Обжигаюсь о безумную речь,
тонкий смысл ее понять я не в силах.
Я один дурак среди сотни счастливых
и встаю, когда приказано лечь.

А в небе стая воронов
клевала птицу-невидаль.
На все четыре стороны
зло разлеталось перьями.
Ах, ворон, ворон, воронок,
да не всем быть черными!
Обелили через срок
косточки прощеные.

Я смеюсь, а все серьезны вокруг,
принимают деловито решенья,
только как бы не велось представленье,
завершится все поднятием рук.

Эти руки - как высокий забор,
я меж ними словно хищник в загоне,
и плетьми меня - словами - погонят
в распевающий о будущем хор.

А на дворцовой площади,
хохоча озлобленно,
дрова были подброшены,
а на костре не сломлены.
А с севера на зарево,
как мотылек на лампочку,
летит раб государевый
на крылышках в облаточках.

Но когда-нибудь мой вспыхнет костер,
слава Богу, и дрова наготове.
Я сгорю в своем несказанном слове,
да, огонь решает просто наш спор.

И протянут руки смело ко мне,
к серой горсточке холодного пепла,
видно, мужество с годами окрепло,
да сгорела только совесть в огне.

Ссылками, наградами,
дуэлями, прощением -
занимались гады нашим
приручением.
Стучат копыта нарочных,
пакетики, пакетики...
Кому влепили парочку,
а кого отметили...
А кого - отметили.