Давным-давно Кира Ярмыш победила в «Умниках и умницах» на красной дорожке, где нельзя ошибаться. Нынче она выступает на серой дорожке нашей словесности. Здешние правила не в пример ласковее: ошибаться можно сколько угодно. Ибо, повторю в сто сорок мохнатый раз, в России читают не текст, но автора, а литературный успех создается нелитературными средствами.
Вводные у К.Я. из разряда «вам и не снилось», и каждая – полноценный информационный повод. Умница с красной дорожки. Выпускница МГИМО. Железная леди оппозиции: пресс-секретарь Навального. Плюс мартовский скандал на 22-й книжной ярмарке non/fiction: организаторы сначала перенесли презентацию в самый тесный зал, а потом и вовсе отменили. Жаль, Ахматова не дожила – била бы в ладоши: какую биографию делают нашей рыжей! Путь славный, имя громкое народной заступницы. Результат у супостатов, знамо, оказался далек от желаемого: допечатка к двухтысячному тиражу, по разным данным – от пяти до семи тысяч.
Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник. «Невероятные происшествия», если на то пошло, надо было не гнобить, а навязывать читателю – вплоть до стойкого рвотного рефлекса. При этом комментировать, комментировать и еще раз комментировать. Чем, стало быть, и займемся.
Мне откровенно по барабану, оппозиционный текст написала карнавальная умница или прокремлевский, красно-коричневый или жовто-блакитный. Книги, вполне по Уайльду, делятся на хорошо и плохо написанные. Прочее от лукавого.
Судить о качестве текста можно даже не глянув на него, по литературным ориентирам авторессы. В интервью каналу Сorpus Online Ярмыш неосторожно пооткровенничала: «Мне очень нравится Водолазкин… Есть какие-то грандиозные величины типа Акунина. Он до такой степени огромен! Приходит в голову Яхина. Мне очень понравилась ее первая книга». Исчерпывающая самоаттестация. Можно бы лучше, да некуда.
Еще одна лакмусовая бумажка – рекомендательная критика. У купели новорожденной пишбарышни стояла крестная мать – Юзефович-fille и аж два крестных отца – Акунин с Быковым. Ну о-очень компетентные эксперты. Первая Дудина от Симонова не отличает. Второй назначил Дажьбога богом дождя и пустил в оборот небывалые 10-рублевые керенки. Третий учинил стояние на Калке, перевез Махачкалу в Среднюю Азию и попутал мадам Рекамье с мадам Ламбаль. Гвардейских статей интеллигенция. Элита.
Blurb Быкова оказался томов премногих тяжелей: «Кира Ярмыш часто делает невозможное, это ей положено по статусу. Теперь она написала веселый и увлекательный тюремный роман, заодно рассказав о самом важном и болезненном – о той самой новой России, которая умудрилась родиться, вырасти и состояться вопреки всему».
Если принять героиню книжки за аллегорию новой России… Впрочем, цитаты в студию. Лучшего аргумента не придумаешь.

«Аня нуждалась в спланированной и контролируемой беде. Поразмыслив, она решила, что порезать вены – самый лучший вариант. При этом Аня нисколько не замышляла самоубийство. Аня хотела нанести себе ощутимый, но поправимый вред».
«Потом была ночь, Ида пьяно стонала, Саша пыхтел где-то сбоку от нее. Аня засунула почти всю ладонь Иде между ног и чувствовала такое остервенение, что кажется, не остановилась бы, если бы та заверещала от боли – но Ида только стонала протяжнее».
«Аня начала осознанно считать себя феминисткой примерно тогда же, когда увлеклась политикой. Сейчас она объясняла это тем, что ей просто стало нужно постоянно за что-то бороться – за свободную Россию или за права женщин, не имело значения».

Значит, измученная аутоагрессией бисексуалка с дежурным набором актуальных трендов за душой и есть новая Россия. Да уж.
Кстати, Дмитрий Львович, вы насчет новой-то России часом ничего не напутали? Духовно богатая <censored> с аккуратными, иначе некрасиво, шрамами на запястьях водится в наших широтах как минимум полторы сотни лет. В 1865-м она носила синие очки и до дыр мусолила «Что делать?» В 1913-м нюхала марафет в «Бродячей собаке» и визжала под Василиска Гнедова. В 1960-м заучивала наизусть Вознесенского и толкалась возле коктельки на Пешков-стрит в смутной надежде на халявский «аэроглинтвейн». В 1976-м безуспешно терзала гитару, до обморока обожала «Тамянку» и мечтала попасть на Грушинский фестиваль, тоже до обморока. В 1987-м шабила дурь и визжала под Цоя. А нынче текилу жрет и на митинги ходит, вся такая внезапная, вся такая протестная. Здравствуй, племя. Младое, но знакомое. Мне ли, старому грешнику, не знать дуру отечественного разлива?..
Не ведаю, что планировала Ярмыш насчет героини, но Аня Романова удалась именно такова. Только дура может регулярно митинговать по принципу «назло маме уши отморожу»: «Это было своеобразное подвижничество, которое, впрочем, ничем, кроме упрямства, не объяснялось». Только дура может устроить групповуху под объективом фоторепортера, дать согласие на публикацию снимков, а после искренно удивляться, что ее не допускают к дипслужбе: «– Но почему?! – в отчаянии воскликнула Аня». Святая простота, еще бы шоколадку на прощание попросила. И только дура может оставаться фемкой, понаблюдав за сокамерницами. Женские права никуда не уперлись беззубой Ирке с ее твердой таксой: «Пиво дает, если отсосу. А водку – если нормально потрахаемся». А равно и силиконовой содержанке Майе: «С кем хочу, с тем и сплю. Вот на это и живу. Я так себе на квартиру за несколько лет насобирала, на машину». Отними у них зависимость и бесправие – ведь зачахнут на корню. Похмелиться будет нечем, не то что тачку купить. Словом, с героиней у К.Я. получилось по-грибоедовски: шла в комнату, попала в другую.
Тот же самый реприманд неожиданный предстоит читателю с женской камерой № 3: надели на Анечку клифт полосатый исключительно ради маркетинга. Тюремный быт у Ярмыш близок к санаторно-курортному: «Все наказание сводится к отдыху. Ты можешь спать, сколько хочешь, бездельничать целый день, читать, разговаривать». Многокилометровые дебаты, кстати, все больше на вечнозеленую тему: «А я вам говорила – все мужики козлы!»; «Вы вообще хоть одного честного мужика встречали?» Но чтоб до этих истин доискаться, не надо в преисподнюю спускаться и одолевать четыре с половиной сотни страниц. Достаточно будет пятиминутного визита на woman.ru.
Тюрьма здесь присутствует как аттрактант для читателя, не более. Больше скажу: сюжет «Невероятных происшествий» может с тем же успехом развиваться в любых декорациях:  общаге, больничной палате, офисе компании «Продайговно» и даже в стойбище ненецких оленеводов. Опять-таки из интервью каналу Сorpus Online: «Солженицын – не то, на что я замахивалась. Я думала про “Петровых в гриппе”. Там до такой степени неожиданные сюжетные повороты, до такой степени классный язык, и при этом мистическая древнегреческая история… Мне было бы приятно, если бы моя книга шла рядом с “Петровыми в гриппе”».
И вот вам мистический, на зависть Копперфилду и братьям Сафроновым, кунштюк. Мало-помалу выясняется, что девки из третьей хаты – то ли мойры, то ли норны: «Все ее сокамерницы были связаны похожими историями – в них жизнь людей зависела от ниток, веревок, шнурков, любой вещи, которую можно было порвать». Архиграмотное сюжетостроение: если у нас тут мистика-магия-мифология, на кой черт Ярмыш донимала меня нудными митингами, скучнее которых лишь ее лесбийские истории? Поговорка про киевского дядьку на этом фоне – образец безупречной логики.
Схема экстренной вакцинации от бешенства известна: покусанным делают пять инъекций рабипура или индираба. Какой препарат и в каких дозах требуется пишбарышне, покусанной Сальниковым, сказать не могу. Но случай явно тяжелый – реципиент уже изъясняется под стать индуктору, мастерски компонуя леденечную стилистику лавбургера с шершавым языком квартального отчета: «лучезарный свет», «взгляд – мягче бархата», «питалась бутербродом на завтрак», «намеренное неприглашение ее снова на дипломатические пьянки». И прочие напряжения на почве вспахивания литературы, сказал бы великий уральский стилист. Плоды вспахивания взойдут на глазах у изумленной публики: «древнегреческая тога», – к ней очень пойдут древнеримские лапти, не находите, Кира Александровна? Но это еще так себе хохма, троечная. «Грудная клетка, сквозь которую проступали ребра», – вот это пять. Все налицо: и энциклопедические знания, и виртуозное владение родным языком.
Впрочем, серая литературная дорожка – самое место для невероятных происшествий, куда там камере № 3. А оппозиционность в России во все времена считалась универсальной индульгенцией. Так что зуб даю: еще будет вам труппа антикоррупционных кикимор-лесбиянок в древнерусских кимоно.
И не спрашивайте, куда уехал цирк. Он не уезжал.