Михаил Афанасьевич Фролов (1907-1982 гг.)

 родился 1 октября 1907 года в городе Короча Курской области. В 1918 году вся семья Фроловых переехала в Макеевку, где в это время шло большое промышленное строительство. И всю свою дальнейшую судьбу будущий поэт связал с Донбассом. В Макеевке он окончил школу фабрично-заводского обучения, много лет был рабочим, а позже стал журналистом.

Первые его стихи появились в газетах-многотиражках "Диктатура труда", «Домна», журнале "За­бой" с характерными для той поры названиями: "Питейщик", "Товарищ уголь", "0 шахте и любимой". Они рождались в самой гуще рабочего люда, перестраи­вавшего свою жизнь и жадно тянувшегося к культуре. Михаил Афанасьевич вёл большую общественную работу: избирался народным депутатом, был частым и желанным гостем в трудовых коллективах, в учебных заведениях города. Более 30 лет руководил городским литературным объединением при редакции газеты «Макеевский рабочий», в которой с 1931 года являлся штатным литсотрудником.

Первая его книга "Золотые руки" вышла в 1947 году. Она стала заметным явлением в русской поэзии Советской Украины. Потом последовали сборники "Счастье", "Максим Гора", "Утро в моей стране", "Поэмы о Донбассе", "До­нецкая книга", "Зрелость", "Огненная купель", "Незакатанное солнце", "Богатство", "Здравница". Одним из первых в Донбассе М. Фролов обратился к жанру поэмы, к широко­му эпическому полотну. Особое признание читателей заслужила поэма "Мак­сим Гора", отобразившая героический труд шахтера.

Под клики журавлей

То заморосит капелью редкой,

То опять просторы тех земель

Замеряет солнечной рулеткой

Ежегодный новосел – Апрель.

Казахстан. У цели перелета

Журавли курлычут о своем…

И манит улыбкою кого-то

Девушка за тракторным рулем.

Ждет кого-то, а кого – не знаю.

Ой, рванусь, как видно, в облака,

Полечу я к зорям Кустаная,

К синеве далекого дымка!

Девушка поет на пашне где-то…

Неизвестно, будет ли она –

Молодая новоселка эта –

Орденом за труд награждена.

Если можно, Родина, - порадуй…

Вообще же наша молодежь

Счастлива главнейшею наградой:

Честью быть ударною бригадой,

Из героев состоящих сплошь.

Потому и хочется любому

В трубных кликах поздних журавлей

Трактор свой водить по чернозему

Никогда не паханных полей.

Ой вы ночи с синеватым мраком,

Зорь степных расплавленная медь!..

Всем, кому сегодня сорок с гаком,

Я бы не советовал стареть.

Не хочу и сам я с ветки наземь

Падать вроде желтого листа,

В трубных кликах журавлей согласен

Жить, по крайней мере, лет до ста.

При одном условии однако,

Чтоб в душе – усталости ни знака,

Чтоб вовеки руки не повисли

Пересохшим в засуху быльём…

Вот какие вызывает мысли

Корочанка

Отрокотал Полтавский бой,

Штандарты Карловы померкли.

Петру, довольному собой,

К востоку двигаться – на верфи.

Дней пять у Меньшикова: блеск,

Гульба в Борисовском поместье.

Там слушал Ворсклы струйный плеск

До славословья (не без лести).

Решил, верша дальнейший путь,

В мою Корочу заглянуть.

Был званный пир… На том пиру

Незванный тоже мог упиться…

Здесь по душе пришлась Петру

Зело приглядная девица.

При всех впился в её уста…

Взгляд кинув яростный на доку,

Ему ладошкой хлёсткой та

Ожгла не по-девичьи щёку.

Пётр, озадаченный всерьёз,

Подумал: «Умница иль дура?»

- Я ж царь,- негромко произнёс,

На корочанку глядя хмуро.

Оправив платье на груди,

Сказала внятно, без опаски:

- А если царь, так ты веди

Себя действительно по-царски…

На диво всем, картинно-бодр,

Нежданным смехом грянул Пётр.

Отвесил шуточный поклон –

Ведь шуткой чести не уронишь.

А утром, свитой окружён,

Городище близ текущих вод.

Звон сполошный. Пламя в небосвод.

Басурманы, падкие к разбою,

Чёрной бурей налетели вдруг.

Взял Иван любовь свою с собою

И помчался к лесу через луг.

На лугу – то сини, то желты –

Распестрелись празднично цветы.

Но и тут преграждена дорога.

- Нет, наверно, счастья на роду!

Погодика-ка, Марьюшка, немного:

Напоследок душу отведу…

Уложил ордынцев с полдесятка

Тяжким, словно молот, кулаком.

- А теперь обнимемся, касатка,

Сердце к сердцу – так вот и умрём…

В злобной петле одного аркана –

Золотая Марьина коса

И непокорённого Ивана

Синие-пресиние глаза.

И пошла, пошла молва страною,

Что цветы, воздав достойно им,

Золото сроднили с синевою,

Недолог путь, но лишь в ночную пору

Я приближаюсь к дому твоему, -

Подобное приветливому взору,

глядит окно свечением во тьму.

Спешу на зовы радостные эти,

хотя б за то судьбу свою ценя,

что все же есть окошко на планете,

светящееся только для меня.

Его лучи особенного спектра:

сияющее за полночь окно

не лампочкой, не сетью горэлектро,

Не могу никак найти.

Жаль, что мы когда-то, где-то

Разминулись на пути.

На Днепре ты иль на Каме?

И не маленькая ль та,

Что сигналила флажками

Возле стрелки блокпоста?

Или, может, босоножка,

Что к вагону подойдя,

Ветку бросила в окошко,

Чуть сырую от дождя?

Разминулись мы с тобою,

Зорька смутная моя…

Над нескладною судьбою

Стал задумываться я.

Неужели песня спета?

Где? В какой ты стороне?

Видно, следовало где-то

Из вагона выйти мне…

Видно, следовало руки

Протянуть, к себе маня.

Поезда – в дыму и в стуке –

Тянулась вруба полоса,

Урчал мотор без передышки,

От удовольствия глаза

Так и сверкали у парнишки.

Инструктор, молодой и сам,

Не верил собственным глазам:

Юнец, работой увлечен,

Машину вел без торможенья,

Как будто с этим делом он

Знаком еще со дня рожденья.

А был ведь все-таки не прост

Шахтарчука житейский рост!

С машиной, правда, труд – не тот,

Нет, не такой, как встарь когда-то!

И пот – не столь обилен пот!

Но кровля – так же низковато…

Плясун, живой всегда, как ртуть,

В начале практики горняцкой,

Спины не в силах разогнуть,

На время раздружился с пляской.

Покряхтывал, бывало, тут

Пот отирая рукавами, -

Но разве только легкий труд

Мы полюбить способны с вами?

И разве счастье наше в том,

Чтоб век обмахиваться веткой,

Чтоб, лежа в роще под кустом,

Дымить все лето сигареткой?

Пусть кто угодно так живет,

А он решил шагать вперед!..

Иные сверстники его

Домой сбежали из Донбасса,

А он – освоил мастерство

Добычи черного алмаза.

Инструктор, молодой и сам,

Не верил собственным глазам:

Тянулась вруба полоса,

Мотор урчал без передышки,

Сияли гордостью глаза

1.

Кто зиму выдумал – не знаю,

А только жаль, когда с дерев

Листва осыплется резная,

Отзеленев и побурев.

Не по душе мне жесткость ветра –

Я не знавался б с ней вовек…

Но как серебряно и щедро

Порхал сегодня первый снег!

Снежинки, падая без счета,

На лицах оставляли след,

Как нежное касанье чье-то,

Как вешний ветер давних лет.

Пускай над желтою осокой

Играет солнце в белой мгле –

Не будь зимы розовощекой,

2.

Мне жить бы в Индии

                         с моею

Любовью к солнечности рек,

А я восторженно немею,

Ловя ладонью первый снег.

Но неестественного в этом

Не нахожу я ничего,

Ведь между снегом – первоцветом

И мной

Древнейшее родство:

Неунывающ,

вечно молод,

Идти всегда готовый вброд,

Кряхтит,

похваливая холод,

Наш удивительный народ.

А я?

Да что там «я»!

Смешно

Не быть

С народом

Заодно.