Светлой памяти великого русского Поэта Михаила Юрьевича Лермонтова посвящается…

«…если бы этот мальчик остался жив,

 не нужны были бы ни я, ни Достоевский!»

 Л.Н. Толстой

Михаил Юрьевич Лермонтов — русский поэт, прозаик, драматург, художник (1814-1841) 

— Журнал Клаузура (klauzura.ru)

Акушерка, которая принимала роды, сказала, что этот мальчик не умрет своей смертью, но – почему и когда – осталось без объяснений. Марья Михайловна, как и ее мать, перенесла роды тяжело; кормила ребенка не она, а крестьянка Лукерья, у которой был собственный младенец. Как только роженица и мальчик окрепли, семья вернулась в Тарханы.

Отношения между супругами к тому времени разладились, и Юрий Петрович обосновался у себя в Кропотове. Причины разные: открытая неприязнь тещи; охлаждение жены, избегавшей близости; интимные сношения с бонной своего сына и дворовыми девками, о чем знали все, а главное – рукоприкладство Юрия Петровича, так он частенько «укрощал» ревнивую супругу.

Конец был печален: в неполных 22-х лет Марья Михайловна скончалась весной 1817 года – чахотка унесла мать трехлетнего Мишеля.

***

Он был дитя, когда в тесовый гроб

Его родную с пеньем уложили,

Он помнил, что над нею черный поп

Читал большую книгу, что кадили

И прочее… и что, закрыв весь лоб

Большим платком, отец стоял в молчанье,

И что когда последнее лобзанье

Ему велели матери отдать,

То стал он громко плакать и кричать…

И что отец, немного с ним поспоря,

Велел его посечь… (конечно, с горя).

(из поэмы Лермонтова «Сашка») 

Схоронили Марью Михайловну возле отца, в семейном склепе, на памятнике – переломанный якорь, как символ несчастливой судьбы.

III.

После смерти Марьи Михайловны Елизавета Алексеевна предпринимает ряд серьезных перемен в Тарханах: был снесен старый барский дом и на его месте она строит церковь; в десяти саженях от снесенного дома заложила маленькую каменную церковку во имя Марии Египетской, небесной покровительницы покойной дочери; а для себя и для внука выстроила небольшое одноэтажное деревянное здание с мезонином. Именно здесь Лермонтов прожил с 1815 по 1827 год, впоследствии кратко навещая его в 1828 и 1835 году.

***

…И вижу я себя ребенком; и кругом

Родные все места: высокий барский дом

И сад с разрушенной теплицей;

Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,

А за прудом село дымится – встают

Вдали туманы над полями…

Но главное деяние, что затеяла Елизавета Алексеевна – это во что бы то ни стало отобрать любимого внука у отца, Юрия Петровича.

Следует заметить, что любила она внука беззаветно, и он отвечал ей взаимностью, и эта духовная связь была искренней и неразрывной, что вполне понятно: ведь ни материнской, ни отцовской любви Михаил не испытал.

После смерти жены Юрий Петрович оставался в Тарханах лишь 9 дней, а затем уехал, а через несколько месяцев «потребовал» сына к себе, но Елизавета Алексеевна уговорила зятя повременить хотя бы год, ссылаясь на то, что мальчик слабенький, болезненный и требует постоянного и тщательного ухода. Прошел год, она снова умолила его, ради дорогого Мишеньки, оставить внука у нее еще на год, пообещав зятю «выплатить» якобы по «заемному письму» (векселю) 25 тыс. рублей. Юрий Петрович ждал, возможно, надеясь получить за Марьей Михайловной приданое и устроить на эти средства семейную жизнь по своему разумению. Но прошел год, денег нет; минул другой – денег по-прежнему нет, и тут теща объявляет, что поскольку доход с имения всего 500 рублей, то и гасить долг нечем…

Но сразу после кончины дочери Елизавета Алексеевна пишет новое духовное завещание, где все движимое и недвижимое имущество завещает внуку своему Лермонтову Михаилу Юрьевичу при условии, что до своего совершеннолетия внук будет находиться при ней, на её воспитании и попечении без всякого на то препятствия со стороны отца Юрия Петровича. Если же он или его родственники нарушат это условие, то она, Елизавета Алексеевна Арсеньева, лишит внука наследства и перепишет все на брата своего Столыпина.

Перед такой угрозой Лермонтов сдался, и ждал он «долг» еще полтора года, когда наконец в 1819 году получил сполна обещанные деньги. Молва тут же расценила это обстоятельство, как «отец продал сына теще за 25 тысяч рублей!».

Юрий Петрович признал полное свое поражение и, не делая попыток оправдаться, ушел в тень, но когда он пытался навестить сына, то Мишу заранее куда-нибудь увозили, прятали…

ДЕТСТВО

Можно с уверенностью сказать, что у Лермонтова оно было счастливое. Это был любимый, обеспеченный, избалованный ребенок. С самого юного возраста был он своенравен, упрям и слова «нет» не знал –  все исполнялось по первому требованию или желанию мальчика. Рос Мишель болезненным, как и мать его, часто болел, и при нем постоянно находились доктор Левис, еврей, которого Елизавета Алексеевна «выписала» из Франции, и бонна-немка Христина Осиповна Ремер, добрейшая старушка.

Любопытно отметить, что все, что наблюдал Мишель в детстве, отрочестве и юности, он описывал в своих произведениях. В частности, в неоконченной повести «Саша Арбенин», главный герой – его двойник:

«Саша был «преизбалованный, пресвоевольный ребенок. Он семи лет умел уже прикрикнуть на непослушного лакея. Приняв гордый вид, умел с презреньем улыбнуться на низкую лесть толстой ключницы. Между тем природная всем склонность к разрушению развивалась в нем необыкновенно. В саду он то и дело ломал кусты и срывал лучшие цветы, усыпая дорожки. Он с истинным удовольствием давил несчастную муху и радовался, когда брошенный камень сбивал с ног бедную курицу. Бог знает, какое направление принял бы его характер, если б не пришла на помощь корь, болезнь, опасная в его возрасте. Его спасли от смерти, но болезнь имела важные следствия и странное влияние на ум и характер Саши: он выучился думать. Лишенный возможности развлекаться обыкновенными забавами детей, он начал искать их в самом себе. Воображение стало для него новой игрушкой… В продолжение мучительных бессонниц, задыхаясь между горячих подушек, он уже привыкал побеждать страдания тела, увлекаясь грезами души. Он воображал себя волжским разбойником, среди синих и студеных волн, в тени дремучих лесов, в шуме битв, в ночных поездках, при звуках песен, под свист волжской бури».

Это раннее развитие стало для Лермонтова источником огорчений: никто из окружающих не был в состоянии пойти навстречу «грезам его души». И в мальчике растет презрение к повседневной жизни. Все чуждое и враждебное ей вызывало в нем горячее сочувствие, ибо он сам был несчастлив и одинок. В его сердце живут и чувство отчужденности среди людей, и непреодолимая жажда родной души – такой же одинокой, близкой поэту своими грезами и, может быть, страданиями.

Когда Мишелю исполнилось 10 лет, бабушка повезла его на Кавказ, на воды – подлечить, окрепнуть, ибо впереди предстояла серьезная подготовка к гимназии.

Именно там он испытал самое сильное за всю жизнь душевное потрясение: Мишель страстно влюбился в голубоглазую, златокудрую, прекрасную, как ангел, девочку, он не знал, кто она, откуда, как зовут; над ним посмеивались, он сильно страдал, плакал, жаждал видеть ее, но, встречая, стыдился и убегал. Но «С тех пор, – как вспоминал Лермонтов, – я ничего подобного не видел, или это мне кажется, потому что я никогда не любил, как в тот раз».

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

В ребячестве моем тоску любови знойной

Уж стал я понимать душою беспокойной;

На мягком ложе сна не раз во тьме ночной,

При свете трепетной лампады образной,

Воображением, предчувствием томимый,

Я предавал свой ум мечте непобедимой.

Я видел женский лик, он хладен был, как лед,

И очи – этот взор в груди моей живет;

Как совесть душу он хранит от преступлений;

Он след единственный младенческих видений.

И деву чудную любил я, как любить

Не мог еще с тех пор, не стану, может быть.

Когда же улетел мой призрак драгоценный,

Я в одиночестве кидал свой взгляд смущенный

На стены желтые, и мнилось, тени с них

Сходили медленно до самых ног моих.

И мрачно, как они, воспоминанье было

О том, что лишь мечта, и между тем, как мило.

ОТРОЧЕСТВО

I.

С осени 1825 года начались постоянные учебные занятия Лермонтова. Но выбор учителей – француз Capet и бежавший из Турции грек – был неудачен. Француз не сумел внушить ученику интерес к французской литературе, а грек вскоре бросил педагогические уроки и увлекся скорняжим промыслом. К счастью, в Тарханах была прекрасная библиотека, и Мишель пристрастился к чтению, и занялся самообразованием; достаточно быстро он овладел европейскими языками (немецкий, французский, позже – английский) настолько успешно, что читал их произведения в подлиннике. Единственно, о чем сожалел Лермонтов, что не слыхал в детстве русских сказок: «в них, верно, больше поэзии, чем во всей французской словесности».

В конце лета 1827 года Елизавета Алексеевна повезла внука в Москву, нужно было позаботиться о его регулярном и профессиональном образовании. Было решено продолжить воспитание будущего поэта в университетском благородном пансионе, для чего она наняла квартиру на Поварской, чтобы Мишенька имел возможность жить дома, а не в казенном общежитии. В качестве наставника, по рекомендации дальних родственников Мещериновых, Елизавета Алексеевна пригласила Алексея Зиновьевича Зиновьева, надзирателя и преподавателя русского и латинского языков в пансионе, благодаря которому Лермонтова приняли сразу в 4-ый класс.

В пансионе Мишелю, судя по его письмам родственникам, явно нравится:

«Я в русской грамматике учу синтаксис и… мне дают сочинять; в географии я учу математическую; по небесному глобусу градусы планеты, ход их и пр.; прежнее учение истории мне очень помогло. Мой учитель (художник А.С. Солоницкий – ред.) дает рисовать контуры, но мне запрещено пока рисовать свое… Был в театре, где я видел оперу «Невидимку», ту самую, что я видел 8 лет назад; мы сами делаем театр, сделайте милость, пришлите мои «воски».

Тут следует пояснить: в детстве, будучи дома, Лермонтов прекрасно лепил из цветного воска, создавая целые сцены для театра марионеток, в котором принимал участие и он, и его ближнее окружение. Пьесы для этих представлений тоже сочинял сам, которые, к сожалению, не сохранились.

В это же самое время здесь, в пансионе, он пишет стихи и печатает их в местном журнале «Улей», а также – первую поэму «Черкесы», где чувствуется влияние и Пушкина, и Одоевского, и Дмитриева. Но поэма «Черкесы» в определенной степени – новаторская, поскольку в ней полностью отсутствует любовная интрига, необходимое условие для романтической поэмы. Благороден и прекрасен горский князь, но столь же благородны и мужественны русские, его враги.

Именно эти первые опыты Лермонтов считал началом своего литературного творчества.

Пансион помещался на Тверской улице, он состоял из 6 классов (последний подразделялся на младшее и старшее отделения). Воспользовавшись тем, что занятия велись по индивидуальным программам, Лермонтов за шесть месяцев осилил годовой курс. Пятый класс Мишель окончил успешно, получив в награду два приза – книгу и картину.

В конце 1829 года началась экзаменационная сессия – сдавали экзамены по юриспруденции, богословию, математике, естествознанию, физике, военному делу, а кроме того – в искусствах: «Михайло Лермонтов исполнил на скрипке аллегро из Маурерова концерта» (весь концерт в ту эпоху исполняли самые искусные виртуозы). Кроме скрипки Лермонтов прекрасно играл на фортепиано, виолончели и гитаре.

11 марта 1830 года Московский благородный пансион посетил Николай I, неожиданно, никого не предупреждая. Попал император в перемену, когда все ученики ринулись в коридор, чтобы размять свои косточки после полуторачасового сидения в классе. Никем не узнанный Николай Павлович прошел сквозь бушевавшую толпу ребятишек и вошел в класс, где сидели старшие ученики в ожидании урока. Тут один из них – Булгаков узнал государя, встал и громко поприветствовал: «Здравия желаю вашему величеству!». Все остальные начали хихикать или возмущаться «выходкой» своего товарища. Разгневанный государь, наткнувшись на одного из надзирателей приказал всех собрать в актовом зале, где излил весь свой гнев на начальство и на учеников, после чего удалился. В результате этой ревизии последовало наказание – «Высочайший указ Правительствующему сенату о преобразовании благородных пансионов при Московском и С.-Петербургском университетах –- в гимназии».

Это означало, что уничтожались привилегии, которые давались воспитанникам, окончившим полный курс; они получали чины от 14-го до 10-го классов и университетские права. Но хуже того, теперь гимназическое начальство имело право, по закону, применять телесные наказания – пороть детей розгами.

И Лермонтов, не окончив 6 класс, подал прошение о выходе из пансиона. 16 апреля ему было выдано свидетельство:

«…Михаилу Лермантову в том, что он в 1828 году был принят в пансион, обучался в старшем отделении высшего класса разным языкам, искусствам и преподаваемым в оном нравственным, математическим и словесным наукам, с отличным прилежанием, с похвальным поведением и с весьма хорошими успехами; ныне же по прошению его от пансиона с сим уволен».

И дома, на семейном совете, было решено – поступать в Московский университет и продолжать образование там…

II.

Елизавета Алексеевна на лето увезла внука в подмосковное Средниково, рядом были дачи московских знакомых Верещагиных, Сушковых, поэтому молодежи было где вольно общаться, дурачиться и путешествовать.

Лермонтов много читает, много сочиняет и продолжает заниматься словесностью.

«Наша литература так бедна, что я из нее ничего не могу заимствовать… Однако же, если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно, нигде больше не буду ее искать, как в русских песнях. – Как жалко, что у меня была мамушкой немка, а не русская – я не слыхал сказок народных…».

С народными песнями знакомил Мишеля учитель русской словесности семинарист Орлов, который «подправлял ошибки и объяснял ему правила русской версификации, в которой молодой поэт был слаб».

Прочитаны Руссо, Гете, Байрон, с которым Лермонтов выискивает черты сходства с собой:

«Еще сходство в жизни моей с лордом Байроном. Его матери в Шотландии предсказала старуха, что это будет великий человек и будет дважды женат; про меня на Кавказе предсказала то же самое старуха моей бабушке. Дай Бог, чтоб надо мной сбылось; хотя б я был так же несчастлив, как Байрон».

Лермонтов влюблен, страстно, безнадежно – в Екатерину Сушкову, известную светскую кокетку. Познакомились они на балу у Сашеньки Столыпиной: «Я встретила неуклюжего, косолапого мальчика лет 16 или 17 с красными, но умными, выразительными глазами, со вздернутым носом и язвительно-насмешливой улыбкой. Он учился в университетском пансионе, но ученые его занятия не мешали ему быть почти каждый вечер нашим кавалером на гулянье и на вечерах».

К СУШКОВОЙ

Вблизи тебя до этих пор

Я не слыхал в груди огня.

Встречал ли я прелестный взор –

Не билось сердце у меня.

И что ж? – разлуки первый звук

Меня заставил трепетать;

Нет, нет, он не предвестник мук;

Я не люблю – зачем скрывать!

Однако же хоть день, хоть час

Еще желал бы здесь пробыть,

Чтоб блеском этих чудных глаз

Души тревоги усмирить.

Лермонтов создал целый «Сушковский цикл» великолепных стихов, но красавица оставалась холодна: «пишите, но пока для себя одного». И смеялась над ним: «Я и Сашенька общались с Лермонтовым как с мальчиком, хотя и отдавала полную справедливость его уму. Такое обращение бесило его до крайности, он домогался попасть в юноши в наших глазах, декламировал нам Пушкина, Ламартина и был неразлучен с огромным Байроном. Бродит, бывало, по тенистым аллеям и притворяется углубленным в размышления, хотя ни малейшее наше движение не ускользало от его зоркого взгляда. Как любил он под вечерок пускаться в самые сентиментальные рассуждения, а мы, чтоб подразнить его, в ответ подадим ему волан или веревочку, уверяя, что по его летам ему свойственнее прыгать и скакать, чем прикидываться непонятным и неоцененным снимком с первейших поэтов».

Паломничество в Троице-Сергиеву Лавру

13 августа 1830 года Лермонтов вместе с бабушкой, в сопровождении своих кузин из имения Столыпиных Средниково (что находилось в 20 верстах от Москвы по дороге в Ильинское) отправился в столицу. А на следующий день «до восхождения солнца, – как вспоминала Екатерина Сушкова, –  мы отправились пешком на богомолье в Лавру». Елизавета Алексеевна желала помолиться за своего погибшего брата Дмитрия. На пути в Лавру вся эта компания посетила Новый Иерусалим, Звенигородский монастырь, Хотьково, где были погребены родители Святого Сергия, братья Стефан и Пётр, а также их жёны.

«На четвёртый день мы пришли в Лавру изнурённые и голодные. В трактире мы переменили запылённые платья, умылись и поспешили в монастырь отслужить молебен. На паперти встретили мы слепого нищего. Он дрожащею рукой поднёс нам свою деревянную чашечку, все мы надавали ему мелких денег; услышав звук монет, бедняк крестился, стал благодарить, приговаривая: «Пошли вам Бог счастие, добрые господа; а вот намедни приходили сюда тоже господа, тоже молодые, да шалуны, насмехались надо мною: наложили полную чашечку камушков. Бог с ними!»

«Помолясь святым угодникам, мы поспешно возвратились домой, – продолжает Екатерина. –  Все мы суетились около стола, один Лермонтов не принимал участия, он стоял на коленях перед стулом, карандаш его быстро бегал по клочку серой бумаги, и он будто не замечал нас, не слышал, как мы шумели, принимаясь за ботвинью. Окончив писать, вскочил, сел на стул и передал мне стихи (одно из лучших ранних стихотворений юного Поэта – ред.):

НИЩИЙ

У врат обители святой

Стоял просящий подаянья,

Бессильный, бледный и худой,

От глада, жажды и страданья.

Куска лишь хлеба он просил,

И взор являл живую муку,

И кто-то камень положил

В его протянутую руку.

Так я молил твоей любви

С слезами горькими, с тоскою,

Так чувства лучшие мои

Навек обмануты тобою!..

Эта неразделенная любовь жила в сердце Лермонтова три года, Екатерина Сушкова признавалась, что не испытывала нежных чувств к Поэту, более того, он был ей неприятен, как человек: «У него был злой ум и резкий язык», – говорила она. Однако все стихи, ей посвященные, она тщательно хранила, а после смерти Поэта опубликовала воспоминания о Лермонтове, чем и прославилась.

УНИВЕРСИТЕТ

21 августа 1830 года в правление императорского Московского университета «от пансионера Университетского благородного пансиона Михайлы Лермонтова слушалось прошение:

«Родом я из дворян, сын капитана Юрия Петровича Лермонтова; имею от роду 16 лет; обучался в Университетском благородном пансионе разным языкам и наукам в старшем отделении высшего класса; – ныне же желаю продолжить учение мое в императорском Московском университете, почему правление оного покорнейше прошу, включив меня в число своекоштных студентов нравственно-политического отделения, допустить к слушанию профессорских лекций. – Свидетельство о роде и учении моем при сем прилагаю. К сему прошению Михаил Лермантов руку приложил».

Прошение было удовлетворено, и 1 сентября Лермонтов стал студентом, но словесного отделения. В то время Московский университет не приобрел еще того уважения и славы, каким стал впоследствии. Лекции монотонные, бессодержательные бесцветных профессоров, на которых можно было лишь досыпать, поскольку занятия начинались рано утром.

Лермонтова сокурсники откровенно не любили: неуклюжий, сутуловатый, маленький брюнет с лицом оливкового цвета и большими черными глазами, как бы исподлобья смотревшими; плюс – тяжелый характер, заносчив, и не только с товарищами, но и с преподавателями. К примеру, на лекции Победоносцева, читавшего изящную словесность, тот задал Лермонтову какой-то вопрос. Лермонтов начал бойко отвечать, профессор через некоторое время его прервал:

– Я вам этого не читал; в дальнейшем извольте отвечать то, что я проходил. Откуда вы могли почерпнуть эти знания?

– Верно, профессор, того, что я сейчас говорил, вы не читали, потому что это слишком ново, и до вас еще не дошло. Я пользуюсь источниками из своей собственной библиотеки, снабженной всем современным.

Подобные дерзкие выпады Лермонтов позволял себе и с другими профессорами. Последствия подобного унижения наставников студент испытал на публичных экзаменах – профессора постарались срезать «всезнайку».

Но этот 1830 год выдался на редкость неудачным: холера накрыла Москву – люди мерли так стремительно и в таком количестве, что многие стали называть ее «чумой». Были закрыты все присутственные места, в том числе, учебные заведения и университет, а студенты – отправлены по домам. Город был оцеплен, как в военное время.

Лермонтов живет у бабушки в Москве, много сочиняет, в том числе, пробует себя в драме – пишет первую пьесу «Испанцы», ставшую следствием страстного увлечения театром.

Почему Лермонтов избрал местом действия Испанию?.. Причин много, но основная – Мишель решил докопаться до своих родовых истоков: откуда «Лермонтовы»?.. Была легенда, будто бы фамилия происходила от испанского владетельного герцога Лермы, который во время сражений с маврами был вынужден бежать из Испании в Шотландию. Эта история так захватила воображение Мишеля, что он долгое время подписывал и письма, и стихи «Лерма». Но «испанская ветвь» подтверждения не получила, а вот шотландская – подлинна.

B Лермонтов предпринял серьезные и глубокие поиски истины…

История происхождения фамилии ЛЕРМОНТОВ

Очень дальним предком Лермонтова был знаменитый Томас Лермонт, шотландский поэт и предсказатель, о котором сложено множество легенд. Возможно, спустя века, его магическая сила проявилась в русском потомке XIX века.

Фамилия восходит к XI веку и сохраняется до сих пор в графстве Эдинбург. После смерти Лермонта был найден документ, из которого следовало, «что в XI веке за помощь королю Малькольму III в разгроме Макбета, их предка, Лермонту дано в вотчину господинство Дарси» (ныне – деревушка в 8 км от г. Сент-Андрус — ред).

Член английского парламента А. Лермонт в 1873 г. письменно подтвердил:

«Мы некогда были владельцами поместья «Dairsie». Моя фамилия происходит от Томаса Поэта».

Лермонт Томас обладал даром пророчества, которое облачал в стихи и пел в сопровождении лютни.

Основателем ветви рода Лермонтовых в России стал Джордж (Георг) Лермонт, который во время смуты покинул Шотландию, и уже как поручик польской армии, был взят в плен войсками князя Дмитрия Пожарского при капитуляции польско-литовского гарнизона крепости Белая; затем в числе, так называемых «бельских немцев» поступил на службу к царю Михаилу Федоровичу. Лермонт принял православие и стал, под именем Юрия Андреевича, родоначальником русской дворянской фамилии Лермонтовых. В чине ротмистра русского рейтарского строя он погиб при осаде Смоленска.

Многие его потомки верно служили Российскому престолу, причем 66 из них – военные, принимавшие участие в вооруженных силах и России, и СССР, в белых и красных войсках.

В списке под № 30 значится «Юрий Петрович Лермонтов (1787-1831)», отец Поэта, капитан в отставке.

Под № 37 значится Михаил Юрьевич Лермонтов, поручик лейб-гвардии гусарского полка. Он, родившийся в восьмом колене, пытался восстановить справедливость, поскольку и Столыпины, и Арсеньевы считали род Лермонтовых «захудалым».

***

Зачем я не птица, не ворон степной,

Пролетевший сейчас надо мной?

Зачем не могу в небесах я парить

И одну лишь свободу любить?

На запад, на запад помчался бы я

 Где в замке пустом, на туманных горах,

На древней стене их наследственный щит

И заржавленный меч их висит.

Я стал бы летать над мечом и щитом –

И смахнул бы я пыль с них крылом.

И арфы шотландской струну бы задел,

Вниманьем одним, и одним пробужден,

Как раздался, так смолкнул бы он.

Но тщетны мечты, бесполезны мольбы

Против строгих законов судьбы,

Меж мной и холмами отчизны моей

Расстилаются волны морей.

Последний потомок отважных бойцов

Увянет средь чуждых снегов;

Я здесь был рожден, но не здешний душой…

О! зачем я не ворон степной!..

И действительно, Лермонтов предугадал – он был последним потомком шотландских «бойцов», и шестая его ветвь не имела продолжения…

Герб рода Лермонтовых

Существует Герб рода Лермонтовых, который входил в «Общий гербовник дворянских родов Российской империи». Вот его описание:

«В щите, имеющем золотое поле, находится черное стропило с тремя на нем золотыми четвероугольниками, и под стропилом – черный цветок. Щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом с дворянскою на нем короною. Намёт на щите золотой, подложен красным, внизу щита – девиз SORS MEA JESUS (Судьба моя Иисус).

Предок фамилии Лермантовых (Лермонтовых), Юрий Андреевич Лермант выехал из Шкотской земли в Польшу, а оттуда в 1633 г. в Москву. Потомки сего Юрия Андреевича Лермантовы, многие российскому престолу служили стольниками, воеводами и в иных чинах и жалованы были от Государей поместьями. Все сие доказывается справкою разрядного архива и родословною Лермантовых».

Михаил Юрьевич очень дорожил и чтил память о шотландских предках, и всегда носил при себе салфетку, на которой был вышит фамильный герб.

Смерть отца

Как уже говорилось, бабушка Елизавета Алексеевна делала все, чтобы оставить внука у себя. Очевидно, «семейная драма» дошла до апогея – бабушка и отец поссорились окончательно. Михаил был склонен уехать к отцу, но Елизавета Алексеевна пустила в ход все – слезы, угрозы, упреки, обвиняя внука в неблагодарности и черствости. И… Юрий Петрович уехал в Кропотово, а сын остался у бабушки, – больше они с ним не виделись. Вскоре, отец Лермонтова скончался вдали от сына, и не им были закрыты родные глаза.

Переписка отца и сына не сохранилась, но осталось духовное завещание Юрия Петровича:

«Ты одарен способностями ума, – не пренебрегай ими и всего более страшись употреблять оные на что-либо вредное или бесполезное; это талант, в котором ты должен будешь некогда отдать отчет Богу!.. Ты имеешь, любезнейший сын мой, доброе сердце… Благодарю тебя, бесценный друг мой, за любовь твою ко мне и нежное твое ко мне внимание, которое я мог замечать, хотя и лишен был утешения жить вместе с тобою.

Тебе известны причины моей с тобой разлуки, и я уверен, что ты за сие укорять меня не станешь. Я хотел сохранить тебе состояние, хотя с самою чувствительнейшею для себя потерею, и Бог вознаградил меня, ибо вижу, что я в сердце и уважении твоем ко мне ничего не потерял…».

…Скончался Юрий Петрович сорока четырех лет от роду от чахотки 1 октября 1831 года в Кропотове и погребен в церкви села Шипова.

Юрий Петрович оставил завещание, по которому все свое состояние (движимое и недвижимое) разделил пополам – между сыном и тремя своими сестрами. Делами раздела, по доверенности, занимался Григорий Васильевич Арсеньев, брат деда Поэта.

ЭПИТАФИЯ

Прости! Увидимся ль мы снова?

И смерть захочет ли свести

Две жертвы жребия земного,

Как знать! итак, прости, прости!..

Ты дал мне жизнь, но счастья не дал;

Ты сам на свете был гоним,

Ты в людях только зло изведал…

Но понимаем был одним.

И тот один, когда рыдая

Толпа склонялась над тобой,

Стоял, очей не обтирая,

Недвижный, хладный и немой.

И все, не ведая причины,

Винили дерзостно его,

Как будто миг твоей кончины

Был мигом счастья для него.

Но что ему их восклицанья?

Безумцы! не могли понять,

Что легче плакать, чем страдать

Без признаков страданья.

***

Занятия в Московском университете возобновились 12 января 1831 года, но лекции студенты посещали неаккуратно, и только когда 6 марта было официально объявлено, что холера побеждена, аудитории стали более многочисленными. Но… произошла одна неприятная история, которая едва не закончилась печально.

Как рассказывает Александр Иванович Герцен, в университете был некий профессор М.Я. Малов, грубый, мало образованный, читал он историю римского законодательства или теорию уголовного права. Студенты его невзлюбили за хамство и глупость, презирали, смеялись над ним, и решили от него избавиться. На очередной лекции Малов начал издеваться над студентами, говоря дерзости, сыпал оскорбления, – и аудитория возмутилась: «Вон его, вон его!» – кричали студенты, вскочив на лавки. Профессор поспешил убраться из аудитории, но молодежь последовала за профессором, вытолкала на улицу и кинула вслед его галоши!..

Эта история могла повлечь серьезные меры, вплоть до отдачи провинившихся в солдаты. Но ректор, благоразумно избегавший затрагивать студентов, у которых были влиятельные родственники, ограничился карцером. Малов был уволен, а студенты с конца мая 1831 года «уволены в отпуск» – тем дело и кончилось.

А Лермонтов подает в правление университета Прошение об увольнении его из «онаго» с 1 июня 1832 года, которое и было удовлетворено.

С Москвой, принесшей столько огорчений, покончено, и Лермонтов вместе с бабушкой Елизаветой Алексеевной выехали в Петербург.

ЮНОСТЬ

I.

Елизавета Алексеевна вместе с внуком поселилась на Мойке в прекрасном доме Ланского, комфортабельном и удобном, но… Лермонтову там плохо, он лишился, сна, у него апатия, плохие предчувствия, – «тайное сознание, что кончу жизнь ничтожным человеком».

Он скучает по Москве:

«Москва моя родина и всегда ею останется. Там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив! – лучше бы этих трех вещей не было, но что делать!.. Между мной и милой Москвой стоят непреодолимые преграды, и, кажется, судьба с каждым днем увеличивает их».

Однако что-то нужно было делать, и Лермонтов решил продолжить образование в Петербургском университете. Но там отказались зачесть годы пребывания в Московском университете, т.е., Лермонтову предложили вновь поступить на первый курс. Кроме того, полный курс в этом университете – четыре, а не три года, то есть, до самостоятельной жизни пришлось бы ждать аж до 1836 года!..

И Лермонтов принимает единственно правильное решение – поступить в Школу юнкеров, гвардейских прапорщиков, тем более, что его товарищи по Пансиону и университету Поливанов и Алексей Столыпин (Монго) уже это сделали. Выигрыш очевидный: через два года он будет свободен!.. Но воспротивилась бабушка, она категорически возражала, чтобы внук стал военным. Растревожились родные, друзья – все пытались отговорить его от такого неожиданного шага, ведь это – муштра, жесткая дисциплина, а как же творчество?.. Как же талант, Богом данный?!..

На что Лермонтов отвечал:

«Быть может, такова особая воля провидения!.. Умереть с пулей в груди стоит медленной агонии старца; поэтому если начнется война, клянусь Богом, что везде буду впереди…».

4 ноября 1832 года Лермонтов успешно сдает экзамены, и уже 8 ноября был зачислен в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.

Став «воином», Лермонтов начал с того, что, как говорили друзья, «выкинул штуку»: 26 ноября после езды в манеже, будучи еще «новичком», подстрекаемый опытными юнкерами, Лермонтов, «чтоб показать свое знание в езде, силу и смелость», сел на молодую лошадь, еще не выезженную, которая начала беситься, вертеться возле других лошадей на манеже. Одна из них ударила Лермонтова по правой ноге ниже колена и расшибла её до кости. Его без чувств вынесли из манежа. Болел он более двух месяцев, находясь в доме у своей бабушки.

Но оправился Лермонтов лишь в середине апреля и решил – продолжить военную службу. Иначе поступить не мог, ибо все в его роду – отец, дед, прадед, дядья – были военными…

II.

Образовательная программа в Школе юнкеров была весьма обширна. Кроме военных дисциплин (артиллерия, военный устав, тактика, топография, фортификация), выездов на лагерные учения в окрестности Петергофа летом и участия в осенних маневрах, воспитанники изучали математику, историю, словесность, географию, судопроизводство.

Распорядок жизни, как и положено в таком заведении, жесткий: подъем в 6 утра; зарядка; после завтрака – занятия с 8 до 12 часов; с полудня до часу дня – строевая подготовка; перерыв на обед и с 15 до 17 часов – вечерние занятия. На творчество времени практически не оставалось, но «не писать», Лермонтов не мог, тайком от начальства, по вечерам, он пробирался в дальние классы, и там создавались не только «юнкерские поэмы», весьма «привольные», а порой и скабрезные, но и новая редакция «Демона», и стихотворная повесть «Хаджи Абрек»; начат исторический роман «Вадим», посвященный крестьянскому восстанию под предводительством Пугачева (не закончен – ред.). Но что удивительно, сюжет романа практически идентичен «Дубровскому», хотя Лермонтов не мог его читать, поскольку был он опубликован в 1841 году, уже после смерти Поэта.

…В Московском университете Лермонтов слыл гордецом, воздвигающим преграду между собой и презираемыми бездарями; в Школе он – первый затейник всяческих каверз, автор уничижительных шаржей и острот, а также – гуляка и повеса.

В Школе издается рукописный журнал «Школьная заря», под руководством Лермонтова и… Мартынова, будущего его убийцы. В журнале были опубликованы «юнкерские поэмы»: «Уланша», «Гошпиталь», «Петергофский праздник», не исключено, что создавались они при участии его товарищей по школе, где царствовал дух разгула и кутежа. Юнкера, покидая Школу, разносили в списках эту «литературу» в гвардейские полки, в солоны, где собиралась «золотая молодежь», а затем поэмы начали появляться и в печати.

Эти сочинения, написанные прекрасным стихом, но пропитанные цинизмом и грязью, принесли Лермонтову «славу нового Баркова», что в дальнейшем весьма дурно отразились на творчестве и репутации Лермонтова. Разумеется, в полное собрание сочинений это не вошло, но в архиве они сохранились.

Покидая Школу в 1834 году корнетом лейб-гвардии Гусарского полка, Лермонтов назвал годы, проведенные здесь, «страшными».

После производства в офицеры господа юнкера были приведены к присяге, представлены великому князю Михаилу Павловичу, который, в свою очередь, представил их государю Михаилу Павловичу. В конце концов, новоиспеченные офицеры разъехались в свои полки. Корнет лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтов отбыл в Царское село. Но служба, к счастью, оказалась не обременительной, и Лермонтов большее время проводил в Петербурге, делая визиты, бывая на балах и маскарадах, в театре, в опере или балете. Бабушка была довольна – пусть мальчик развлекается, все лучше, чем сидеть в казино за картами!..

ТРИ МУЗЫ МИХАИЛА ЛЕРМОНТОВА

«Любил я трижды, трижды безнадежно…»

Екатерина Сушкова

На балу у «госпожи К.», 4 декабря 1834 года после долгой разлуки Лермонтов неожиданно встретил Екатерину Александровну Сушкову, ныне невесту его друга Алексея Лопухина. И ревность, и старая обида вспыхнули с новой силой, когда эта кокетка смеялась над ним, шестнадцатилетнем мальчишкой, влюбленным в неё. И Лермонтов задумал отомстить за слезы, которые заставило проливать его кокетство этой мадмуазели пять лет назад.

И Лермонтов разыграл, как по нотам, драму, сочиненную им и блестяще сыгранную. Он, изобразил пылкую влюбленность, заставив Екатерину влюбиться, вызвав тем самым ревность Алексея, а затем написал два анонимных письма, одно – ей о том, что будто бы он, Лермонтов, будучи беден, соблазнил некую девицу и бросил её, ради более богатой дамы, скомпрометировав несчастную и навсегда лишив ее тем самым доброго имени. А другое отправил тетке Сушковой, рассказав такую же историю, предупредив, что подобная судьба ждет и Екатерину, ибо этот «негодяй» ее не любит и никогда не любил, а просто из мести решил опорочить ее и скомпрометировать.

Гром и молния!.. Тетка в ужасе – и Лермонтову, подлому искусителю, было отказано от дома. Неутешная невеста плакала, но более она не имела возможности видеться с любимым, а несчастный Лопухин получил отставку, – свадьба расстроилась.

…Замуж Екатерина Александровна вышла в 1838 году за давнего поклонника, небогатого человека, дипломата А.В. Хвостова, без любви, ибо уже не была молода, и выбора, по сути, у нее не было…

Таинственная Н.Ф.И.

Этот «адресат» появился еще в 1831 году – Лермонтов пишет стихи, посвященные таинственной девушке, в которую влюблен и более того, ищет в ней сердечного друга, которая сумеет защитить и оправдать его в глазах светской толпы:

***

Когда я унесу в чужбину

Под небо южной стороны

Мою жестокую кручину,

Мои обманчивые сны,

И люди с злобой ядовитой

Осудят жизнь мою порой, –

Ты будешь ли моей защитой

Перед бесчувственной толпой?

В драме «Странный человек» главный герой Владимир Арбенин («двойник» Поэта) спрашивает Наталью Федоровну, помнит ли она, когда он давно привез ей стихи, в которых просил защитить себя против злословий света, – и «вы обещали мне! С тех пор я вам верю, как Богу! – с тех пор я вас люблю больше Бога! О, каким голосом было сказано это: обещаю!..».

И Наташа, пообещав, привязала листок со стихами к своему нательному крестику. В этом жесте Арбенин (Лермонтов) увидел залог взаимной и верной любви женщины, родственность их душ. Но как же он ошибался, как же тяжело он переживал свою ошибку!..

***

Я не достоин, может быть,

Твоей любви; не мне судить;

Но ты обманом наградила

Мои надежды и мечты,

И я всегда скажу, что ты

Несправедливо поступила…

Тайну «Н.Ф.И.» удалось разгадать Ираклию Андронникову, имя этой девушки Наталья Федоровна Иванова, которой Михаил Лермонтов посвятил около сорока стихотворений, объединенные темой обманутой любви, и драму «Странный человек».

***

Я не унижусь пред тобою;

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою.

Знай: мы чужие с этих пор (…)

Как знать, быть может, те мгновенья,

Что протекли у ног твоих

Я отнимал у вдохновенья!

А чем ты заменила их? (…)

Не знав коварную измену,

Тебе я душу отдавал;

Такой души ты знала ль цену?

Ты знала – я тебя не знал!

Варенька Лопухина

«Во всяком сердце, во всякой жизни пробежало чувство, промелькнуло событие, которых никто никому не откроет, но они-то самые важные и есть, они-то обыкновенно и дают тайное направление чувствам и поступкам», – писал Лермонтов.

Таким чувством в жизни самого Поэта, давшим тайное направление его поступкам, а главное – стихам, была его любовь к Вареньке Лопухиной.

Варвара Александровна Лопухина, младшая сестра Алексея Лопухина, друга Лермонтова, – наверное, самая глубокая его любовь. 4 декабря, вернувшись с именин Вареньки, он записал в дневнике:

«Ещё вчера я дивился продолжительности моего счастья! Кто бы подумал, взглянув на нее, что она может быть причиною страданья!».

Аким Шан-Гирей (троюродный брат Лермонтова – ред.), автор воспоминаний о Лермонтове, писал: «Будучи студентом, он был страстно влюблён в молоденькую, милую, умную, как день, и в полном смысле восхитительную В.А. Лопухину. Чувство к ней Лермонтова было безотчетно, но истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти своей, несмотря на некоторые последующие увлечения».

Именно к Варваре Лопухиной обращены строки, написанные Лермонтовым незадолго до своей гибели:

***

Но я вас помню – да и точно,

Я вас никак забыть не мог!

Во-первых, потому, что много

И долго, долго вас любил,

Потом страданьем и тревогой

За дни блаженства заплатил…

С людьми сближаясь осторожно,

Забыл я шум младых проказ,

Любовь, поэзию – но вас

Забыть мне было невозможно…

Варвара Александровна была почти ровесницей Лермонтова (г.р. 1815); однако различие в воспитании юношей и девушек привело к тому, что Варвара уже блистала в салонах, в то время, как Мишель оставался школьником. Варя была «кузиной», «сестрой», объектом нежного и страстного поклонения. Историю этой юношеской любви Лермонтов описал в «Княгине Лиговской»:

«…Жорж Печорин (как и Лермонтов), некрасив, неловок, но глубок и «странен». Жорж, привыкнув видеться с Верочкой часто, не находил в ней ничего особенного, пока не произошел один случай, изменивший все. Они большой компанией отправились в Симонов монастырь, ко всенощной молиться, слушать певчих и гулять. Жоржу выпало сидеть рядом с Верочкой, разговорились, легко и свободно. Наконец приехали в монастырь, разговор продолжался и во время всенощной, исключая тех минут, когда дивный хор монахов погружал их в безмолвное умиление. После всенощной они снова гуляли и возвратились в город очень поздно. Жорж весь следующий день думал об этом вечере, потом поехал к друзьям; визиты делались чаще и продолжительней, но близость обоих домов ни у кого не вызывали подозрений. Прошел месяц, и они убедились оба, что влюблены друг в друга до безумия».

Дальше события разворачиваются так же, как и у Лермонтова: Печорин не сдал экзамена, его отправляют в Петербург, в юнкерскую школу; перед расставанием Верочка, взяв Жоржа за руку, произнесла:

«Я никогда не буду принадлежать другому!».

Но вихрь событий закрутил Печорина, и через полтора года он узнал, что Верочка вышла замуж за старого, неприятного человека, и стала княгиней Лиговской. Что ее побудило, какая причина? «Нет, – думал Жорж, – любить она его не может!».

…Свадьба Вареньки Лопухиной состоялась в Москве 25 мая 1835 года, муж был на 17 лет старше ее, богатый помещик, действительный статский советник Николай Федорович Бахметев. У них было несколько детей, но выжила лишь одна дочь Ольга.

Лермонтова эта новость поразила в самое сердце, как она могла?! Как посмела забыть свое обещание – быть ему верной до самой смерти?!

***

У ног других не забывал

Я взор твоих очей;

Любя других, я лишь страдал

Любовью прежних дней;

Так, память, демон-властелин,

Все будит старину.

И я твержу один, один:

Люблю, люблю одну!

Принадлежишь другому ты,

Забыт певец тобой;

С тех пор влекут меня мечты

Прочь от земли родной;

Корабль умчит меня от ней

В безвестную страну

И повторит волна морей:

Люблю, люблю одну!

И не узнает шумный свет,

Кто нежно так любим,

Как я страдал и сколько лет

Я памятью томим;

И где бы я ни стал искать

Былую тишину,

Все сердце будет мне шептать:

Люблю, люблю одну!

1831.

Образ Вареньки Лопухиной нашел отражение во многих произведениях Лермонтова, в т.ч., в «Княгине Лиговской, «Герое нашего времени», в драме «Два брата», в поэме «Демон» и других стихах, ей посвященных.

…Варвара Александровна, узнав о гибели Лермонтова, очень сильно заболела, муж пытался ее лечить, предлагал поехать за границу, но она категорически отказалась, и тихо угасла в 1851 году, и было ей всего 36 лет.

Все письма Поэта, рисунки, многочисленные её портреты, написанные Лермонтовым, Варвара Александровна передала Александре Михайловне Верещагиной, которые, к счастью, сохранились, а её потомки передали это сокровище в Россию.

ПЕРВЫЕ ПУБЛИКАЦИИ

I.

Лермонтов, написав огромное количество стихов, поэм и прозы, категорически отказывался их публиковать. «Стихотворная повесть Хаджи Абрек» была написана им еще в юнкерской школе, и тоже – лежала без движения. Но его родственник и товарищ Николай Юрьев, с которым Мишель делился «сокровенным», тайно отнес поэму в журнал «Библиотека для чтения», где ее в начале августа 1835 года и напечатали. Узнав об этом, Лермонтов был взбешен!.. Досталось и Юрьеву, и Шан-Гирею, который тоже приложил к этому руку.

Но «Хаджи Абрека», на удивление, никто не ругал, наоборот, появились хвалебные отзывы!.. Более того, Пушкин, будучи у Вревских, их общих знакомых, прочитав ее в журнале, нарисовал рядом – два сухих пня друг против друга, как две загубленные жизни, и двух коней, оставшихся без седаков, и стрелу – знак схватки. Именно там, Пушкин сказал: «Далеко мальчик пойдет». Узнав об этом, Лермонтов успокоился, для него эта была очень высокая оценка!..

Лермонтов продолжал сочинять, работает над новыми произведениями: драмой «Маскарад», романом «Княгиня Лиговская», но по-прежнему ничего не хотел печатать.

…При жизни Лермонтова увидели свет только «Герой нашего времени» (в журнальном варианте, и отдельной книгой) в 1840 и 1841 году; из 450 стихотворных текстов напечатано лишь 40. Не было напечатано и поставлено ни одного драматического произведения. Стихи впервые были опубликованы в ж. «Отечественные записки» в 1842 – 1844 годах.

II.

27 января 1837 года, около пяти часов пополудни, за Комендантской дачей на Черной речке состоялся поединок Пушкина с Дантесом. В шесть вечера смертельно раненый Пушкин был привезен в свою квартиру на Мойке. В тот же вечер по городу разлетелась весть о смерти Пушкина.

И на следующий день, 28 января Лермонтов написал первые 56 строк стихотворения «Смерть Поэта», когда, как выяснилось позднее, Пушкин был еще жив. Но когда скорбное событие свершилось, стихи были уже готовы, и переписывались, и пересказывались, и выучивались наизусть и пожаром разнеслись по Петербургу!.. Жуковский, Тургенев, Карамзин, Вяземский, Одоевский и другие его современники были в восторге; великий князь Михаил Павлович, прочитав, сказал: «Этот чего доброго заменит России Пушкина».

«Смерть Пушкина возвестила России о появлении нового поэта – Лермонтова»! – справедливо подвел итог граф В.А. Соллогуб.

Ну а дальше – поднялась другая волна, пенная и грязная, – многие начали обвинять Пушкина, известного ревнивца, доказавшего свою несостоятельность: зачем женился на красавице, за которой будут увиваться и дипломаты, и царские особы?.. И Дантес, как человек благородный, напрасно заподозренный в неблаговидном поведении, не мог не стреляться!..

Этот разговор случился между Лермонтовым и его родственником Николаем Столыпиным, дипломатом, представителем «высшего круга», который заметил, что Дантес и Геккерн – иностранцы, и как дипломаты, не подлежат ни законам, ни суду русскому.

Лермонтов на это ответил: «Если над ними нет закона и суда земного, если они палачи гения, так есть Божий суд», – Столыпин лишь рассмеялся и пустился пересказывать новости светской жизни, а Лермонтов, схватив лист бумаги, что-то на нем стал чертить карандашом…

И 7 февраля появились заключительные 16 строк стихотворения «Смерть Поэта»:

***

А вы, надменные потомки,

Известной полостью прославленных отцов,

Пятою рабскою поправшие обломки

Игрою счастия обиженных родов!

Вы, жадною толпой стоящие у трона,

Свободы, Гения и Славы палачи!

Таитесь вы под сению закона,

Пред вами суд и правда – всё молчи!..

Но есть и Божий суд, наперсники разврата!

Есть грозный Судия, он ждет;

Он не подвластен звону злата,

И мысли, и дела он знает наперед.

Тогда напрасно вы прибегните к злословью!

Оно вам не поможет вновь,

И вы не смоете всей вашей черной кровью

Поэта праведную кровь!

Реакция последовала немедленно: шеф жандармов Бенкендорф доложил Его императорскому величеству о непозволительных стихах, бесстыдном вольнодумстве, и более чем преступном. Николай I, прочитав стихи, приказал наложить на них арест, произвести обыск на квартире автора, а самого – под арест. В результате срочного и «беспристрастного» разбирательства, Государь император повелеть соизволил: «лейб-гвардии Гусарского полка корнета Лермонтова за сочинение известных стихов тем же чином перевесть в Нижегородский драгунский полк», что означало – в действующую армию, на Кавказ.

На сборы дали 48 часов; Лермонтова отпустили домой проститься с бабушкой; а 19 марта 1837 года направляясь на Кавказ, он выехал из Петербурга в Москву…

КАВКАЗ

I.

Первопрестольную Лермонтов покинул только 10 апреля; в Ставрополь, «простудившись дорогой», он прибыл лишь в начале мая. Между тем Елизавета Алексеевна подняла все свои связи, весьма серьезные, чтобы вызволить любимого Мишеньку из неволи. А пока, зная о хлопотах бабушки, Лермонтов сказался «больным», подав в Штаб войск на Кавказской линии и в Черногории рапорт «об освидетельствовании болезни его».

Помещенный сначала в ставропольский военный госпиталь, Лермонтов был переведен затем в пятигорский для лечения минеральными водами. Он принимает ванны, пьет воду и гуляет по окрестностям, по горам, которые прекрасны и величественны…

Июнь, июль и начало августа – Лермонтов принял 60 минеральных ванн, и почувствовал себя вполне здоровым. И генерал-майор Вольховский представил рапорт «об отправлении в действующий за Кубань отряд Нижегородского драгунского полка прапорщика Лермонтова», но в отряд он прибыл лишь глубокой осенью…

Тем временем бабушка усиленно хлопотала, обратилась к великому князю Михаилу Павловичу походатайствовать «о всемилостивейшем прощении внука». Заварилась обширная начальственная переписка, которая вроде бы обещала закончиться благополучным исходом – «возможно, Михайло Юрьевич будет прощен в бытность государя в Анапе», – сообщает граф А.Ф. Орлов.

Лермонтов едет в Тамань, чтобы оттуда отправиться в Анапу или Геленджик, где находился отряд генерала Вельяминова, который готовился к встрече Николая I.  Предполагалось, что Лермонтов примет участие в боевых действиях отряда, отличится – и тем самым заслужит прощение, возможно, даже с повышением в чине.

Однако Лермонтов опоздал: боевые действия закончились 2 сентября 1837 года. Но несмотря на то, что «отличиться» в деле не удалось, желанное прощение было получено. 11 октября 1837 года в Тифлисе отдан высочайший приказ по кавалерии о переводе «прапорщика Лермантова лейб-гвардии в Гродненский гусарский полк корнетом».

Это важное событие произошло, как отмечает 21 октября в дневнике В.А. Жуковский (поэт, писатель, воспитатель юного Александра II – ред.):

«Пребывание в Новочеркасске. Прибытие государя. Его коротенькая и выразительная речь в круге, окруженном знаменами и регалиями атаманскими… Обед за маршальским столом… Прощение Лермонтова».

…Хотя Лермонтов и был назначен корнетом в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк высочайшим приказом от 11 октября 1837 года, явился он в Новгород только 25 февраля 1838 года. Более четырех месяцев он странствовал – Пятигорск, Ставрополь, Москва, Петербург – всюду встречи, неотложные дела, визиты, приятные события: напечатаны «Бородино», «Песня про купца Калашникова; в «Современнике» появилась «Казначейша».

Тем временем Елизавета Алексеевна продолжала хлопотать через Бенкердорфа о переводе любимого внука на прежнее место – в Царское Село. Граф проникся просьбой почтенной старушки, вдовы гвардии поручика Арсеньева, и написал великому князю Михаилу Павловичу ходатайство о возвращении единственного внука ее в родные пенаты – Царское Село. И, о радость! – 9 апреля 1838 года Лермонтов переводится в лейб-гвардии Гусарский полк. Он прощен. У него отличные связи, начальство его ценит, впереди – успешное продвижение по службе!..

II.

Лермонтов и Столыпин, его близкий родственник и друг, служившие в лейб-гвардейском полку, в 1839-1840 годах жили вместе в Царском Селе, где более всего собирались гусарские офицеры; товарищество было сильно развито в этом полку, на корпус которых они имели большое влияние.

В начале января «модный» поэт Лермонтов был приглашен на бал во французское посольство к Баранту, его возглавлявшему, у которого был сын Эрнест, 21 года, носил звание доктора Боннского университета и числился атташе кабинета министра иностранных дел Франции, но делами он занимался мало, больше – женщинами.

Секретарь французского посольства барон д*Андре от имени посла де Баранта при встрече на вечеринке, спросил у А.И. Тургенева, правда ли, что Лермонтов в стихотворении «Смерть Поэта» бранит французов или только – убийцу Пушкина?.. Тургенев переадресовал этот вопрос автору, и Лермонтов прислал ему стихотворение. Но оказалось, что де Барант, пригласив Лермонтова на бал, уже выяснил недоразумение – никакого поношения французской нации Поэт не наносил.

Однако Эрнест де Барант решил иначе, и посчитал необходимым заступиться за честь соотечественников, и прямо на балу, – вызвал Лермонтова на дуэль. Но «ларчик открывался просто» – «шерше ля фам», они оба ухаживали за некой известной дамой, и Лермонтов был более ею обласкан.

Лермонтов вызов принял, секундантом стал Столыпин. Поскольку де Барант считал себя обиженным, то выбирать оружие было предоставлено ему. Француз выбрал холодное оружие – шпаги, до первой крови, затем – на пистолетах.

Противники со своими секундантами сошлись на Черной речке 18 февраля. В самом начале дуэли у Лермонтова переломился конец шпаги, и де Барант ранил поэта в грудь, но рана была незначительна, и дуэлянты взялись за пистолеты.

Француз долго целился, Лермонтов просто поднял пистолет, и на счет «три» –- оба спустили курки. Де Барант промахнулся, Лермонтов стрелял «с руки» – в воздух.

Поначалу о дуэли высшее начальство ничего не знало, но долго ли живет такой секрет в «большой деревне»? Тайное стало явным, последовало разбирательство: Лермонтова судили военным судом и посадили под арест в Ордонанс-гауз, где содержались офицеры. Де-Барант, иностранец, суду не подвластен, поэтому обязан покинуть Россию…

5 апреля 1840 года военно-судное дело над поручиком лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтовым было закончено. Варианты наказания, на выбор: разжаловать в рядовые; содержание в течение шести месяцев в крепости; после содержания три месяца в каземате – выписать в один из армейских полков.

Николай I своей рукой начертал на обвинительном заключении:

«Поручика Лермантова перевесть в Тенгинский пехотный полк тем же чином; отставного поручика Столыпина освободить от подлежащей ответственности. Исполнить сегодня же».

В первых числах мая 1840 года Лермонтов отбыл из Петербурга, снова – Кавказ. Состоялась прощальная вечеринка у Карамзиных. Лермонтов был грустен и тих. Стоя у окна и глядя на тучи, проползающие над Летним садом и Невой, написал стихотворение «Тучки небесные, вечные странники», и по просьбе друзей, прочел его. А когда кончил, глаза его были влажные от слез…

***

Тучки небесные, вечные странники!

Степью лазурною, цепью жемчужною

Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники

С милого севера в сторону южную.

Кто же вас гонит: судьбы ли решение?

Зависть ли тайная? Злоба ль открытая?

Или на вас тяготит преступление?

Или друзей клевета ядовитая?

Нет, вам наскучили нивы бесплодные…

Чужды вам страсти и чужды страдания;

Вечно холодные, вечно свободные,

Нет у вас родины, нет вам изгнания…

«УЖЕЛИ ЗАХОЧУ Я ЖИТЬ ОПЯТЬ,

ЧТОБЫ ДУШОЙ ПО-ПРЕЖНЕМУ СТРАДАТЬ?..»

«Сквозь магический кристалл…»

Великий князь Константин Константинович Романов (известен как поэт «К.Р.» – ред.) очень любил М.Ю. Лермонтова. Возможно, выбор его определился тем, что Лермонтов, поэт и офицер, гений в литературе и герой в боях, как никто другой воплощал союз лиры и меча. И на вечерах «Лермонтовский досуг», которые Князь устраивал для офицеров Измайловского полка, он выступал с целой подборкой произведений любимого поэта: отрывки из «Мцыри», последние монологи «Демона», ряд других стихотворений. По свидетельству очевидцев, когда настал черёд стихотворению «Смерть», у чтеца перехватило дух, голос его задрожал: «Ужели захочу я жить опять, чтобы душой по-прежнему страдать?» Подумать только, что написал это семнадцатилетний юноша!.. «Смерть» относилась к числу неизданных сочинений Лермонтова. В печати оно появилось через 3 месяца после прочтения его на заседании «Лермонтовского досуга». Таким образом, К.Р. имел возможность читать и не получившие одобрения цензуры стихи, внося элемент вольнодумства. Люди, считал Великий князь, должны сами научиться понимать, где хорошее, а где дурное…

Лермонтов всегда знал, что жизнь его недолга, тема смерти присутствует во многих его стихах и поэмах, размышления о её неотвратимости и потому – ответственности перед этой минутой. Есть два момента в жизни каждого человека, на которые он не имеет никакого влияния – всё свершается по воле Господа: это – рождение и смерть. Жизнь – лишь краткий промежуток между этими великими для любого человека событиями, и как он распорядится им, чем заполнит, что оставит после себя – лишь на это он имеет право, в соответствии со свободой воли, коей одарил Своё творение Господь.

Лермонтов знал, как и где он окончит свой земной путь, и подробнейшим образом описал его, с поразительными деталями, словно ему было дано заглянуть по «ту» сторону бытия…

СОН

В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди лежал недвижим я;

Глубокая ещё дымилась рана,

По капле кровь сочилася моя.

Лежал один я на песке долины;

Уступы скал теснилися кругом,

И солнце жгло их жёлтые вершины

И жгло меня – но спал я мёртвым сном.

И снился мне сияющий огнями

Вечерний пир в родимой стороне,

Меж юных жён, увенчанных цветами,

Шёл разговор весёлый обо мне.

Но, в разговор весёлый не вступая,

Сидела там задумчива одна,

И в грустный сон душа её младая,

Бог знает, чем была погружена;

И снилась ей долина Дагестана;

Знакомый труп лежал в долине той;

В его груди, дымясь, чернела рана,

И кровь лилась хладеющей струёй.

1841

Провидец или Пророк?..

Памятным летом 1830 года трагически погиб во время чумного бунта севастопольский военный губернатор Николай Алексеевич Столыпин, родной брат бабушки Лермонтова. Участник войны 1812 года, генерал-лейтенант, ревнитель военного просвещения, «слуга Царю, отец солдатам» был растерзан толпой…  Эпидемия и беспорядки на юге-востоке страны, мятежи в Европе, свержение тирании во Франции подвигли шестнадцатилетнего юношу на создание удивительных по своей прозорливости и глубине стихотворений: «30 июля. 1830 года», «Предсказание». Тема суда – земного и небесного, неотвратимость наказания вне зависимости от высокого происхождения и положения – как предупреждение, как неизбежность, о чём должен помнить каждый грешный, земной человек. Есть Суд высший, небесный, который грядёт, и от него пощады не будет…

ПРЕДСКАЗАНИЕ

Настанет год, России чёрный год,

Когда царей корона упадёт;

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь;

Когда детей, когда невинных жён

Низвергнутый не защитит закон;

Когда чума от смрадных, мёртвых тел

Начнёт бродить среди печальных сёл,

Чтобы платком из хижин вызывать,

И станет глад сей бедный край терзать;

И зарево окрасит волны рек:

В тот день явится мощный человек,

И ты его узнаешь – и поймёшь,

Зачем в его руке булатный нож:

И горе для тебя! – твой плач, твой стон

Ему покажется смешон;

И будет всё ужасно, мрачно в нём,

Как плащ его с возвышенным челом.

1830

Читая эти строки в ХХI веке, невольно берёт оторопь: шестнадцатилетний юноша с абсолютной точностью описал все «симптомы» Октябрьской революции. Что это?..  Пророческий  дар (в наличии которого, читая и другие его стихи, трудно усомниться)? Случайное совпадение?.. Однако «болевые точки» грядущей российской революции указаны с пугающей точностью. В этом стихотворении развёрнута поистине апокалиптическая картина социального хаоса и беззакония. Выражение «чёрный год» здесь тоже очень многозначительно: так же называли в те годы пугачёвский бунт. Лермонтов сомневается в устойчивости народовластия; в конечном счёте, считал он, восторжествует диктатура «сильной личности»…

Власть не любила вольнолюбивого Поэта. И было за что!.. Одного дерзкого стихотворения, которым Лермонтов откликнулся на убийство Пушкина, было достаточно. И наказание  последовало незамедлительно – первая ссылка на Кавказ, на театр военных действий!..

«…Мишенька по молодости и ветрености написал стихи на смерть Пушкина и в конце написал неприлично насчёт придворных… Государь изволил выписать его в Нижегородский драгунский полк в Грузию; и он на днях едет.», – жаловалась в письме родственнику бабушка Е.А. Арсеньева.

Представление Лермонтова к награде орденом Святого Владимира 4 степени с бантом – за проявленную храбрость в битве при реке «Валерик» («река смерти») и присвоению нового звания – так и осталось не удовлетворённым: император просто вычеркнул Лермонтова из списка! В утешение Е.А. Арсеньевой, по её ходатайству, Лермонтову предоставили отпуск на 2 месяца. Это был последний его визит в Петербург и Москву. Но и эта кратковременная передышка окончилась внезапно: граф Бенкендорф, которому не нравились хлопоты о прощении Лермонтова и выпуск его в отставку, приказал немедленно отбыть в полк, покинув столицу в 48 часов!..

Прощание с друзьями было грустным. Как вспоминала графиня Ростопчина, «Лермонтов только и говорил об ожидавшей его скорой смерти. Я заставляла его молчать и стала смеяться над его, казавшимися пустыми, предчувствиями».

Владимир Федорович Одоевский, литератор, музыковед, очень ценивший Лермонтова и возлагавший не него большие надежды, при расставании подарил тому старинную «записную книгу», написав:

«Поэту Лермонтову даётся сия моя старая и любимая книга с тем, чтобы он возвратил мне её сам, и всю исписанную. Князь В. Одоевский, 1841. Апрель 13-е. СПБург». 

Заполнил книгу стихами Лермонтов лишь наполовину, оставив в ней десяток прекрасных стихотворений.

Юрий Самарин, издатель ж. «Мсковитянин», которому Лермонтов принёс стихотворение «Спор», вспоминает: «Я никогда не забуду нашего последнего свидания, за полчаса до отъезда.  Уезжал поэт грустный. Ночь была сырая. Он говорил со мною о своей будущности, о своих литературных проектах, и среди всего этого он проронил о своей скорой кончине несколько слов, которые я принял за обычную шутку с его стороны…».

ПРОРОК

С тех пор, как вечный Судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья:

В меня все ближние мои

Бросали бешено каменья.

Посыпал пеплом я главу,

Из городов бежал я нищий,

И вот в пустыне я живу,

Как птицы, даром Божьей пищи;

Завет предвечного храня,

Мне тварь покорна там земная;

И звёзды слушают меня,

Лучами радостно играя.

Когда же через шумный град

Я пробираюсь торопливо,

То старцы детям говорят

С улыбкою самолюбивой:

«Смотрите: вот пример для вас!

Он горд был, не ужился с нами:

Глупец, хотел уверить нас,

Что Бог гласит его устами!

Смотрите ж, дети, на него:

Как он угрюм и худ, и бледен!

Смотрите, как он наг и беден,

Как презирают все его!»

1841

«ОРЁЛ или РЕШКА?»

I.

На Кавказ, как свидетельствует первый биограф Лермонтова Висковатов, Поэт отправился в сопровождении родственника и друга Монго-Столыпина, которому родные поручили оберегать Мишеля от всяких опасных происшествий. По дороге к месту службы друзья встретили случайного знакомого, следующего в Пятигорск. За ужином разговорились, и Лермонтов загорелся:

«Послушай, Столыпин, ведь теперь там хорошо! Едем в Пятигорск!» Монго заупрямился, тогда Мишель вынул монетку и сказал: «Бросаю полтинник, если упадёт кверху орлом – едем в отряд, если решёткой – в Пятигорск. Согласен?»

Полтинник подлетел и упал – выпала «решка». Лермонтов радостно закричал: «Едем немедленно!» – отправились в коляске под проливным дождём. Спутники молчали, зато поэт говорил без умолку всю дорогу…  А в Пятигорске их уже ждали все участники скорой, и теперь уже – неминуемой трагедии: убийца Мартынов и секунданты Васильчиков и Глебов.

Неделя прошла в балах, пикниках, выездах, приемах и танцах. Молодежь развлекалась, и тон задавал Лермонтов, душа общества, острослов, шаржист и выдумщик на разные проказы. Более всего доставалось самовлюблённому Мартынову, убеждённому в том, что мир вращается вокруг него, что его ждёт блестящая карьера не иначе, как генерала. Всё это давало основание молодым офицерам подшучивать на Мартыновым, тем более, что с чувством юмора у него были большие проблемы с юношеских лет.

В воскресенье, 13 июля, молодёжь веселилась, как всегда. Мартынов, флиртуя с хозяйкой дома, принимал эффектные позы, а Лермонтов быстро рисовал его фигуру, не забывая «опознавательного знака» – любимого длинного кинжала, с которым тот не расставался, за что и получил прозвище «господин Кинжал». Мартынов перехватил взгляд Мишеля и нахмурился. При выходе из дома, Мартынов задержал Лермонтова и потребовал прекратить его шуточки, обещая в противном случае примерно наказать. «Уж не хочешь ли ты потребовать удовлетворения?» – усмехнулся Лермонтов. «Хочу!» – заносчиво ответил Мартынов.

…Дуэль состоялась 15 июля на склоне горы Машук. Кто-то из секундантов воткнул в землю шашку, сказав: «Вот барьер!» Затем дуэлянтов развели на 30 шагов, вручив заряженные пистолеты. «Сходись!» – раздалась команда. Лермонтов не тронулся с места, подняв пистолет дулом вверх, заслонился рукой и локтём. Мартынов быстро подошёл к барьеру и выстрелил!.. Поэт упал, как подкошенный, в правом боку дымилась рана, в левом – сочилась кровь: пуля пробила сердце и лёгкие…  Позже Мартынов оправдывался, будто это несчастный случай, что он не целился, что он вообще никудышный стрелок… Ложь!  Хотел убить и убил!..

В этот вечер разразилась сильнейшая гроза, небо раскалывалось от диких молний, горы сотрясались от оглушительных раскатов грома, ливень затопил землю. До сих пор точно восстановить события той трагедии не удаётся: все участники дуэли, стараясь обелить себя, лгали, выгораживая друг друга, сговорились, как отвечать дознавателям. Ясно одно: дуэль состоялась в нарушение всех правил, не было даже доктора, чтобы оказать первую помощь раненому, экипажа, чтобы доставить его на квартиру. Местное духовенство отказывалось отпевать «самоубийца», проблему решил следователь плац-майор подполковник Унтилов, распорядившись предать земле поручика Лермонтова по христианскому обряду, ибо и Пушкин умер подобною смертью, однако похоронен со святостью.

Убийца был отправлен в Киев на покаяние под начало местной Духовной консистории на 15 лет. Однако жил он в отличной квартире в одном из флигелей Лавры, участвовал во всех встречах, балах, торжествах и городских развлечениях, ничем себя не ограничивая. Каждый год Мартынов хлопотал об облегчении своей участи, и через 5 лет преступника избавили от «дальнейшей публичной эпитимьи», и он уехал в Москву, где жил безвыездно и умер.

В сухом остатке: посредственность убила Гения, подло и безжалостно, как всегда.

В день последней дуэли Лермонтов говорил своему секунданту Михаилу Глебову, что составил план двух романов: одного из эпохи наполеоновских войн (о чём свидетельствуют последние стихи «Воздушный корабль» и «Последнее новоселье» – ред), а другого из кавказской жизни – «С Тифлисом при Ермолове, его диктатурой и кровавым усмирением Кавказа, Персидской войной и катастрофой, среди которой погиб Грибоедов» (поэма «Измаил-бей» и целый цикл стихотворений о Кавказе – ред).

Не сбылось!..

II.

Похороны состоялись через два дня после дуэли. В отпевании усопшего было отказано, поэтому гроб лишь трижды обнесли вокруг храма, и протоиерей Александровский сопроводил покойного к могиле на старом пятигорском кладбище у подножия Машука.

На церемонию пришло множество людей, гроб несли на своих плечах офицеры четырех полков, в которых довелось служить Лермонтову. На могилу водрузили камень со скромной надписью – «МИХАИЛ». Позднее его заменили плитой с точным указанием имени, звания и дат жизни покойного.

Упорно ходила легенда, будто Николай I, узнав о смерти Поэта, сказал: «Туда ему и дорога», но императрица укорила супруга, после чего император объявил присутствующим: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит».

Восемь месяцев покоилось тело Лермонтова в пятигорской земле. Но после долгих хлопот Елизавета Алексеевна добилась разрешения перезахоронить внука в родовом имении. Останки Поэта, по распоряжению императора, уложили в свинцовый и засмоленный гроб и в таком виде доставили в фамильный склеп в Тарханах (ныне село Лермонтово – ред.). Здесь наконец свершилось отпевание Михаила Юрьевича в церкви Михаила Аристратига, его небесного покровителя, и вторичное захоронение произошло 23 апреля 1842 года, рядом с могилой матери и деда.

Неподалеку от склепа высится дуб, посаженный бабушкой по завещанию любимого внука Михаила Юрьевича Лермонтова:

***

Надо мной, чтоб вечно зеленея,

Темный дуб склонялся и шумел!..

III.

Отзывы современников о М. Ю. Лермонтове

А.И. Герцен: «Лермонтов находился под сильнейшим влиянием гения Пушкина, с чьим именем связано начало его литературной известности. (…) Герои Лермонтова – часть его самого; его стихотворения – самая полная его биография».

И.С. Тургенев: «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижных темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовывался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ… Известно, что он до некоторой степени изобразил самого себя в Печорине: «Глаза его не смеялись, когда он смеялся» и т.д. …Внутренне Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба».

Ф.М. Достоевский: «Сколько он написал нам превосходных стихов… Он проклинал и мучился. Он мстил и прощал, писал и хохотал – был великодушен и смешон…Мы не соглашались с ним иногда, нам становилось тяжело и досадно, и грустно, и жаль кого-то, и злоба брала нас. Наконец ему наскучило с нами; он нигде и ни с кем не мог ужиться; он проклял нас и осмеял, и «насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом» ушел от нас…».

В.Ф. Ходасевич: «Первая русская проза – «Герой нашего времени», в то время как «Повести Белкина», при всей их гениальности, есть до известной степени еще только проза французская… Лермонтов дал первый толчок тому движению, которое впоследствии, благодаря Гоголю, Достоевскому и Толстому, сделало русскую литературу – литературой исповеди, вознесло её на высоту недосягаемую, сделало искусством подлинно религиозным. (…) И каждый художник, помня о Лермонтове, обязан спросить себя: имею ли я право произнести жреческую формулу, как имел это право он, превзошедший людей в добре и зле?».

А. Н. Толстой: «Лермонтов – прозаик – это чудо, это то, к чему мы сейчас, через 100 лет, должны стремиться, должны изучать лермонтовскую прозу, должны воспринимать её как истоки великой русской прозаической литературы. «Герой нашего времени» – это глубоко и человечно, эту прозу мог создать только русский язык, вызванный гением к высшему творчеству. Из этой прозы – и Тургенев, и Гончаров, и Достоевский, и Лев Толстой, и Чехов. Вся великая река русского романа растекается из этого прозрачного источника, зачатого на снежных вершинах Кавказа».

А. А. Ахматова: «Слово слушается его, как змея заклинателя: от почти площадной эпиграммы до молитвы. Слова, сказанные им о влюбленности, не имеют себе равных ни в какой из поэзий мира. «Всё было подвластно ему». Я уже не говорю о его прозе. Здесь он обогнал самого себя на 100 лет и в каждой вещи разрушает миф о том, что проза – достояние лишь зрелого возраста. И даже то, что принято считать недоступным для больших лириков, – театр – ему было подвластно… До сих пор не только могила, но и место его гибели полны памяти о нем. Кажется, что над Кавказом витает его дух, перекликаясь с духом другого великого поэта: «Здесь Пушкина изгнанье началось и Лермонтова кончилось изгнанье».

В.А. Соллогуб: «Смерть Пушкина возвестила России о появлении нового поэта – Лермонтова. Я сблизился С Лермонтовым у Карамзиных, и был одно время с ним сотрудником «Отечественных записок». Лермонтов, несмотря на громадное его дарование, почитал себя ничем иным, как любителем, и, так сказать, шалил литературой.

Последнее наше свидание мне очень памятно. Это было в 1814-м, он уезжал на Кавказ, и приехал ко мне прощаться. «Однако ж, – сказал он, – я чувствую, что во мне действительно есть талант. Я думаю серьезно посвятить себя литературе. Вернусь с Кавказа, выйду в отставку, и тогда давай вместе издавать журнал». Он уехал в ночь. Вскоре он был убит».

ПАМЯТЬ

1. Произведения, переведенные на иностранные языки других народов:

     «Герой нашего времени» – на 11 языков; Поэмы – на 7 языков; стихи – на 7 языков.

2. Памятники: Великий Новгород, Пятигорск, Пенза, Тамбов, Буденовск, Москва, Ростов-на Дону, Санкт-Петербург, на месте дуэли, Ставропольский край г. Лермонтов.

3. Полное собрание сочинений: 1948, 1957, 1961-1962; 1969, 1988-1990, 2002

4. Библиотеки, театры, улицы имени М.Ю. Лермонтова – не поддаются подсчету…

 Римма Кошурникова