6 мюня  страна, как обычно, торжественно и широко, отметила очередную годовщину со дня рождения великого русского поэта, творчество которого и по сей день остаётся актуальным.

В советские времена Пушкин был «наше всё»: ему ставили памятники, его именем называли улицы и даже города, его стихи заучивали в школах, о нем снимали фильмы, его произведения печатали миллионными тиражами.
Но когда СССР рухнул, на Пушкина яростно набросились либералы, которые гурьбой ринулись свергать с пьедесталов корифеев русской национальной культуры.
Какое там еще «солнце русской поэзии»?
Его роман «Евгений Онегин» – непревзойденный поэтический шедевр, «энциклопедия русской жизни»?
Как бы не так! Сюжет этого романа «ничтожен», да и сам этот роман «ни о чем», да и какая там поэзия любви, если пушкинская Татьяна, «изменяла мужу»?
Филолог по образованию, преподаватель РАНХиГС Леонид Клейн, выступая не так давно в Культурном центре «ЗИЛ» с лекцией на тему «Евгений Онегин. Русская формула блаженства», заявил, что сюжет «Евгения Онегина» «странный» и, «по большому счету, совершенно неактуальный».
«Мне рассказали, – рассуждал «филолог», – что англичане интересовались культурой России и, прекрасно зная Байрона, прочитали это произведение, после чего задали вопрос образованному русскому человеку: «Было два друга, один просто так убил другого, их девушки вышли замуж за военных. Это ваше всё?

»«Если мы возьмем содержание «Онегина» и начнем разбирать сюжет, – продолжал он, – окажется, что совершенно непонятно, чем же мы там интересуемся… В сюжете «Онегина» действительно нет ничего, о чем можно было бы серьезно говорить… И все это называется одним из главных произведений русской литературы!» – негодовал Клейн.
«Мы в плену мифа, созданного пушкинистами о великом поэте, – писал некий Николай Кофырин на уже, к счастью, закрытом сегодня «Эхе Москвы»*. – И этот миф старательно «подкармливается» властями, сделавшими из Пушкина «наше всё». Пушкиноведы тщательно скрывают от нас правду о великом поэте, стараясь сохранить светлый образ классика русской литературы… Поэт называл жену "чистейшей прелести чистейший образец", и при этом изменял ей. "Наше всё" с его "донжуанским списком" был ещё тот "сукин сын"», – изгалялся Кофырин. 
Отчего же либералы так яростно ополчились на Пушкина? Ведь в советские времена нас учили, что Александр Сергеевич был демократ, участвовал в заговоре декабристов и, если бы не заяц, перебежавший ему дорогу в Михайловском, непременно принял бы участие в их восстании. 
Но на самом-то деле зрелый Пушкин демократии и либералов не любил. Поэт с пронзительной ясностью видел тогда опасность прозападной ориентации русского дворянства.
«Знаете ли Вы, что государь разрешил мне политическую газету, – отмечал он в одном из писем 1832 года. – Стихотворений помещать не намерен, ибо и Христос запретил метать бисер перед публикой… Одно меня задевает: хочется мне уничтожить, показать всю отвратительную подлость нынешней французской литературы».
Пушкин, отмечают исследователи его творчества, пророчески видел гибельность для России французских идей свободы без Христа. В начале своей повести «Арап Петра Великого» он, говоря о Франции, словно описывает поведение московской либеральной тусовки 90-х годов, а также участников нынешних «голых вечеринок» в Москве: «Ничто не могло сравниться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени… Алчность к деньгам соединилась с жадностью наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей… Всё, что подавало пищу любопытству или обещало удовольствие, было принято с одинаковой благосклонностью. Литература, ученость и философия… являлись угождать моде, управляя ее мнениями».
Именно это и творилось у нас в 90-е годы, когда либералы прорвались к власти и Россия действительно стала распадаться под их «игривые припевы». А потому у них были все основания Пушкина люто ненавидеть, потому что зрелый поэт, забыв шалости юности, громко призывал «служить Отечеству верою и правдою, имея целию искренно и усердно соединиться с правительством в великом подвиге улучшения государственных постановлений, а не препятствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве». 
Пушкин отлично понимал, к чему приведет свободомыслие и подрыв основ государства, потому что в юности сам прошёл через это губительное увлечение. Но быстро разочаровался и стал твёрдым монархистом и традиционалистом. 
Граф Струтынский вспоминал, как Пушкин передал ему разговор с царем в Чудовом монастыре 18 сентября 1926 года: «Молодость – это горячка, безумие, – говорил Пушкин царю. – Она ведет к великой глупости, а то и к большой вине. Вы знаете, что я считался революционером, конспиратором, врагом самодержавия. Таков я и был в действительности. Свобода, ничего не признающая ни на земле, ни на Небе; гордыня, не считавшаяся с традициями и обычаями; отрицание всякой веры в загробную жизнь души, всяких религиозных обрядов – всё это наполнило мою голову соблазнительным хаосом…
Мне казалось, что подчинение закону есть унижение, всякая власть – насилие, Царь – угнетатель и что похвально покушаться на него словом и делом. Я не помнил себя от радости, когда мне запретили въезд в столицы и окружили надзором. Я воображал, что стал великим и до чёртиков напугал правительство. Но всему своя пора. Всё ребяческое слетело. И когда я осмотрелся кругом – я понял, что казавшееся доныне правдой было ложью, что любил – заблуждением, а цели – грозили падением, позором! Я понял, что свобода, не ограниченная Божеским законом, о которой краснобайствуют молокососы или сумасшедшие, гибельна для личности и общества…», –предупреждал нас Пушкин еще в XIX веке.
В стихотворении «Клеветникам России» поэт противопоставил православной монархической России либеральную наполеоновскую Европу:
…Ненавидите вы нас.
За что ж? – ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли,
Того, пред кем дрожали вы?
В 1812 году мы устояли перед соблазном либеральной идеологии, охватившей всю Европу, причем, народ и дворянство России в этом были едины. Наполеон надеялся, что крепостные крестьяне восстанут против власти и своих помещиков, а они поднимали французов на вилы. Как, кстати, и потом, когда раскулаченные Сталиным колхозники, шли в партизаны, чтобы убивать гитлеровских «освободителей». 
«Поймите же то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история её требует другой мысли, другой формулы…», – говорил Пушкин, а разве это мы не видим и сегодня, когда эта Европа снова на нас ополчилась? 
«Прочтите жалобы английских фабричных рабочих: волоса встанут дыбом от ужаса, – писал Пушкин, разоблачая миф о якобы патриархальной, доброй Англии. – Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений!… И заметьте, все это есть не злоупотребления, но происходит в строгих пределах закона… У нас нет ничего подобного». Еще тогда поэт указывал на чудовищное лицемерие и ложь западной «демократии».
Мало того, еще в те времена Пушкин видел дальше нас, отстаивая необходимость цензуры, которая сегодня в России запрещена Конституцией. «Цензура есть установление благодетельное, а не притеснительное; она есть верный страж благоденствия частного и государственного», – был уверен великий русский поэт.
«Никакая власть, – указывал он опасность либеральной пропаганды, – не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда. Уважайте класс писателей, но не допускайте же его овладеть вами совершенно! …Разве речь и рукопись не подлежат закону? Всякое правительство вправе не позволять проповедовать на площадях, что кому в голову придет… Закон не только наказывает, но и предупреждает. Это его благодетельная сторона», – писал поэт.
«Служение Государю, – отмечал Николай Лобастов в статье «Пушкин о либерализме», – стало восприниматься как лакейство, отсталость, невежество. Когда Пушкин вернулся к служению Государю, все дружно бросились его осуждать:
«Но только царских щей изведал,
И стал придворный лизоблюд», – гуляла эпиграмма на него. 
Но Пушкин на хамские выпады любителей демократических свобод не обращал внимания. Он был выше этого, он пытался предостеречь общество.
«Лет 15 тому назад, – писал поэт в статье "О народном воспитании", – воспитание ни в чем не отклонялось от первоначальных начертаний. 10 лет спустя мы увидели либеральные идеи необходимой вывеской хорошего воспитания; литературу, превратившуюся в рукописные пасквили на правительство и возмутительные песни; наконец, и тайные общества, заговоры, замыслы более или менее кровавые и безумные". Не это ли наблюдалось у нас перед роковым 1917 годом? Не это же самое творилось на Украине, что потом обернулось кровавым Майданом? 
В советские времена Пушкина изображали как непримиримого борца с царизмом. Однако перед смертью он говорил об императоре иначе. «Что сказать от тебя царю?» – спросил Жуковский у смертного одра поэта. «Скажи, жаль, что умираю, весь бы был его», – тихо отвечал Пушкин. 
Либералы в Петербурге его ненавидели, что и послужило, как считают, поводом для коварной интриги и привело к убийству поэта. Ряд исследователей утверждают, будто поэт стал жертвой «голубого заговора». В Париже, да и в других европейских столицах, содомский грех и тогда был в моде в либеральных кругах, где еще тогда существовало свое лобби ЛГБТ. В Петербурге «бугром» слыл министр просвещения граф Уваров, который на пару со своей «любовницей» князем Дондуковым-Корсаковым и стал, как полагают, главным гонителем пушкинского таланта. Это про него Пушкин написал едкую эпиграмму:
В Академии наук заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает Дундуку такая честь,
Почему ж он заседает?
Потому что ж… есть.
«В публике очень бранят моего Пугачева, а что еще хуже – не покупают, – раздраженно писал Пушкин в дневнике в 1835 году – Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дондуков (дурак и бардаш) преследует меня своим цензурным комитетом. Он не соглашается, чтобы я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит».
Зная вспыльчивый характер поэта, его враги стали бить по самому больному – жене-красавице. И тут в Петербурге, откуда ни возьмись, и появился белокурый француз Дантес. Его приемный отец, голландский посланник барон Геккерн, устроил его в гвардию, ввел в лучшие дома. Геккерн никогда не был женат. Князь А. Трубецкой потом писал: «Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном или Геккерн жил с ним... Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в отношениях с Геккерном он играл только пассивную роль. Он был очень красив». 
Как известно, залетный французишка стал публично волочиться за Натальей Николаевной Пушкиной. Не давал ей проходу, а барон-«отец» всячески поощрял эти ухаживания. Вскоре оскорбительный для поэта пасквиль – диплом ордена рогоносцев – был отправлен ему самому, разослан его друзьям и знакомым. Пушкин тут же вызвал Дантеса на дуэль. 
Сам Пушкин считал автором пасквиля Геккерна. Но окончательно так и не удалось установить, кто же именно сфабриковал гнусный «диплом». Подозрение пало также на дружков «голубого барона», князей И. Гагарина и П. Долгорукова, живших в одной квартире. Ряд советских исследователей-криминалистов утверждали, что именно они приложили руку к гнусной фальшивке. Это подтвердила и почерковедческая экспертиза. 
Есть подозрение, что это Долгоруков с сожителем изготовил и разослал по 10 адресам пасквиль по указанию своего «голубого» же министра Уварова. Пушкин пришел в ярость и потом был убит на дуэли. На что, как видно, и рассчитывали организаторы гнусной инсценировки.
Вдохновителями подлой кампании против Пушкина были также граф и графиня Нессельроде. Граф Карл Нессельроде, друг Геккерна, был немцем, ненавистником русских и ловким интриганом, который сумел стать в России министром иностранных дел. Он и его жена играли виднейшую роль в свете и при дворе. Графиня Нессельроде яростно ненавидела Пушкина, и не могла простить ему эпиграммы на ее отца, графа Гурьева, масона, бывшего министра финансов, зарекомендовавшего себя служебными преступлениями. «...Встарь Голицын мудрость весил, Гурьев грабил весь народ» – написал Пушкин.
Графиня Нессельроде подталкивала Геккерна и подогревала скандал, распускала гнусные слухи, что будто бы у Пушкина связь с сестрой Наталии Николаевны Александриной, у Наталии Николаевны – с царем и Дантесом. «Голубые» и масоны доносила царю о политической неблагонадежности Пушкина.
«Против поэта орудовал комплот – масонская мафия – которая имела власть и влияние, которая плотной стеной окружила Самодержца и создавала между ним и поэтом непроницаемую стену», – писал В. Иванов в своей книге «Пушкин и масонство». Именно эта мафия травила и, в конце концов, погубила величайшего русского поэта. 
Заговорщики радостно потирали руки, но не учли реакции царя. Николай I потребовал от голландского правительства убрать «каналью» Геккерна с поста посланника. Дантеса приговорили к смертной казни, а позже, разжаловав в рядовые, выдворили из России. 
А потому понятно, что и для нынешних либералов такой Пушкин, который считал их краснобаями или сумасшедшими, – по-прежнему смертельный враг. Любой ценой развенчать великого русского поэта, облить грязью, свергнуть с пьедестала – по-прежнему остается их задачей. 
Ведь Пушкин действительно – «наше всё». Без Пушкина – нет России. А им только этого и надо было.! Но «клеветникам России», конечно, не удалось, свалить воздвигнутый им самому себе «памятник нерукотворный». Пушкина в нашей стране любят, издают, читают и он, действительно, по-прежнему – «наше всё»! Ну, а те, кто на него прежде ополчился, или уже давно сбежали из России, или затаились и трусливо помалкивают.
А для нас Пушкин и сегодня актуален, как никогда.
Ведь это же он написал: 
Сильна ли Русь? Война, и мор, 
И бунт, и внешних бурь напор 
Ее, беснуясь, потрясали — 
Смотрите ж: все стоит она!
 
Андрей Соколов