Нонна Слепакова (1936-1998)

Старики
Стариков кладут на стол -
В пиджаке, в мундире.
Кто нечаянно ушел,
Кого -
уходили
Горки крутые,
Лестницы крутые,
Женщины святые,
Крупно завитые.

Плачет музыка вдали
Тоненько и строго.
Старики от нас ушли,
Зная много, много.

Позабыли старики
Все на этом свете:
На столах - черновики,
Новости - в газете,
Удочки и васильки -
Все забыли старики.

Ну а мы - сидим-грустим,
Наливаем стопку.
Огуречиком хрустим,
Закрываем скобку,
Принимаем горячо
Гордое наследье -
Недожитое еще
Громкое столетье.

По листку, по кирпичу,
Чтоб не встала стройка,
По плечу не по плечу -
Принимаем бойко.

И как будто в первый раз
Наступает утро.
Мы как будто лишь сейчас
Родились, как будто.

Где-то музыка вдали
Плачет, замирая.
Старики от нас ушли,
Ничего не зная.

Гости

Когда уходили гости,
Я прятала их шарфы,
Перчатки, галоши, трости
За тумбочки и шкафы,
И толстенький дядя Боря,
Который всегда один,
Под веником в коридоре
Очки свои находил.
Искать помогала мама,

Спичкой светил отец,
А тетя Тамара прямо
Расстраивалась вконец,
Сердилась на самом деле!
А я-то ведь не со зла:
Чтоб дольше они сидели,
Шумели вокруг стола,
И, шалая от восторга,
Я трогала бы рукой
Колодочки Военторга,
Заслуженные войной,
Зачитывала бы стихами
И на руки лезла к ним.
А пахло от них духами
И чем-то еще, спиртным...

Еще оставались шпроты,
И яблоки, и пирог!..
Но вот - находились боты,
Щелкал вдали замок,
И "Золотая Рыбка",
И ваза простых конфет,
И мамина улыбка
Припрятывались в буфет.

А рюмочки-тонконожки,
Захватанные с боков,
Звенели еще немножко
От бабушкиных шагов,
А папа стоял с будильником -
Ведь завтра ему вставать! -
И легоньким подзатыльником
Меня прогонял в кровать...

И грусти своей, и злости
Мне некуда было деть.
Зачем уходили гости?..

Ну что бы им посидеть!


Окно на Гатчинской улице

В банках майонезных
Лук торчит буграми,
Зелень стрел полезных
Прижимая к раме.

За облезлым, чадным
Двориком и домом,
За Двором Печатным
В кирпиче знакомом,
За привычной Гатчинской -
Чую дух тревожный,
Едкий и заманчивый,
Железнодорожный.

Жди меня, Московский!
Жди меня, Финляндский!
Белым паром порскай!
Поездами лязгай!

Там березы статные
Скачут по России,
Все черноиспятнаны,
Словно псы борзые!

Подойду поближе -
Ветки в грудь уставят
И лицо оближут
Клейкими листами!..

В дверях

Стучали? Открываю...
Молоденький моряк.
Он хочет видеть Валю,
Он топчется в дверях,
Краснеет, словно вишня.
А я ему — сплеча:
"А Валя замуж вышла
За Сашку-москвича!

Варила, убирала,
Рогалики пекла,
Бусы примеряла
Из белого стекла.
Так долго, долго-долго
Разглядывала их...
И на машине "Волга"
Увез ее жених..."

Господи помилуй!
Не надо было так!
Глядит куда-то мимо
Молоденький моряк, -
Еще и не в обиде,
А словно во хмелю...
И говорит: "Простите". -
"Простите", - говорю...


Мальчик с велосипедом

У окон мальчик ходит,
А я почти стара.
Моя пора проходит,
Идет его пора.

Притихнешь по старинке,
Как будто в двадцать лет,
Покуда по тропинке
Хрустит велосипед.

Сирень и все, что хочешь,
А в общем - ничего.
И нехотя хохочешь,
Равняясь на него,
И ходит он, не зная,
Что я совсем не та,
И кто же я такая,
И чем я занята.

Бегу девчонкой бойкой
С нехитрою душой
За клетчатой ковбойкой,
За юностью чужой, -
Я все еще дуреха,
Хотя почти стара...
Идет моя эпоха,
Прошла моя пора.

Никогда

Вот юность и любовная невзгода,
Не помню точно - дождик или снег,
Но каменная мокрая погода
Способствует прощанию навек.

И уж конечно, пачку старых писем
Решительно мне друг передает.
И свист его пустынно-независим,
Как дождь ночной, как лестничный пролет.

Он отчужденно втягивает шею.
Его спина сутула и горда.
И обреченной ясностью своею
Еще пугает слово "никогда"...

Ручные птицы

Когда подброшенно встаю
К стихам своим ночами, —
Слетайтесь на руку мою,
Всторги и печали!

Пусть ваши клювики стучат
По коже все больнее,
Пусть ваши перышки торчат
Расхристанней, вольнее!

Ни Бог, ни черт не разберет —
И вряд ли это нужно, —
Кто здесь до глуби доклюет,
Кто стукает наружно...

Стеклянный трепет ваших тел,
Дрожащее зуденье...
И кто б сюда не залетел —
Во всем мое хотенье.

Сидеть, крылами осеня
Полночные страницы!
Сидеть! Работать на меня,
Мои ручные птицы!

Сидеть! Покуда в тайниках
Томительно мужаю,
Пока сама себе никак,
Забывшись,
не мешаю...

Часы

Вот часы. Сколько лет,
А скрипят, а идут, —
То ли да, то ли нет,
То ли там, то ли тут.

Вот семья. Вот еда.
Стол и стул. Шум и гам.
За окном — вся беда,
За окном, где-то там!..

Вот и тридцать седьмой,
Вот и сорок шестой.
Милый маятник мой,
Ты постой, ты постой.

Если в дому умрут,
Он стоит. А потом —
То ли там, то ли тут,
То ли гроб, то ли дом.

Все ушли. Вся семья.
Нам вдвоем вековать:
То ли мать, то ли я,
То ли я, то ли мать.

Пятьдесят третий год.
Шестьдесят третий год.
Если кто и придет,
То обратно уйдет.

Вот мы верим во все.
Вот уже ни во что.
И ни то нам, ни се,
Все не так, все не то.

Сколько дней, сколько лет,
По ночам и чуть свет —
То ли да, то ли нет,
То ли нет, то ли нет..

Улыбка

Мне улыбнулась годовалая,
Грызя пластмассовую рыбку.
Куда же это подевала я
Свою — такую же — улыбку,
Да и другие: ведь наверное,
Я улыбалась в десять лет,
И в девятнадцать?.. Дело скверное —
Улыбок прежних больше нет.

Как безрассудно, опрометчиво —
Их не запомнить, потерять!
Свою улыбку — делать нечего —
Встречаю в зеркале опять,
И медлю с новою улыбкою,
И посылаю в пустоту
Ее — искусственную, зыбкую,
Опять не ту, совсем не ту...

И хорошо еще, что дома я,
Что мать к столу меня зовет,
Что у нее лицо знакомое,
Что за окошком дождь идет.