… Возникают новые предметы и понятия, для их обозначения появляются новые слова. «Промышленность» образовалась из своего «промысла», а «машину» пришлось позаимствовать. Но иногда процесс заимствования зашкаливает, становится чрезмерным, он не мотивирован потребностями языка, а диктуется политическими влияниями, экспансией чужой цивилизации, ориентации элиты. Так уже было, когда наше дворянство охватила франкомания. Иные дворяне почти по-русски не говорили. Кстати, сами французы нетерпимы к засорению своего языка и всячески ему противостоят, вкладывая большие деньги в расширение мира франкофонов.
Не случайно именно тогда в России началось движение за очищение русского языка, которое возглавил адмирал Шишков, к нему идейно
примыкал и создатель словаря живого великорусского языка Владимир Даль, кстати, подписывавший свою прозу псевдонимом Казак Луганский, как будто предчувствовал СВО. Они придумывали разные новые слова, заменяющие заимствования. Например, «ловкосилие» вместо «гимнастики».
Но это пустяк по сравнению с тем, какие задачи пришлось решать чехам, чей язык был уже почти поглощен немецким. Сколько они слов сочинили и вытащили из старинных рукописей, трудно сосчитать! Над ними тоже поначалу посмеивались…
Нынешнее засорение русского языка англицизмами и американизмами чрезмерно. Это связано со многими причинами. Наше авральное вхождение в рынок и систему общечеловеческих ценностей да еще при частичной утрате
суверенитета, оформлялось англоязычной политической, правовой, экономической лексикой, чуждой основному населению, но близкой новой элите, козырявшей своим английским, почерпнутым в советских спецшколах,
а потом пошли управленцы, уже получившие образование в США и Англии.
Добавьте компьютерные термины, получившие широкое распространение.
Язык с таким нашествием варваризмов уже не справлялся, не успевал переварить. Вот и появились слова «шеймить», «хитч-хайтинг», хотя у нас есть свои обжитые аналоги: позорить и автостоп…

- Язык – проекция культуры. Он заметно обеднел в последние годы:
упростился, оброс сленгом и жаргонизмами, перенасытился ненормативной лексикой. Вы это слышите, если оказываетесь «на районе»?

- А может, наоборот: культура – проекция языка? Если согласиться, что мысль изреченная есть ложь, то мысль, не выраженная словами, попросту не существует. Афоризм промычать невозможно. А жаргонизмы, арготизмы, разного рода сленг, нецензурная лексика всегда были и будут. Вы думаете, кавалергарды не матерились? Еще как! У каждого языкового стиля своя сфера применения. Человек, говоря, всегда играет с языком. Когда-то устойчивый оборот «как у дурака махорки» был смелым тропом, родившимся
в разговоре и закрепившимся в силу своего богатого смысла. Есть игра в грамматическое и семантическое непослушание. Когда доктор
филологических наук говорит, что ему «ндравится» статья оппонента, ясно, что он вкладывает в эту оценку негативный смыл. «На районе» - пример того же ряда. Этот вроде бы неграмотный оборот используется с дополнительным значением некой незаконности поведения. А вспомните «албанский язык», которым увлекались в 1990-е! Ничего страшного в этих языковых явлениях, по-моему, нет, если при этом норма поддерживается высоким уровнем литературы, театра, кино, телевидения, устной и письменной журналистикой.
А вот тут у нас – засада… Действительно, языковой запас многих нынешних писателей мизерный, они «нищие словом», их можно переводить на английский с помощью школьного словарика. А язык Пушкина – четыре толстенных тома.

- Сегодня в книжном магазине можно купить издание, внутри которого будет не просто безграмотная, будто не знавшая редактуры, речь.
Согласитесь, литераторы стали заигрывать с читателями, нередко пишут якобы «для народа» - то есть простенько и пошловато, полагая, что именно так пробивается путь «к сердцу» потребителей их продукции. Это так или так только кажется? Ведь по идее литература – оберег культуры? (Это не обязательно, но кстати – а Вы можете «матернуться» в жизни? А в книге? Или в пьесе – со сцены?)

- Да, средний уровень отечественной литературы катастрофически упал. И дело не в простоте. Да, фраза у Куприна гораздо проще, чем у Достоевского, но это замечательная проза, которую с упоением читаешь до сих пор. Откуда взялись «нищие словом» литераторы? Начало 1990-х ознаменовалось тем, что в нее повалили коммерческие авторы, строчащие тексты, а не художественные произведения и владеющие родным языком на уровне «письма ученому соседу». Отбор и редактура фактически исчезла, так как редактировать такие «массивы» бессмысленно: попробуйте причесать дикобраза! Этот языковой уровень тут же перекочевал в сериалы, например, про благородных девиц: «Князь, я беременна…» «Графиня, я в шоке!» Но если вы думаете, будто современная премиальная литература отличается высоким уровнем языка, вы ошибаетесь. Когда я читаю Водолазкина, мне кажется, русский язык для него не родной. Художественный талант и
чувство языка вообще перестали быть пропусками в литературу. Есть многократный лауреат «Большой книги», историк по образованию, он еще при советской власти попал на совещание молодых литераторов, и классик, руководивший семинаром, посоветовал ему бросить беллетристику, так как он «абсолютно лишен чувства слова». Он с тех пор почувствовал слово? Нет, у него очень активная дочь, входящая во все премиальные жюри… Кстати, одной из причин падения уровня литературы является и отсутствие объективной критики, превратившейся в разновидность издательской рекламы. Честные разборы текстов сегодня редкость. И вызвавший ярость лауреатов сборник «Проклятые критики», о котором писала «Вечерка», - скорее исключение. Мода на эпатаж, на мат в литературе прошла. Кстати, его использование в тексте чаще всего свидетельствует о вербальной беспомощности автора. Я, например, могу вызвать у читателя ассоциации с любой нецензурной лексикой, используя вполне обычные слова. Но для этого надо владеть профессией. А в кругу друзей я нередко употребляю обсценную лексику, чаще всего в адрес Министерства культуры.

- Закон есть закон, смысл его введения в жизнь – в исполнении. Как вы себе представляете – будет ли такой закон работать сейчас. В нынешних условиях, при нашем уровне культуры? Не очень понимаю, как будет реализовано отслеживание его исполнения?

- Попытаюсь объяснить. Смотрите: если полиция не будет фиксировать нарушение правил парковки и перестанет присылать штрафы, машины будут все ставить так, что президент в Спасские ворота не заедет. При чем тут язык? А вот при чем. В ЛГ, когда я ее редактировал, писали про нелепую ситуацию: главная продовольственная площадка страны называется «Фудсити». Теперь же, в пору столкновения с консолидированным Западом, это выглядит как вызов. Владельцам нравится такое название фирмы? Возможно. А может быть, нашим корабелам, строящим крейсер, нравится название «Мичиган», а не «Москва»? Но кто ж им сейчас разрешит? А разве наш бизнес живет в иной языковой среде? Нужна своего рода языковая полиция. Нет, лучше: Федеральная инспекция русского языка (ФИРЯ), которая придет в совет директоров и тихо скажет: «Господа, вам теперь лучше называться не «Фудсити», а «Пищеград». А если не желаете, будете платить такой штраф, что у ваших осетров на прилавках глаза повылезут». Я, конечно же, утрирую, но механизм обозначаю точно. Разумеется, в аппарат языковой инспекции в центре и на местах должны входить специалисты: языковеды, лексикологи, литераторы, журналисты, представители гражданского общества… Через языковую инспекцию должны проходить названия фирм, рекламные слоганы и т. д. Сложно? По сравнению с легализацией в квартире перенесенной стены, сущие пустяки. Однако никто не говорит о том, что Жилищная инспекция не нужна.
К слову, речь идет не только о засорении языка варваризмами и ненужными заимствованиями, правильное использование исконной лексики – тоже острая тема. Какому идиоту пришла в голову идея использовать для обозначения административно-территориальной единицы слово «поселение», имеющее в нашем языке отчетливо отрицательный смысловой оттенок, или по-научному – коннотацию, связанную с ограничением свободы: отправить на поселение. Чем нейтральное «селение» не угодило? Или вот сейчас ввели оборот «новые территории», когда речь идет об областях Новороссии, вошедших по итогам референдумов в состав России? Зачем? Здесь же явная отсылка к обороту «спорные территории». А почему они новые? Это же не Новая Зеландия и не Новая Англия! Это исконные русские земли, воссоединившиеся с Россией. Так и формулировать надо, чтобы никаких сомнений не оставалось. А сколько говорено-переговорено, что «тотальный диктант» формула явно неудачная, особенно теперь, когда «радужная мировая демократия» шьет нам «тоталитаризм». Почему не всеобщий или всемирный русский диктант? Не надо бояться слова «русский», оно не кусается. Так нет же: выделили 20-миллионный президентский грант именно на «тотальный диктант». Может, это пятая колонна орудует? Другие объяснения «не катят», если прибегнуть к великому и могучему сленгу.

- Допустим, Закон начал работать. Хорошо. На сцене идут пьесы, драматические произведения, далеко не всегда, как мне кажется, соответствующие тем нормам, которые он может установить. Значит, нужен некий орган, ну или некое более свободное образование, институция, которая была бы способна выносить вердикт – годно произведение или нет? Или не так? Как это может выглядеть?

- Ну, о языковой инспекции мы поговорили. А что касается театров и кино, то тут надо возвращать художественные советы с редакторской службой. Именно этим, качеством текста, прежде всего, а не идеологическим контролем, как ныне принято думать, они и занимались при советской власти. Я хорошо помню, как возились со мной, начинающим сценаристом, редакторы Центральной сценарной студии, а потом и Ленфильма, когда экранизировали «ЧП районного масштаба». В театре за языковую адекватность пьесы отвечает завлит. Раньше это были театроведы высочайшего уровня! Мне посчастливилось с ними работать! К сожалению, «новая драма», навязанная нашему театру, пишется по принципу «как получится – так и выйдет», и ей настоящий завлит как раз не нужен, он просто забракует эту галиматью. Так что инструменты есть, их просто надо достать из чулана и наточить.

- Вы не боитесь, что воссоздание некоего аналога худсоветов может быть опасным для свободы слова, поиска ведьм, зачистки под одну гребенку всех и каждого? Ведь есть главный и, в общем, вечный вопрос: а судьи кто?

- На «ведьм», а точнее, на деятелей культуры, сориентированных на традиции, мастерство, патриотизм, тридцать лет при попустительстве государства охотились «большие книги», «золотые маски», «кинотавры»… И довольно успешно. Вся страна покрыта сетью «антихудожественных советов». Последнюю «ведьму», кстати, устранили пять лет назад. Я говорю о великой Татьяне Дорониной. Бояков при поддержке Министерства культуры «отжал» у нее МХАТ имени Горького, а Кехман окончательно добил этот лучший нормативный театр страны, убрав даже чайку с занавеса. А судьи – это зрители и читатели, но к их мнению «антихудожественные советы» равнодушны. Ведь театры живут не со сборов, а с государственных дотаций. Сколько можно дотировать искусство, не интересное народу?

- Сложившаяся сегодня ситуация очень остро разделила общество. Точно абсцессы, вскрываются примеры чудовищно неискреннего отношения и к стране, и к ее культуре. Известно, но не всеми, увы, понято, как агрессивно исключали русский язык не просто из программы обучения в школах и институтах, а из самой общественной среды в том числе на тех территориях, которые сегодня мы называем почему-то новыми, а не, скажем, вновь присоединенными, возвращенными и так далее. Почему такая атака шла именно на язык? Это код самоидентификации?

- Да, язык – это этнокультурный код. В теории этногенеза есть концепция, считающая главным признаком нации именно язык, остальное не так важно. Не уверен, но такое мнение существует. Русский язык отменяют, потому что это золотой ключ к великой культуре, литературе, истории, это тончайший инструмент общечеловеческого общения, который ювелирно огранили гении – Пушкин, Тютчев, Тургенев, Достоевский, Блок, Шолохов. Почему на Украине дошло до кровопролития, лишь бы не допустить в стране двуязычия? Да потому что при двуязычии побеждает более богатый и гибкий язык. Чтобы не допустить этой неизбежной победы «великого и могучего», украинские националисты и запустили террор исходя и принципа: чья власть, того и язык. Но именно по тем же причинам Новороссия взялась за оружие, понимая, что с языком утратит свою исконную русскость. Язык сродни вере, и за то, и за другое умирают…

- К вопросу о коде: что сегодня кажется Вам нашим кодом культуры? Возможно, стоит уточнить: ментальным кодом.

- Что значит «ментальный код»? Есть национальный характер, нашедший отражение в культуре, литературе, искусстве. Россия – это, по Льву Гумилеву, супер-этнос, симфония народов. Есть русский национальный характер и есть российский наднациональный характер, не отменяющий, кстати, менталитеты многочисленных народов нашей страны. Такая вот «цветущая сложность». Тот же Лев Гумилев считал казанских татар частью русского супер-этноса, а население Галичины относил к Западноевропейскому… И как в воду глядел!

- Вы одним из первых спрогнозировали, что отток несогласных будет велик, а их возвращение – трудным. Но вот – некоторые актеры уезжают, Смолянинов выступил фантастически... Ну а как же фильмы, где вместе с ним играли, например, другие прекрасные актеры? В спектакле возможны замены, хорошо. Ну а как быть с сериалом, например, «Ростов», или с «9 ротой», где играл не только потрясший многих Артур Сергеевич, но и те, кто остался тут, на родине, никого не предавал и не произносил глумливых речей? На полку кино? Но это же по отношению ко многим будет несправедливо…

- Вопрос непростой. Должен ли деятель культуры отвечать за свои политические взгляды, если власть и основная часть общества воспринимает их как враждебные. Придется. Даниила Хармса, к слову, сына ленинского соратника, упекли в сумасшедший дом, где он и умер, за пронемецкую агитацию в блокадном Ленинграде. Варламу Шаламову добавили срок примерно за то же самое. Они ответили. Должны ли мы оценивать творчество этих художников, исходя только из их политических взглядов? Нет, конечно… Мы читаем Хармса, Шаламова… На несколько десятилетий в СССР отменили яркую литературу первой русской эмиграции. Она триумфально вернулась. Потом, в 1990-е, отменяли, изгоняя из школьных программ, Николая Островского, Фадеева, Полевого, Твардовского. И они вернулись. Еще недавно пытались отменять фронтовую поэзию, а сейчас она выходит на первый план. Если кто-то из нынешних деятелей культуры хочет в условиях СВО повести себя, как Хармс в блокадном Ленинграде, путь не обижается. На войне как на войне. Надо ли класть на полку фильм из-за того, что там снялся кто-то из «отъезжантов»? Думаю, нет. Остальные, принимавшие участие в создании ленты, не виноваты в том, что у их коллеги в душе оказался мусор. А вот с тем, почему такие продюсеры-русофобы, как Роднянский, годами при поддержке госчиновников снимали на наши деньги разную разлагающую халтуру, с этим надо разбираться, и не журналистам, а Следственному комитету.

- Немного футурологии: каким Вам видится будущее, возможен ли подъем культуры после периода ее полураспада.

- Подъем после спада неизбежен, помешать возрождению нашей культуры может только Министерство культуры.

«Вечерняя Москва», 25.01.2023.