Борис Сидорычев, г. Севастополь (01.10.40 – 10.11.03) 

ТОВАРИЩ СУХОВ


Седые аксакалы
на ящиках сидят.
Павлины за дувалом
загадочно кричат.
Тут на чужбине горькой
таможенник живет
у моря на пригорке
и взяток не берет.

Под черную икорку
и мне плесни чуток.
За домом на пригорке –
колючка да песок,
да сверху солнце жарит,
да Каспия простор…
Под перезвон гитары –
душевный разговор.

Держись, товарищ Сухов!
Такие, брат, дела, –
обидно, что Петруху
зарезал Абдулла.
Мы по стакану браги
нальем еще не раз –
ты только, Верещагин,
не заводи баркас!

Обрыдло по пустыне
таскать чужой гарем,
а дома Катерина
замаялась совсем.
Изба перекосилась
без мужика давно –
наказана Россия
гражданскою войной.

Стреляем, режем, колем,
взрываем динамит,
а где-то дома – поле
неубранным стоит.
Тоска заела в доску,
хоть на луну кричи –
ни травки, ни березки,
песок да басмачи.

Держись, товарищ Сухов!
Такие, брат, дела, –
обидно, что Петруху
зарезал Абдулла.
Мы по стакану браги
нальем еще не раз –
ты только, Верещагин,
не заводи баркас!

Обидно за державу,
что на распыл пошла.
Была когда-то слава,
был Бог и был Аллах.
А нынче бог расстрелян,
и черт попутал нас –
таможня в этом деле
добро свое не даст.

Но все еще вернется
на круги на своя –
еще не все колодцы
протухли от гнилья.
И девять граммов в сердце
до срока не зови –
не повезет мне в смерти,
так повезет в любви.

Держись, товарищ Сухов!
Такие, брат, дела, –
обидно, что Петруху
зарезал Абдулла.
Мы по стакану браги
нальем еще не раз –
ты только, Верещагин,
не заводи баркас!

 
Яблоневый перевал

Моему деду

След не оставит морская дорога.
Трюмы забиты "врагами народа”.
И потянулась колонна с причала,
нары ГУЛАГа – за перевалом.
Ветер колымский слезу вышибает
и на щеке та слеза замерзает.
Тянутся вверх перевала уступы.
Слева и справа – штыки на тулупах.
Зэков тулупы не согревают –
в чем их забрали, в том и шагают.
Свищет пургою родная природа
над Колымою с "врагами народа”.

Ой, ты, Яблоневый перевал!
Волчий вой, да конвой, да сугробы.
Кто ж так сладко тебя обозвал,
то ли сдуру, а то ли по злобе?
Тут за сопками сопок горбы,
как Голгофы двадцатого века.
За колючкой – бараки-гробы
и насквозь проморожены реки.

Нет ни конца той дороге, ни краю.
Падают люди, в снегу засыпают
сном беспробудным, колымским, надежным –
их уж ничем разбудить невозможно,
даже цветами и громом оваций
после посмертных реабилитаций…
Все полегли, от велика до мала.
Утром охрана потери считала,
снег разгребала не пивши, не евши –
зэков искала окоченевших.
К Богу сбежали "враги”-бедолаги
без разрешенья начальства ГУЛАГа…

Весь перевал в замороженных трупах.
Зашевелились штыки на тулупах:
в центре начальство поверит едва ли,
что на этапе "враги” не сбежали.
Вряд ли поверит Лаврентий-то Палыч,
к стенке поставит, карьера пропала.
Выход один – помогай Божья мать! –
с каждого зэка по пальцу срезать.
Режьте, ребята, снимайте штыки,
перст указательный с правой руки!
В центре поверят, сличив отпечатки, –
шкура цела и карьера в порядке.

Вьюга затихла и солнце сияет,
пальцы сержанты поштучно считают,
сыплют со стуком из рюкзаков
сотни обрезанных белых перстов.
А через день Колыма в спецполет
курсом на запад пошлет самолет.
… Спит под снегами седой перевал,
будто бы он ничего не видал.
Только однажды в безоблачный день
птицу спугнула какая-то тень.
Может, из снега торчали сучки,
может, то тень от беспалой руки...

Ой, ты, Яблоневый перевал!
Волчий вой, да конвой, да сугробы.
Кто ж так сладко тебя обозвал,
то ли сдуру, а то ли по злобе?
Тут за сопками сопок горбы,
как Голгофы двадцатого века.
За колючкой – бараки-гробы
и насквозь проморожены реки.


* * *
Над Канадой, над Канадой
солнце красное садится,
и заснуть давно бы надо –
отчего же мне не спится?
Оттого, что над Канадой
целый день дожди косые
и такие же березы,
как на родине в России.

Память скрыла белым снегом
сорок первый в Подмосковье –
мы кремлевского стратега
там спасали нашей кровью.
А как пленными мы стали,
так про то ж никто не знает…
Как сказал товарищ Сталин,
"Наши в плен не попадают!”

И кто выжил в сорок пятом,
огляделись, протрезвели.
Уходили мы на запад
потому, что жить хотели.
Чтоб Лаврентия собаки
нас не гнали под охраной
от немецкого барака
до бараков Магадана.

Мы Россию-мать родную
на Канаду не меняли.
Нам вожди судьбу такую
в кабинетах расписали:
генералы да генсеки
нас живыми закопали –
мы для родины навеки
просто без вести пропали...


Брадобрей

О. Мандельштаму

"Власть отвратительна, как руки брадобрея”, –
сказал поэт, меня перевернув, –
я никогда такого не сумею,
не занырну в такую глубину.
На мастера надеюсь, как на Бога,
покорно помогать ему готов,
и на лице не чувствую ожога
от потных брадобреевых перстов.

Но в общем-то надежда эфимерна,
самоуспокоительна она –
не сотни, миллионы есть примеров,
к чему ведет доверие без дна.
Под идеологическою пеной
не отличишь от бога сатану,
а он тебе свою назначит цену
и горло перережет, не моргнув.

И голова откинута беспечно –
торчит доверчиво лояльности кадык,
и хладнокровен мастер дел заплечных,
надежна бритва и соблазн велик.
Глаза недоуменно стекленеют –
извечна тьма и краткосрочен свет…
Рифмуя власть и руки брадобрея,
свою судьбу оплакивал поэт.


* * *

От Москвы до чукотских оленей –
каждый видел, кого ни спроси, –
уж на памяти трех поколений
он стоит, ожидая такси.
Голосует давно у дороги.
Не сажают, хоть вой на луну!
Обнаглели таксисты, ей-богу,
ну хотя бы один тормознул!

Он стоит, как вопрос без ответа –
то газета, то кепка в руке.
Голосует зимою и летом
то в пальто, то в одном пиджаке.
Видно надо далеко куда-то,
только с транспортом прямо беда,
на своих на двоих трудновато,
а трамваи не ходят туда.

А, быть может, и сам он не знает,
где кончается этот маршрут –
самолет в никуда не летает,
поезда в никуда не идут.
Да и слов от него не богато –
лет полста уж, как рыба, молчит.
Только смотрит далеко куда-то,
да рука над дорогой торчит.

БОРИС СИДОРЫЧЕВ  (01.10.40 – 10.11.03)

Борис Сидорычев – один из самых известных авторов г. Севастополя. Работал инженером и архитектором. Первую свою песню «Тверь» написал в 1997 году. С этого времени Б.Сидорычев начал посещать Севастопольский клуб авторской песни «Ахтиар», активно участвуя во всех концертных мероприятиях этого творческого объединения.

Б.Сидорычев написал множество прекрасных и самобытных вокальных произведений самого различного плана: лирические песни, баллады, сказки и даже частушки. Все его песни удивительно гармоничны и, как говорят некоторые критики, «очень житейские». Вполне естественно, что каждое выступление этого автора сопровождалось щедрыми аплодисментами.

По некоторым данным, Б.Сидорычевым написано более 200 песен и стихов (возможно, около 300).

После 2000 года Б.Сидорычев прекратил посещать заседания «Ахтиара». Он участвовал в нескольких первых фестивалях «Балаклавские каникулы», организованных Андреем Соболевым, и каждый раз успешно.

Похоронен в Севастополе на городском кладбище (на Меккензиевых горах).

Усилиями энтузиастов выпускались ограниченным тиражом аудиокассеты «Держись, товарищ Сухов!», «Тройка Русь», «Город Сидорычевск» и «Зазеркалье» с песнями этого барда (последние две кассеты – после его смерти).