Ярослав Смеляков (1913-1972)

Судья
Упал на пашне у высотки
суровый мальчик из Москвы;
и тихо сдвинулась пилотка
с пробитой пулей головы.

Не глядя на беззвёздный купол
и чуя веянье конца,
он пашню бережно ощупал
руками быстрыми слепца.

И, уходя в страну иную
от мест родных невдалеке,
он землю тёплую, сырую
зажал в коснеющей руке.

Горсть отвоёванной России
он захотел на память взять,
и не сумели мы, живые,
те пальцы мёртвые разжать.

Мы так его похоронили -
в его военной красоте -
в большой торжественной могиле
на взятой утром высоте.

И если правда будет время,
когда людей на Страшный суд
из всех земель, с грехами всеми,
трикратно трубы призовут, -

предстанет за столом судейским
не бог с туманной бородой,
а паренёк красноармейский
пред потрясённою толпой,

держа в своей ладони правой,
помятой немцами в бою,
не символы небесной славы,
а землю русскую свою.

Он всё увидит, этот мальчик,
и он ни йоты не простит,
но лесть от правды, боль от фальши
и гнев от злобы отличит.

Он всё узнает оком зорким,
с пятном кровавым на груди,
судья в истлевшей гимнастёрке,
сидящий молча впереди.

И будет самой высшей мерой,
какою мерить нас могли,
в ладони юношеской серой
та горсть тяжёлая земли.

1942

Хорошая девочка Лида
Вдоль маленьких домиков белых
акация душно цветёт.
Хорошая девочка Лида
на улице Южной живёт.

Её золотые косицы
затянуты, будто жгуты.
По платью, по синему ситцу,
как в поле, мелькают цветы.

И вовсе, представьте, неплохо,
что рыжий пройдоха апрель
бесшумной пыльцою веснушек
засыпал ей утром постель.

Не зря с одобреньем весёлым
соседи глядят из окна,
когда на занятия в школу
с портфелем проходит она.

В оконном стекле отражаясь,
по миру идёт не спеша
хорошая девочка Лида.
Да чем же она хороша?

Спросите об этом мальчишку,
что в доме напротив живёт.
Он с именем этим ложится
и с именем этим встаёт.

Недаром на каменных плитах,
где милый ботинок ступал,
«Хорошая девочка Лида», -
в отчаянье он написал.

Не может людей не растрогать
мальчишки упрямого пыл.
Так Пушкин влюблялся, должно быть,
так Гейне, наверно, любил.

Он вырастет, станет известным,
покинет пенаты свои.
Окажется улица тесной
для этой огромной любви.

Преграды влюблённому нету:
смущенье и робость - враньё!
На всех перекрёстках планеты
напишет он имя её.

На полюсе Южном - огнями,
пшеницей - в кубанских степях,
на русских полянах - цветами
и пеной морской - на морях.

Он в небо залезет ночное,
все пальцы себе обожжёт,
но вскоре над тихой Землёю
созвездие Лиды взойдёт.

Пусть будут ночами светиться
над снами твоими, Москва,
на синих небесных страницах
красивые эти слова.

1940

***
Если я заболею, 
к врачам обращаться не стану.
Обращаюсь к друзьям
(не сочтите, что это в бреду):
постелите мне степь,
занавесьте мне окна туманом,
в изголовье поставьте
ночную звезду.

Я ходил напролом.
Я не слыл недотрогой.
Если ранят меня в справедливых боях,
забинтуйте мне голову
горной дорогой
и укройте меня
одеялом
в осенних цветах.

Порошков или капель - не надо.
Пусть в стакане сияют лучи.
Жаркий ветер пустынь, серебро водопада -
Вот чем стоит лечить.
От морей и от гор
так и веет веками,
как посмотришь - почувствуешь:
вечно живём.

Не облатками белыми
путь мой усеян, а облаками.
Не больничным от вас ухожу коридором,
а Млечным Путём.

1940

Любка
Посредине лета высыхают губы.
Отойдём в сторонку, сядем на диван.
Вспомним, погорюем, сядем, моя Люба,
Сядем посмеёмся, Любка Фейгельман!

Гражданин Вертинский вертится. Спокойно
девочки танцуют английский фокстрот.
Я не понимаю, что это такое,
как это такое за сердце берёт?

Я хочу смеяться над его искусством,
я могу заплакать над его тоской.
Ты мне не расскажешь, отчего нам грустно,
почему нам, Любка, весело с тобой?

Только мне обидно за своих поэтов.
Я своих поэтов знаю наизусть.
Как же это вышло, что июньским летом
слушают ребята импортную грусть?

Вспомним, дорогая, осень или зиму,
синие вагоны, ветер в сентябре,
как мы целовались, проезжая мимо,
что мы говорили на твоём дворе.

Затоскуем, вспомним пушкинские травы,
дачную платформу, пятизвёздный лёд,
как мы целовались у твоей заставы,
рядом с телеграфом около ворот.

Как я от райкома ехал к лесорубам.
И на третьей полке, занавесив свет:
«Здравствуй, моя Любка», «До свиданья, Люба!» -
подпевал ночами пасмурный сосед.

И в кафе на Трубной золотые трубы, -
только мы входили, - обращались к нам:
«Здравствуйте, пожалуйста, заходите, Люба!
Оставайтесь с нами, Любка Фейгельман!»

Или ты забыла кресло бельэтажа,
оперу «Русалка», пьесу «Ревизор»,
гладкие дорожки сада «Эрмитажа»,
долгий несерьёзный тихий разговор?

Ночи до рассвета, до моих трамваев?
Что это случилось? Как это поймёшь?
Почему сегодня ты стоишь другая?
Почему с другими ходишь и поёшь?

Мне передавали, что ты загуляла -
лаковые туфли, брошка, перманент.
Что с тобой гуляет розовый, бывалый,
двадцатитрёхлетний транспортный студент.

Я ещё не видел, чтоб ты так ходила -
в кенгуровой шляпе, в кофте голубой.
Чтоб ты провалилась, если всё забыла,
если ты смеёшься нынче надо мной!

Вспомни, как с тобою выбрали обои,
меховую шубу, кожаный диван.
До свиданья, Люба! До свиданья, что ли?
Всё ты потопила, Любка Фейгельман.

Я уеду лучше, поступлю учиться,
выправлю костюмы, буду кофий пить.
На другой девчонке я могу жениться,
только ту девчонку так мне не любить.

Только с той девчонкой я не буду прежним.
Отошли вагоны, отцвела трава.
Что ж ты обманула все мои надежды,
что ж ты осмеяла лучшие слова?

Стираная юбка, глаженая юбка,
шёлковая юбка нас ввела в обман.
До свиданья, Любка, до свиданья, Любка!
Слышишь? До свиданья, Любка Фейгельман!

1934


Родился 26 декабря 1912 (8 января 1913 н.с.) в Луцке в семье железнодорожного рабочего. Раннее детство прошло в деревне, где получил начальное образование, затем продолжил учение в московской семилетке. Рано начал писать стихи.
В 1931 окончил полиграфическую фабрично-заводскую школу, где публиковал свои стихи в цеховой стенгазете, писал обозрения для агитбригады. В это же время занимался в литературных кружках при «Комсомольской правде» и «Огоньке», был замечен Светловым и Багрицким. 
В 1932 вышла первая книжка стихов Смелякова «Работа и любовь», которую он сам же и набирал в типографии как профессиональный наборщик. 
В 1934 по необоснованному обвинению Я. Смеляков был репрессирован, выйдя на свободу в 1937. Несколько лет работал в редакциях газет, был репортёром, писал заметки и фельетоны. 
В первые месяцы Отечественной войны рядовым солдатом воевал в Карелии, попав в окружение, до 1944 находился в финском плену. 
В послевоенные годы вышла книга «Кремлёвские ели» (1948), в которую вошли лучшие стихи Смелякова, написанные до и после войны. 
В 1956 была опубликована повесть в стихах «Строгая любовь», получившая широкое признание. 
В 1959 появился поэтический сборник «Разговор о главном»; явлением в советской поэзии стала книга стихов «День России» (1967). 
В 1968 была написана поэма о комсомоле «Молодые люди». 
В последние годы поэт всё чаще обращался к дням, людям и событиям своей молодости. Много ездил по стране (цикл «Дальняя поездка»), бывал за рубежом, о чём поведал в книге «Декабрь», в разделе «Муза дальних странствий». 
Переводил стихотворения с украинского, белорусского и других языков народов СССР. 
Умер Я. Смеляков 27 ноября 1972 в Москве. 
После смерти поэта вышли его книги «Моё поколение» (1973) и «Служба времени» (1975).