ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ (1931-2019)


Детство мое

Война меня кормила из помойки,
пороешься — и что-нибудь найдешь.
Как серенькая мышка-землеройка,
как некогда пронырливый Гаврош.
Зелененький сухарик,
корка сыра,
консервных банок терпкий аромат.
В штанах колени,
вставленные в дыры,
как стоп-сигналы красные, горят.
И бешеные пульки,
вместо пташек,
чирикают по-своему...
И дым,
как будто знамя
молодости нашей,
встает на горизонтом
золотым...

Беженцы

Куда они шли — неизвестно.
Но знали, что шли на восток.
О лямок знамения крестные,
о пыль вековая у ног...
Канавы им были — диванами.
Гостиницей были — леса.
Над ними лохматились рваные,
пробитые сплошь
небеса.
Скрипели их тяжкие тачки,
их клячи неслись под откос.
И только смешные сбачки
людей охраняли всерьез.
Заботливо тявкали псины,
все нюхали чаще и злей
пропахшую толом, бензином
несчастную землю людей.
Над ними свистели
снаряды
жестокою плетью
войны...
И были небесными взгляды
с отсутствием всякой
вины.

* * *
Я трясусь в автобусе
довоенной марки.
На родимом глобусе
города и парки,
реки перекушены
зубьями плотинными,
горы перебужены
горными ботинками.
...Заднее сиденье,
тряска до небес!
Точно привиденье,
в предпоследний рейс
ты летишь,
проселочный
голубой рыдван.
А вокруг-то
елочки...
А шофер — Иван...

* * *
Приходите ко мне ночевать.
Мягче ночи моей — только сны.
Я из трав соберу вам кровать
на зелененьких ножках весны.

Приходите ко мне молодеть.
Ванну примете в горной реке.
Надо только рекой овладеть
и держать ее гриву в руке.

Приходите ко мне погрустить,
это лучше всего у костра.
Надо голову чуть опустить
и тихонько сидеть до утра...

Дикие гуси

Гусь выбился из птичьих сил,
и с горя гусь заголосил.
Он начал падать вниз комком,
а гуси в небе шли гуськом...
Гусь вновь бы крылья распростер,
да у него один мотор,
он отказал, он вдруг заглох,
и вместо юга —
ягель-мох
и лед ручья
острей ножа...
Не вышел гусь из виража.
Над ним собратья дали круг.
Но с ним остался верный друг,
или отец,
а может, сын,
или одна из тех гусынь,
что заменяет юг любой
одной собой...
Одной собой.

* * *
Рубины малины в кустах у дороги,
и сами в кусты направляются ноги.
Малины в кустах — бельевые корзины,
на каждой малине — капля-дождина.
Но кто это?
Где это?
Кашель. Кряхтенье...
И что это мне сотрясает колени?
...Медведь загребущею лапой корявой
малиной снабжает желудок дырявый.
Но вот оглянулся, увидел. Замялся.
И, тихо рыгнув, за деревья подался...
Спасибо, косматый, спасибо, лохматый!
(Он лапою греб, как совковой лопатой,
а я — человек, приспособленный к ложке...)
Медведь!.. А какой справедливый
в дележке...

* * *
Отпустила боль, в голове светло.
Снова вижу птиц, даже - мух.
Воскресай, душа! Нам не раз везло,
огонек еще не потух!

В огороде - сон... Сентябрит трава...
Но тепла скамья подо мной!
Не грибы в лесу - я ищу слова,
от которых тянет весной!

Поспешай, дружок! Ковыляй, старик,
чтоб успеть ко сну, как на пир!
А проснешься, хрыч, - не кричи на крик:
принимай, как есть, этот мир...

* * *
Стояла в стране сволочная погода,
в глазах у прохожих насмешка лучилась...
А я - хоть и "сын трудового народа" -
читал Пастернака... И что получилось?

Теперь я читаю на сон детективы
и сплю нераздетым в холодной кровати...
Какие в стране зазвучали мотивы,
какие порывы! А что - в результате?!

Я некогда был приглашен на беседу
к Ахматовой - Бродским! Сидели, как боги!
И каждый тогда - улыбался соседу,
хотя и сквозь слезы... И что же - в итоге?!

Теперь мы читаем на ценниках цены!
Стихи полетели, как птицы на свалку...
Поэзия как бы - уходит со сцены,
а с нею и звезды тускнеют... А жалко...

* * *
Бездумно, да не слишком!
Как рыбка на крючок -
ловись, ловись, мыслишка,
ложись на мозжечок...

Бездомно, да не шибко!
День - солнышком пропах.
Играй, играй, улыбка -
на выцветших губах!

Труба... Но ведь - не крышка!
Что в жизни ни случись -
стучи, стучи, сердчишко...
Стучи и - достучись!

* * *
Щепу невкусную со зла ешь,
цепочку рвешь от конуры...
Ты на меня напрасно лаешь:
ведь мы - созвучные миры!

И я - брехливый к непогоде -
от одиночества скулю...
Когда-то я служил в пехоте,
теперь - снежинки ртом ловлю.

Твой лай, как мой - подобен стону...
Ты успокойся! Видит Бог,
твоей избушки я не трону:
моя забота - выдох-вдох!

Но долго голос доносился:
собачья плавилась печаль...
...А может, он со мной просился -
туда, в заснеженную даль?!

* * *
Вернуться за полночь домой,
уснуть... И наяву -
проснуться, вскрикнуть: "Боже мой,
я все еще - живу!"

Струится в Волхове вода...
Машины на шоссе -
как мысли, мчат туда-сюда...
Дни сочтены - не все!

Осенний воздух чист, сталист,
иссякли мухи, зной.
И на осине - лист о лист
стучит, как жестяной.

Плывет по небу, как душа -
клок облака... Исчез!
...Вот так и выйти, не спеша,
из жизни - в синь небес...

* * *
Ночь процеживает воздух.
Мы его едим и пьем!
Небо выплеснуло звезды -
как рыбешку в водоем!

Окоем раскинул cети:
ловит рыбку жадный глаз!
...Как постичь нам звезды эти?
Мертвый свет - не греет нас...

Холодна их рыбья сущность.
Я смотрю, и грудь моя -
ощущает страх сосущий,
а не тайну Бытия...

КОСТИ

Разъяты, рассеяны...
Чья тут вина?
Не все ли теперь Им равно?
Какая - нетленных зубов белизна!
И - как это было давно!..

Прекрасные лица, как дивный мираж,
впитала земля - не вернешь...
И пыточный грех -
человеческий -
наш -
на дьявола не спихнешь!

ФОНАРИКИ
Когда качаются фонарики ночные
и темной улицей опасно вам ходить,
я из пивной иду,
я никого не жду,
я никого уже не в силах полюбить.

Мне дева ноги целовала, как шальная,
одна вдова со мной пропила отчий дом!
Ах, мой нахальный смех
всегда имел успех,
и моя юность пролетела кувырком!

Лежу на нарах, как король на именинах,
и пайку серого мечтаю получить.
Гляжу, как кот в окно,
теперь мне все равно!
Я раньше всех готов свой факел потушить.

Когда качаются фонарики ночные
и черный кот бежит по улице, как черт,
я из пивной иду,
я никого не жду,
я навсегда побил свой жизненный рекорд!


НЕВЕ
Я могу не вернуться к Неве
молодым...
Что тогда?
Как держаться тогда с Невой?
Будут девушки мимо меня,
как льды,
проплывать,
точно я — не свой,
безразличный девушкам,
им...
Я могу не вернуться к Неве молодым...
Как тогда улыбаться ей
старым ртом?
Ревматическим костяком
как тогда без галош,
без снабженного ватой
глухого пальто
обгонять в туман
молодежь?
...Я вернусь к тебе
верящим —
мне дано —
мне дано это много
на годы впредь...
Я вернусь к тебе любящим
все равно,
даже если вернусь
умереть...

 ОСЛИК НА НЕВСКОМ ПРОСПЕКТЕ
Рыжий ослик, родом из цирка,
прямо на Невском, в центре движенья,
тащит фургон. В фургоне дырка:
«Касса». Билеты на все представленья.
Ослик тот до смешного скромен.
Даже к детям он равнодушен.
Город — грохот так огромен!
В центре ослик. Кульками уши.
Скромный ослик...
Немного грустный.
Служит ослик, как я, —
искусству.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Сначала вымерли бизоны
на островках бизоньей зоны.
Потом подохли бегемоты
от кашля жуткого и рвоты;
козули пали от цынги,
у мух отнялись две ноги
(но мухи сразу не скончались),
дикообразы вдруг легли —
еще колючие вначале —
но вот обмякли, отошли.
Оцепенела вдруг собака,
последним умер вирус рака,
потом скончался человек...
На землю выпал плотный снег;
снег на экваторе искрился,
снег в океане голубел,
но санный след не появился,
и шинный след не проскрипел...
Машины снегом заносило,
чернели трубы — пальцы труб;
земля утрачивала силу,
все превращалось в общий труп;
и только между Марсом, правда,
и между умершей Землей
еще курили астронавты
и подкреплялись пастилой;
сидели молча, как предметы,
с Землей утратившие связь,
и электрического света
на пульте вздрагивала вязь...

ТЕЛЕФОННАЯ БУДКА
Прозрачная будка, стеклянные стены.
Хотите назначить свиданье на вечер,
хотите на друга обрушиться с речью,
хотите с женою ругаться до пены,
до пены у рта, до ломоты хребта — пожалуйста!
О жизни, о смерти, о чем вам угодно,
кричите по проводу, благо — «свободно»,
пока не ударят монеткой в стекло,
пока наше время — не истекло.


 ВЕЧНОРАБОЧИЙ
Жадно спал,
пожирая сон,
кровожадно спал,
точно грыз...
Часто вздрагивал,
как вагон,
завывал самолетом вниз.
И не сон в него —
сам он в сон
по-пластунски полз,
танком пер!
...Чтобы встретить утро
в упор, —
даже спящий —
работал он.