Юрий Лебедь (1942-2022)

* * *

Слишком много минора
В мажорной строке.
Гнев замешан на долгом терпении…
Понимаю одно,
Что в свободной стране
Я свободен
В свободном падении.

* * *

Надо уметь
падая вверх,
вниз –
парить,
опираясь
на воздух.
И осознать:
не бывает
двух вер.
Есть одна,
что возносит
к звездам.

Надо уметь
в мороз
не сгореть
от водки
или лжеславы…
Союзницей
сделать
чужую смерть,
чтоб со своей
говорить
на равных.

Надо уметь
для талантливых
выдуть медь,
беззащитного
сделать правым,
и, обнявшись
со смертью,
не умереть.
И отдать
тщеславному
славу.


***

Ночью в гости пришел неожиданно дождь.
Долго нервно стучался в балконную дверь.
На промокшего пьяницу чем-то похож,
и тихонько скулил, словно раненый зверь.

Я сказал: « Заходи и присядь у огня.
Отогреет тебя закадычный камин.
Еще курево есть и вино у меня.
Поделюсь. Слава Богу, теперь не один.
Неудачники мы. И с чужого плеча
носим оба: я – боль, ну а ты – облака…»

Видно, что-то не так я сказал сгоряча,
если дождь подскочил вдруг и бросил: «Пока!»

Он был дерзок и зол, не по трезвому смел.
Он залил впопыхах стоязыкий камин
да так быстро, что я прикурить не успел,
но успел осознать, что он тоже раним.

Не разбудит будильник меня ровно в семь,-
я ушел за дождем в черно-мокрую ночь…
Только с гордостью буду рассказывать всем,
что носил на руках заблудившийся дождь.


***

Когда-нибудь я повесть напишу…
Сейчас нужнее – эпилог романа,
Я домысел – соперника обмана –
Как цензор, на страницы не пущу.

Начну с неторопливого дождя.
Возможно, в декабре. Но лучше – в марте…
А буквы, как спортсмены перед стартом –
Одна смелей другой: «Начни с меня!»

«Начни с нуля… - мне шепчет тайный голос. –
Будь честен и не трусь. Начни с нуля…»
Я жизнь свою от вскрика бытия
Назад вращаю лихо, словно глобус.

Вот детства очень милая страна…
Ее бесцеремонно пропускаю.
Вот зрелость… Стоп! На ней перо ломаю, -
Недобрый знак. Беда или Вина?

И, как на грех, не вызрел эпилог
Последнего волшебного романа…
Я, видно, за перо схватился рьяно,
А сам роман прочувствовать не смог.

Он весь в прологе. И, как не крушись,
Предвижу я банальную развязку…
Пожалуй, лучше напишу я сказку…
А эпилог пускай напишет жизнь.


***

Одолжил я у площади
брань. У неба – удачу.
Я родился в год Лошади
и, как лошадь, ишачу.

Властью ловко зашоренный,
неприученный к лени.
За цековскими шторами
цитировал Ленина.

Где ты, эхо оглохшее?
Где ты, лобная площадь?
Я, как пошлое прошлое,
стал похожим на лошадь.

Нынче все не по правилам.
Даже правда двоится…
Как боюсь переправы я,
где легко оступиться.

У банкнот и у жадности
отвратителен запах.
Кто вещал о державности –
табунами на запад.

Затоптали безжалостно
все мои незабудки…
В спешке лошадь, пожалуйста,
пристрелить не забудьте.


***
1
Для кого-то и падаль
не еда – благодать…
Не умеющий падать,
не сумеет летать.

Не космической пылью
поперхнулась строка.
Это плавятся крылья –
снова гибнет Икар!

Все мы Родиной биты –
и по делу, и зря…
Тянет вечным магнитом
всех бескрылых земля.

Не бывает, чтоб тихо.
Не всегда – хорошо…
По ту сторону крика
тишина – как ожог.

Вновь в прощальном почете
затуманился взгляд…
Бьют крылатых на взлете, -
только перья летят.

Кто пощады не просит,
жизнь берет на излом…
Я ударился оземь
перебитым крылом.

Боль, что чаще – несносна,
научился терпеть…
Мне бы капельку воска,
чтобы снова взлететь.

Всепрощения мне бы,
просветленья – лицу…
А душа – снова к небу,
словно грудью к свинцу.

Ради сладкого мига –
всем прогнозам назло –
по ту сторону крика
вновь латаю крыло.

2

Ожидание боли
пострашнее, чем боль…
И Пегас – ниже пони,
и луна – полный ноль.

То ли рваные мысли,
то ли листья летят…
И вопросы зависли,
словно шляпки опят.

От мышиного писка
до разряда стихий
столько лишнего риска,
как известий плохих.

При душевном морозе
мы глупы и тихи…
В сантиметре от прозы
увядают стихи.

Я забыть не сумею:
когда ложь хороша,
как слова леденеют,
как немеет душа.

Но однажды прорвется
через этот ледник
образ яркий, как солнца
ослепительный миг.

Будет снова у власти
поэтический ток.
И проклюнется счастье,
как из почки листок.

Неожиданно вздрогну
от шальных милых глаз.
Станет лунной дорога
и в полнеба Пегас.

Распрямятся вопросы –
время им восклицать!

…Ах, как это непросто
воскрешения ждать.


***

Даже если сердца в унисон,
Перестук их и горек, и сладок.
Для тебя я всего полусон,
Ну а если точней – полустанок.
Ты в начале большого пути.
Я статист, я ошибки итожу.
Ты на станции нужной сойди.
Коль успею, сойду и я тоже.
Ошалелых сердец перезвон,
Словно шум отбывающих станций.
Для тебя я всего полусон,
Потому поскорей просыпайся.


***

Ты смелая, когда со мной на «ты»
Вдруг между строк жонглируешь словами.
А я как филин – узник темноты
Со связанными бременем крылами.
И хочется в полет – да не дают
Веревок окольцованные петли.
В неволе птицы песни не поют,
а люди и на эшафотах пели.
Так отвлекись от этих «между строк»,
Отчаянно шагни со мною в бездну –
Урок любви, как и греха урок –
Начало самой главной в жизни песни.


***

По ухабам застуженных чувств
я иду, как по минному полю.
Ничего для себя не хочу,
кроме – близким отсутствия боли.

Снова раной пылает закат,
и опять он похож на неволю.
Я сегодня тщеславью не рад,
я сегодня прозрением болен.

Ну а завтра я снова взорвусь,
так взорвусь, что и недруги ахнут…
Долгим эхом зовет меня Русь.
Это детством так Родина пахнет…


КРЫМСКИЙ ЭТЮД

 «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»

Утомленное солнце
избивали свинцовые тучи.
Но не насмерть, а так –
задаваку слегка проучить…

Гром завис над Ай-Петри,
как разгневанный нервный поручик,
в Черном море ломались,
что мечи, золотые лучи…

А потом – темнота,
словно в мире свет выключил кто-то.
А потом – темнота, -
покровитель любви и убийц…

На рассвете с вождей
осыпается вся позолота,
штукатуркой слетают
улыбки с напыщенных лиц.

До сих пор потрясен,
как из моря рождается чудо –
этот огненный диск –
задавака, каких поискать…

А завистники есть,
злопыхатели были и будут.
И не стоит в порыве
палец крутить у виска.


ОБЛАКА

Куда-то далеко издалека
по небу проплывают облака.

В какие-то неведомые страны,
где путь лежит невидим, нелюдим,
плывут они. И как это ни странно,
нисколько не завидую я им.

Я просто им не верю.
Как не верю
пустым колодцам, скошенной траве.
Они напоминают спящий ветер
и тот полузабытый глупый вечер,
который память злобно будоражит,
как вспышка блица, молнии зигзаг.
Как самая предательская кража,
обидою застывшая в глазах.

Куда-то далеко издалека
по небу проплывают облака…

В какие-то неведомые страны,
сорвавшись с предназначенных орбит,
плывут они, багряные, как раны
еще не затянувшихся обид.



***

Я чувствую как за спиной судачат, -
мол, тронулась седая голова…
А мне всю ночь мерещилась удача:
с тобой во сне я танго танцевал.

Да только от удачи мало толка,
она, как пересоленный обед…
Вновь за стеной шарманит кофемолка,
и танго под нее поет сосед.


***

Дождь танцевал на лужах пьяный блюз,
а мы подошвами ему пытались хлопать…
От слов твоих: « Я больше не люблю»
земля качнулась и разверзлась пропасть.

Удар, признаюсь, подлый, болевой.
Я зубы сжал, лицо ладонью вытер…
Лишь плакал на веревке бельевой
до ниточки промокший новый свитер.


* * *

Донкихотство прошло. Мои латы – дырявая жесть.
В ножнах меч заржавел. Что лелеял – отныне не любо…
Почему же бодрит, словно водка, ослепшая месть
и толкает на шаг, за каким начинается глупость.

Всепрощенность – ничто. Как надежно обманутый муж –
кулаком не ударит, не станет бодаться рогами…
Месть сладка, когда платье в грязи от растоптанных луж,
когда к чаю не медом – горчицей намазан рогалик.

Как сороки игрушкам, мы рады порою гвоздю.
А когда возвышаемся – Господи, как мы мельчаем!
Только хочется все же надеть самый модный костюм
и тебя угостить свежесобранным завтрашним чаем.



* * *

Мне предложен судьбою блиц.
И одежда – наружу мех…
Значит, нужен я падшим ниц.
Значит, нужен идущим вверх.

Словно эхо, я множу крик.
И за это не раз унижен.
Слышишь, падший! Ведь ты – велик –
и тебе просто некуда – ниже.

Лихорадит шальная мысль –
вот цейтнот обручить бы с блицем! –
Вверх идущий, остановись! –
бритвокрыла твоя Жар-птица.

Ну на кой мне судьба Жар-птиц?
Замолить бы у Бога грех…
Еще нужен я падшим ниц.
Еще нужен идущим вверх.


* * *

Когда невмочь
не пить, не петь –
дай силы
ночь
как плеть
стерпеть.


* * *

Линза солнца на редкость чиста,
но огонь добывать я не стану…
Не впервой начинать с листа,
с неудачей меняться местами.


Из цикла «Творчество»

* * *

Тонкой сетью лег седой туман,
в алый шелк закутался закат…
Оказалась тяжкою сума,
показалась легкою строка
как подарок с барского плеча.
Не работать с ней, а так – форсить…
То ли сдуру, то ли сгоряча
приказал строке колючей быть.

Бьется рыбой хилая строка,
и как люди, учится хитрить…

Разорвать бы шелковый закат,
сети из тумана расплести,
бросить непутевую строку
в пепел, что остался от костра…

Но тогда я даже не смогу
сосчитать минуты до утра.


***

Мы с тобою съели горы соли.
Горе не гнушалось нашим кровом…
Кот часами ждет на антресоли,
когда ты ключами дверь откроешь.

Не бывает боли слишком мало.
Не бывает счастья слишком много.
Но тебя физически не стало.
И в сердцах я молча проклял Бога.

Свою душу на твою настрою,
научусь ночами звезды слушать…
Ты ключами двери не откроешь,
не спасешь мою больную душу.

Мы с тобой немало соли съели
с горькой лебедой и сладкой ложью…
А теперь – на дикой карусели,
где догнать друг друга невозможно.

Зябко мне, как в ледяной сторожке.
Как привыкнуть к роковой потере?
…Жгут мне пальцы свадебные ложки, -
их края иных ножей острее.


***

Я у Господа не в чести.
Что еще ему дать?
Продолжаю
сажать кресты,
всходы черные ждать.
Но беда
всегда ближе слез.
Снова больно глазам…
Даже белый огонь берез
не спасает.
Проверил сам.


***

Если встать до зари –
это выше, чем лечь против солнца.
Как не пасть до пари –
обменять обручальные кольца
на желание жить
и просить покаянья у Бога?..
Продолжаю грешить
и быть грешным на грешной дороге,
никого не корить,
не пленить свое счастье в оконце,
а хмелеть от зари
и бежать против солнца.


***

Между криком и шепотом
не прощупаешь грань.
Траектория штопора –
с хитрой смертью игра.

Все когда-то сбывается:
созревает строка…
Кто, ломаясь, спивается,
кто-то рвет облака,

чтоб изведать, а что же там –
среди звездных полей?
Траектория штопора
всех приводит к земле.


***

Завяжу узелок я на солнечном тонком луче
и тебе подарю, чтобы помнила, даже на ощупь…
Я – ничей. Понимаешь, на целую вечность ничей!
Ничего не бывает сложнее, трагичнее, проще.

Коль потеряно все, соглашайся скорей на ничью,
а иначе, как зверь, на луну одиноко завоешь…
Лучше солнечный луч через сердце свое пропущу.
Может быть, узелком он заденет в нем что-то живое.


***

Юрию Васильевичу Бондареву

Ненавижу любой раскол.
За расколом царит граница.
В мой рассудок вонзила кол
распальцованная столица.

Хуже нет бумажных боев.
Есть у классиков подмастерья…
Кто кричит: «Это все мое!»,
кто в бессилье ломает перья.

Вздрогнул дьявол, дав автомат
вместо Музы уже – литстаду,
ведь соперник прошел сквозь ад
обескровленного Сталинграда.

Он в боях характер ковал,
и в Победу, и в совесть верил…
По-солдатски его слова
штурмовали всемирный «Берег».

Боль и стыд… Как же их унять,
как спокойно свой разум слушать?
Батальоны не просят огня –
«Тишина» нам взорвала души.

Презираю любой раскол.
За расколом всегда граница.
Узаконить бы всем закон:
чаще небу распахивать лица.

… Я стою посреди Москвы.
От Кремля спокойствием веет.
И шепчу я: «Иду на Вы
за свободу, правду, идею!»

Нам – Победы! Одной на всех.
В злопыхательстве мало толка…

Остывает «Горячий снег»
в каждом доме. На книжной полке.



***

«Желторотик», выпав из гнезда,
вдруг нежданно в небеса взмывает…
С небосвода гордая звезда,
падая, другую зажигает…

Я искал связующую нить
между первым взлетом и паденьем.
Жаль, что однополюсный магнит
вынул душу из стихотворенья.


ПАМЯТЬ

И у памяти есть права.
Просолились в бочонке грузди…
Свежескошенная трава
пахнет памятным захолустьем.

Все мы выходцы из него –
время детство не очернило…
Дышат свежестью кизяков
симпатические чернила.

Затолкнув бутерброды в кейс,
мчим, услужливые, на службу.
А сбежавший из детства бес,
нас назад – мятой мордой в лужу.

Есть у памяти свой закон –
в нем запреты и чудо-мысли…
Переброженное молоко
все равно будет завтра кислым.

А сегодня, как предки встарь,
рвем подошвы, нервы и души,
свой придумываем устав
по законам промокшей лужи.

Взяв разбег от живой строки,
убегаем от славы и денег,
понимая: мы – кизяки,
без которых земля скудеет.


ИДИЛЛИЯ

На вине настоялась вина…
Я один и ты тоже одна.

Поцелуи твои не допил,
долюбить до дна не успел.
Без тебя станет тризною пир,
без меня неуспешным успех.

Все придумал. На гуще гадать –
все равно, что навлечь беду...
На беде настоится беда,
а куда я ее уведу?

Слава Богу, что нет беды,
нет в помине ничьей вины…
Кот оставил на кухне следы,
да слегка подгорели блины…

На ветвях прокисает вино,
спелой гроздью стучась в окно.


***
Всегда мы умные потом -
на лестницах и в коридорах,
отмыв гнилые помидоры,
и клеветы налипший ком.

Всегда мы умные потом –
когда звезда давно потухла
и лишь прокуренная кухня
всю правду знает о былом.

Всегда мы умные потом,
когда бессмысленно молиться...
И прячем в старые пальто
перелицованные лица.


***

Она так внимательно слушала,
что мне показалось: не слышала.
Похоже, уже незамужняя,
с доверием только Всевышнему.

В ней было немало намешано
обиды, и боли и мудрости...
Стихи мои слушала женщина,
о чувствах от счастья до глупости.

Вот вздрогнули губы застенчиво:
ей Грей, очевидно, пригрезился...
Стихи мои слушала женщина
о том, как народу невесело...

О том, как сегодня отчаянно
страна отрезвляется в проруби...
О встречах, что редко встречаются,
О том, как целуются голуби...

И щеки — румянами-пятнами
и грудь приоткрылась рискованно...
И ловко колени запрятались
за парусом. Алым. Шелковым.

Она так внимательно слушала,
а мне все казалось: не слышала.

***

Поет мотор и снова под колеса
отчаянно бросается земля...
А мне опять мерещатся березы
в окрашенных по пояс тополях.

Я так скучаю по тебе, Россия!
Ты пальцем помани – я прибегу.
Не добегу – любовь добавит силы –
я доползу. Пусть через «не могу».

От выстрела «Авроры» до Фороса
такая пропасть – не упасть нельзя...
И мне опять мерещатся березы,
а это взмыли в небо тополя.

Пусть говорят, что болен ностальгией,
но я уверен: тот меня поймет,
кто поднимает паруса тугие,
не режет их, тем более не рвет.

Опять ответов меньше, чем вопросов,
Одни на всех и небо, и земля.
И мне упрямо видятся березы
в застывших, как солдаты, тополях.

В рассвет ныряю дьявольски красивый,
и тянется связующая нить...
Душа поэта в сердце у России,
и потому ее нельзя убить.

***

Над рекой висит такой туман –
хочется попробовать на ощупь.
Соловьи давно сошли с ума,
прячутся теперь в продрогшей роще.

Первый робкий луч всегда ничей,
как ничьи стрекозы у лужаек.
И журчит восторженно ручей, -
он себя рекой воображает.

Мы мечтали вырваться из тьмы,
на грузила переплавить пули...
Дали нам свободу, ну а мы
от свободы этой задохнулись.

Снова мир и жесток и жесток.
Ничему не стоит удивляться.

На воде без груза поплавок
все никак не хочет погружаться.