Алла НОВИКОВА-СТРОГАНОВА

Новизна «Денисьевского цикла» и в том, что лирический герой не только испытал чувства жгучей вины и раскаяния, но и сумел обвинить себя самого от имени возлюбленной за те душевные муки и бесчисленные страдания, которые он ей причинил, будучи духовно незрячим в «слепоте страстей». Безоглядная страсть ставит под удар любящее женское сердце, делает его ранимым и беззащитным, как под ножом убийцы. 
Пожалуй, впервые в русской литературе поэзия так глубоко проникла в духовный мир героини, помогла выразиться страдающей женской душе. От лица женщины, которая не в силах сдержать охватившего её ужаса и боли, написано стихотворение «Не говори: меня он, как и прежде, любит…» (<1851 или 1852>). Здесь возлюбленный уподобляется душегубу с ножом, занесённым над жертвой: 
Он жизнь мою бесчеловечно губит,
Хоть, вижу, нож в руке его дрожит.
<…>
Он мерит воздух мне так бережно и скудно...
Не мерят так и лютому врагу...
Ох, я дышу ещё болезненно и трудно,
Могу дышать, но жить уж не могу. (203)
«Денисьевский цикл» отличается особой тонкостью психологического рисунка, диалогичностью, дуэтным построением. Так, своеобразным ответом героя на укоризны и упрёки героини становятся стихотворения «О, не тревожь меня укорой справедливой…» (<1851 или 1852>), «Ты, волна моя морская…» (1852) и другие. 
Лирический герой постоянно терзается, сознавая свою вину перед Богом и людьми, перед любимой женщиной за то, что безрассудно вверг её в пучину отчаяния. Тогда как надлежало бы молить Господа о вразумлении, о преодолении диавольских искушений, познавая святую волю Божию, просить Его великого заступления в борьбе с помрачающими разум и душу страстями и блудными помыслами. 
К тем, кого смущают помыслы прелюбодеяния, обращался со своей неустанной проповедью святой апостол Павел: «Бегайте блуда; всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела» (1 Кор. 6: 18); «Тело же не для блуда, но для Господа» (1 Кор. 6: 13); «А блуд и всякая нечистота и любостяжание не должны даже именоваться у вас» (Еф. 5: 3); «Брак у всех да будет честен и ложе непорочно; блудников же и прелюбодеев судит Бог» (Евр. 13: 4).
Отпавшего от Бога человека церковное предание называет блудным сыном – в соответствии с евангельской притчей (ср.: Лк. 15: 11–32). Христос пришёл спасти Своих блудных сыновей, вывести их на истинный путь, потому что они заблудились, отступив от Божьих заповедей. 
Лирический герой Тютчева также одержим острым раскаянием за ложное и фальшивое положение, в которое поставил своё «случайное семейство», обрекая его на трагическую участь: 
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала 
То, что в душе её цвело. (197)
Об этом же говорят строки поэтической исповеди «Чему молилась ты с любовью…» (<1851 или 1852>): 
Чему молилась ты с любовью,
Что как святыню берегла,
Судьба людскому суесловью
На поруганье предала.
Толпа вошла, толпа вломилась
В святилище души твоей,
И ты невольно постыдилась
И тайн, и жертв, доступных ей. (205)
Представленная ужасающая картина поругания «святилища души» толпой обвинителей идёт вразлад с Божьими заповедями. Христос, пришедший призвать грешников к покаянию: «пойдите, научитесь, что значит: “милости хочу, а не жертвы”? Ибо Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф. 9: 13), – даровал людям свободную волю в Боге, чтобы каждый мог внутренне очиститься от греха. Сам Господь, сошедший с Небес «нас ради человек и нашего ради спасения», явил великий образец милующего отношения к падшему грешнику. Обличив лицемерие книжников и фарисеев: «кто из вас без греха, первый брось на неё камень» (Ин. 8: 7), – Христос, преподав душеспасительное наставление, отпустил с миром приведённую к Нему «женщину, взятую в прелюбодеянии» (Ин. 8: 3): «Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши» (Ин. 8: 11). Первосвященникам и старейшинам народа, не раскаявшимся в гордыне и неверии, Господь сказал о покаявшихся грешниках: «истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперёд вас идут в Царствие Божие» (Мф. 21: 31). 
Очистительные страдания тютчевской героини не только терзают её, но и раскрывают силу женской натуры, её самопожертвования. Всё это также вызывает в лирическом герое ощущение непоправимой вины, самоосуждения за неспособность на столь же самозабвенное ответное чувство. Он готов только преклониться перед высотой самоотвержения:
Перед любовию твоею
Мне больно вспомнить о себе –
Стою, молчу, благоговею
И поклоняюся тебе… («Не раз ты слышала признанье…» (1851),188)
В поэтическом воплощении образа женщины появляются мученический надрыв и даже истовость. Лирическая героиня контрастно воспринимает свою любовь то как преступное падение, то как жертвенное вознесение:
Ах, если бы живые крылья
Души, парящей над толпой,
Её спасали от насилья
Бессмертной пошлости людской! (205)
Поэт потрясён зрелищем разрушительной стихии страстной любви, смертоносной для героини: 
Весь день она лежала в забытьи, 
И всю её уж тени покрывали. («Весь день она лежала в забытьи…» (<1864>), 257)
Глубина и сила страданий, причинённых возлюбленной лирическим героем, поражает его в самое сердце:
Любила ты, и так, как ты, любить –
Нет, никому ещё не удавалось!
О Господи!.. и это пережить…
И сердце на клочки не разорвалось… (257)
Героиня прошла свой крестный путь и искупила свою страдальческую жизнь:
Когда на то нет Божьего согласья,             
Как ни страдай она, любя,  –
Душа, увы, не выстрадает счастья,
Но может выстрадать себя…  (259)
После кончины своей невенчанной жены герой продолжает нести мучительное бремя раскаяния. Более того – во искупление непоправимой вины он молитвенно просит у Господа, чтобы эта жгучая боль с годами не притуплялась, чтобы страдание не ослабевало:     
О Господи, дай жгучего страданья
И мертвенность души моей рассей:
Ты взял её, но муку вспоминанья,
Живую муку мне оставь по ней, –
<…>
По ней, по ней, судьбы не одолевшей,
Но и себя не давшей победить,
По ней, по ней, так до конца умевшей
Страдать, молиться, верить и любить. 
(«Есть и в моём страдальческом застое…» (1865), 260)
Накануне годовщины смерти Денисьевой Тютчев создал покаянно-молитвенные стихи «Накануне годовщины 4 августа 1864 г.» (3 августа 1865):
Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня…
Тяжело мне, замирают ноги…
Друг мой милый, видишь ли меня?
<…>
Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня…
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня? (268)
Стихотворение «Когда на то нет Божьего согласья…» (1865) – завершение «Денисьевского цикла» – горячая молитва к милосердному всемогущему Богу:        
Душа, душа, которая всецело
Одной заветной отдалась любви
И ей одной дышала и болела,
Господь тебя благослови!
Он милосердый, всемогущий,
Он, греющий Своим лучом
И пышный цвет, на воздухе цветущий,
И чистый перл на дне морском. (259)
Одухотворённые строки выстраданных поэтических признаний – ярчайшая страница русской любовной лирики. Для Тютчева любовь – это сила неведомая, роковая, которую человек без помощи Божией побороть не в состоянии. Универсальным лейтмотивом этой темы могли бы послужить пушкинские строки из поэмы «Цыганы» (1824): «и всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет».  
Человек ощущает себя беззащитным, слабым перед лицом таинственных стихий. Одна из самых могущественных – сила природы. У Тютчева особый характер эстетического восприятия природы и её философского осмысления. Лирику-пейзажисту и философу свойственно пантеистическое одухотворение природы, которая служит источником вдохновения, поэзии, красоты. Философские идеи Шеллинга о тождестве природы и духа получили в творчестве Тютчева своё законченное эстетическое воплощение. «Весенняя гроза» (<1828>, начало 1850-х годов), «Весенние воды» (<1829>, начало 1830-х годов), «Ещё земли печален вид…» (<1836>), «Есть в осени первоначальной…» (1857), «Чародейкою Зимою…» (1852), «Душа хотела б быть звездой…» (<1836>) и другие шедевры тютчевской поэзии строятся на олицетворённых образах природы. 
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик…
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык… («Не то, что мните вы, природа...» (<1836>), 136)
В то же время для Тютчева «природа – сфинкс» (298). Она предстаёт грозной и безучастной стихией, перед которой индивид остро переживает свою случайность, обречённость. Поэту свойственны настроения космического пессимизма, восходящие к философии Шопенгауэра. В стихотворении «Певучесть есть в морских волнах…» (1865) «Невозмутимый строй во всём, / Созвучье полное в природе» вступают в разлад с душой и мыслями человека:
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поёт, что море,
И ропщет мыслящий тростник? (262)
Выразителен олицетворённый образ безразличных к судьбам людей горных вершин в стихотворении «Альпы» (1830):    
Сквозь лазурный сумрак ночи
Альпы снежные глядят;
Помертвелые их очи
Льдистым ужасом разят. (93) 
Человек ощущает своё вселенское метафизическое одиночество:
Нам мнится: мир осиротелый 
Неотразимый рок настиг – 
И мы, в борьбе с природой целой,
Покинуты на нас самих. («Бессонница» (<1829>), 50)
Такова и пейзажная образность стихотворения «Песок сыпучий по колени…» (1830):
Черней и чаще бор глубокий –
Какие грустные места!
Ночь хмурая, как зверь стоокий,
Глядит из каждого куста! (90)
Природа внушает тайный ужас человеку, но вместе с тем она же даёт ему надежду на спасение. Поэт борется с проявлениями космического пессимизма и преодолевает его. Философское представление о грандиозности и непостижимости мироздания соседствует с чувством внутреннего родства человека со всей  вселенной. 
Пафос братственного единения людей, сочувствия как Божьей благодати особенно горячо проявляется в стихотворениях Тютчева «Странник» (1829), «Пошли, Господь, свою отраду…» (1850), «Нам не дано предугадать…» (1869). Только любящим сердцем, просвещённым Духом Господним, можно художественно выразить эти благодатные чувства:
Пошли, Господь, свою отраду
Тому, кто жизненной тропой
Как бедный нищий мимо саду
Бредёт по знойной мостовой.
Тютчеву свойственно также обострённое патриотическое чувство. Несмотря на то, что многие современники считали поэта, проведшего более двадцати лет за границей, «русским иноземцем», «почти иностранцем», он оставался истинно русским человеком. Родина, народ, родной язык становятся для личности духовно-нравственной опорой. Осердеченный взгляд именно русского человека любовно отмечает в родной земле то, что
Не поймёт и не заметит
Гордый взор иноплеменный
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной. (220) 
Глубокое постижение жизни православной России; природа как источник творческого вдохновения, поэзии, красоты; вера в духовные силы русского народа; слияние личности со всеобщим – в стихотворениях «Эти бедные селенья…» (1855), «Слёзы людские, о слёзы людские…» (<1849>), «Над этой тёмною толпой…» (1857), «Умом Россию не понять…» (1866) – помогают Тютчеву преодолевать пессимистические настроения. Родная земля для поэта – благословенная святыня, покрытая «ризой чистою Христа» (230). В финале стихотворения «Эти бедные селенья…»: 
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа –
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!..  –
эпический образ Родины получает знаки святости, неземной высоты, Божьего благословения:
Удручённый ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя. (220)  
Мысль о жертвенности во имя заповеданной любви к Богу и ближнему отличается особенной образной и лирической силой. Христианскую заповедь любви и спасительного самопожертвования:  «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя» (Ин. 15: 13), – Тютчев выражает в стихотворении «Чему бы жизнь нас ни учила…» (1870):
Но этой веры для немногих
Лишь тем доступна благодать,
Кто в искушеньях жизни строгих,
Как вы, умел, любя, страдать, 
Чужие врачевать недуги
Своим страданием умел,
Кто душу положил за други
И до конца всё претерпел. (306)
Философская мысль поэта движется от ощущения вселенской катастрофичности («Сон на море» (<1830>), «Кораблекрушение», «Последний катаклизм» (<1829>)) – к пафосу жизнеутверждения, постижению гармонии Божьего мироустроения как непреложного закона бытия: 
Чрез веси, грады и поля,
Светлея, стелется дорога, –
Ему отверста вся земля, – 
Он видит всё и славит Бога!.. («Странник» (1829), 87)
Приобщение к высшим сферам бытия в моменты духовно-нравственного подъёма  показано в стихотворении  Тютчева «Чему бы жизнь нас ни учила…»:
Чему бы жизнь нас ни учила,
Но сердце верит в чудеса:
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса. 
<…>
И эта вера не обманет
Того, кто ею лишь живёт,
Не всё, что здесь цвело, увянет,
Не всё, что было здесь, пройдёт! (306)
Главным недугом своего времени Тютчев считал утрату веры – «обморок духовный». «Не плоть, а дух растлился в наши дни…», – утверждал поэт в стихотворении «Наш век» (1851). Тютчевский современник 
И жаждет веры… Но о ней не просит…
Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня! – Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»  (189)
«Вещая душа» поэта ощущает себя «на пороге / Как бы двойного бытия!..», ищет опору в христианской вере: 
Растленье душ и пустота,
Что гложет ум и в сердце ноет, –
Кто их излечит, кто прикроет?
Ты, риза чистая Христа… («Над этой тёмною толпой…», 230)
Несказанную отраду душе подаёт благая весть слова Божия. Поэт, отправляя своей возлюбленной Евангелие, сопроводил его стихотворением «При посылке Нового Завета» (1861). Тютчев адресует к Евангелию и всех своих читателей:
Вот в эти-то часы с любовью
О Книге сей ты вспомяни – 
И всей душой, как к изголовью,
К ней припади и отдохни. (248)
Поэтика Тютчева, обогащаясь духовно, вбирает в себя евангельские сюжеты, мотивы и образы. Например, образ Марии – сестры воскрешённого Христом Лазаря и Марфы. В отличие от хлопотливой, многозаботливой Марфы её тихая, созерцательная сестра представлена в Новом Завете не только духовно сосредоточенной, но и глубоко смиренной в своей любви к Господу. В нескольких евангельских эпизодах Мария показана у ног Христа: «села у ног Иисуса и слушала слово Его» (Лк. 10: 39); «Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидевши Его, пала к ногам Его» (Ин. 11: 32); «Мария же, взявши фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отёрла волосами своими ноги Его» (Ин. 12: 3). 
В подобном любовно-смиренном христианском порыве предстаёт «вещая», пророчески-прозорливая душа поэта, жаждущая покаяния:
Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые –
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть («О, вещая душа моя…» (1855), 222)
Поэзия Тютчева отличается одухотворённым лиризмом, христианским пасхальным пафосом утверждения единого и неделимого, гармоничного, Богом данного мира:
Приди, струёй своей эфирной
Омой страдальческую грудь –
И жизни Божеско-всемирной
Хотя на миг причастен будь! («Весна» (<1838>), 148)

 «Вещая душа…» Часть II | Камертон (webkamerton.ru)