В августе этого года известной русской поэтессе, прозаику и фотохудожнику Лидии Григорьевой исполнилось восемьдесят лет. К ее юбилею Наталья Харлампьева, народный поэт Якутии, написала о литературной дружбе, которая длится уже более сорока лет. Случай в литературной среде редкий, если не уникальный.
ЧУВСТВО РОДСТВА
О соперничестве и зависти среди творческих людей написано очень много. Но о дружбе писателей  и поэтов редко что можно прочитать…
Мы познакомились с Лидией Григорьевой на  VII Всесоюзном совещании молодых писателей в далеком 1979 году. Открытие этого масштабного мероприятия проходило в конференц-зале гостиницы «Юность». Участники жили тут же, и конечно, было много  неофициального  общения, компании разбредались по комнатам, читали стихи, пели песни, эмоции зашкаливали. Казалось, эта светлая аура понимания, дружбы и высокой поэзии  будет с нами всегда. И в эти дни меня с Лидой Григорьевой познакомил Михаил Кизилов, тогда работавший в отделе творческой молодежи ЦК ВЛКСМ.
Мы как-то сразу понравились друг другу. Лидия была ослепительной натуральной блондинкой, но без признаков жеманства и превосходства, что присуще красивым девушкам. А я ей напомнила ее детство – ведь отец ее был полярным летчиком и они жили на берегу моря Лаптевых.  В том далеком детстве она играла вместе с раскосыми ребятишками и была одета также как они - в меховую шубку, оленьи унты и пушистую шапку. Вот это ее чувство, что я вынырнула в реальной жизни  из ее полярного детства, она сохранила по сей день.
Чуть позже она познакомила  меня со своим мужем, поэтом Равилем Бухараевым. Это еще больше сблизило нас, поскольку,  Равиль называл меня своей тюркской сестрой. Равиль Бухараев был философом, поэтом, очень организованным человеком, который за свою жизнь успел сделать достаточно много во славу своего татарского народа…
Я стала бывать у них дома в свои редкие приезды в Москву из  Якутии, общение стало еще более тесным и наполнилось одухотворяющим началом. Я познакомилась с мамой Лиды, Марией Федоровной, очень тонким, тактичным человеком, которая меня приняла тоже как посланца из ее счастливой жизни на Севере. Ее муж, отец Лиды, был полярным летчиком, погиб трагически – посадил на льдину неисправный самолет и сгорел… Мария Федоровна, оставшись одна с дочерью, так и не вышла замуж. Вырастила дочь, души не чаяла во внуке Василии…
Словом, в этой семье мне было комфортно и душевно, меня не только привечали, но и понимали с полуслова. И в этом общении у Лиды сразу же возникла мысль о переводе моих стихов, чему конечно же, я обрадовалась.  Она перевела много моих стихов, и на сегодня ее переводы самые лучшие из всех моих переведенных на русский язык стихов.
Мы родились и выросли в советской стране, прошли  обыкновенный путь представителей молодежи того времени – получили образование, работали, жили взахлеб, много ездили, умели дружить и поддерживать друг друга, и наше творчество шло тоже как бы параллельным курсом. Затем грянула перестройка, наша любимая страна развалилась… Лида с Равилем, не найдя себя в этой перестроечной невнятной суете, со временем обосновались в Лондоне, потому что Равиль получил там интересную для него работу. А Лида, поневоле оказавшись в творческом вакууме в чужой стране, стала изучать материалы о пребывании в Лондоне русских деятелей искусства. Результатом этого стали телефильмы,  созданные ею совместно с  творческим объединением ЛАД российского телевидения, о Цветаевой, Гумилеве, Скрябине в Лондоне. Делала на радио Би-би-си программы о современных ей русских поэтах. И продолжала писать.  Создала роман в стихах «Русская жена английского джентльмена», книги эссе «Англия – страна Советов» и «Сады земные и небесные». Всерьёз занялась фотоискусством и достигла там успеха.  
А я осталась на месте, но, как и многие мои сограждане, тоже  «эмигрировала» – из Советского Союза в новую Россию…
Прошли годы,  сорок с лишним лет… Но наша дружба сохранилась.  И порой, когда я в писательском кругу говорю, что поэт Лидия Григорьева - моя подруга, иногда некоторые смотрят на меня недоверчиво. Она – большой русский поэт, который живет сегодня на два города, в Москве и Лондоне, ее имя известно всему русскоязычному миру.  Она сумела за эти годы раздвинуть горизонты поэзии, попробовала себя в новом синтетическом   жанре «фото-поэзия», практически изобрела его. Это, на мой взгляд,  особая поэтическая структура, в которой Слово главенствует, а соответствующий видеоряд через объектив фотоаппарата автор  выхватывает из природы, из жизни.
Для Лидии Григорьевой имеет огромное значение Сад, это не просто метафора,  в нем она находит все таинства жизни, ее начало и конец, ее смысл… Я, как северный человек, восхищаюсь ее садом около ее дома в Лондоне, изысканными цветами, которые становятся  источником  ее вдохновения. Не так давно в Лондоне с большим успехом прошла выставка ее фотографий, соотнесенная с ее поэтическими строчками. Они с Равилем были влюблены в Венецию, и эта любовь передалась и мне. Фотографии венецианского карнавала, сделанные Лидией Григорьевой, просто  великолепны, тут уже чувствуется рука мастера и взгляд поэта!
Как говорил  Александр Пушкин, «года к суровой прозе клонят». Это произошло и с ней и со мной. Я взялась за литературоведческие темы о поэтах, которые бывали в Якутии, и об их творчестве в этом ракурсе. Это больше исследовательская работа - ведь в Якутии были и писали о ней Варлам Шаламов, Александр Твардовский, шестидесятники Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский…
А Лидия тоже повернулась лицом к прозе, и это вылилось в совершенно необычный жанр коротких эссе и рассказов, который охватывает все стороны жизни человека, устройства мира, взаимоотношений людей, острых тем сегодняшнего дня.  Казалось бы, что можно сказать в совершенно коротком художественном тексте? Ан нет, открываются такие миры, такие глубины, которые не требуют сиюминутного ответа, но заставляют размышлять  о жизни, о вечности, о душе!  Это новаторская проза поэта, которая точна и убедительна. У Лидии Григорьевой уже издано три книги из серии «Роман в штрихах Термитник».
А стихи, конечно же, пишутся. Они не могут не писаться у такого большого поэта как Лидия Григорьева. Они у неё также легки, ироничны, как и в молодости. Лидия Григорьева - автор многих поэтических книг, двух романов в стихах. Ее книга избранных стихов  «Осколки полярного льда»  издана на английском языке. Выходили ее стихи и на японском, и на китайском, и других языках. Стихи ее знакомы и якутскому читателю, переводы сделала я. Она умеет говорить о потаенных движениях души, ей также, как и раньше открыт весь мир, и как прежде она чувствует себя  в нем нужной, востребованной и вдохновленной. Хотя ее жизнь не была безоблачной, она встретила на своем пути  потери, которые могли разрушить любого человека…
И то  чувство родства, которое возникло в первые минуты знакомства, ведет нас Лидой по жизни. Мы, несмотря на расстояния, всегда встречаемся, бывало и в Лондоне, а чаще в Москве. И у нас с ней есть о чем поговорить – о жизни, о счастье, о нечаянных радостях и о чем-то несбывшемся. Но больше мы говорим о литературе, поэзии, своих планах, новых книгах. О детях, это особая тема внуков, которую в нашем возрасте невозможно обойти…

И я знаю, что для нее я остаюсь той маленькой девочкой в кухлянке, с которой она играла в раннем детстве, и которая вдруг вынырнула из далекого далека в сегодняшней жизни…   Она смеется иногда: «Я ведь не знала, что дружу с будущим народным поэтом Якутии», на  что  я отвечаю: «А я не знала, что я рядом с большим поэтом, занимающим особую нишу в современной русской поэзии»…
Искренне поздравляю Лидию Николаевну с юбилеем! Наверняка, это я еще сделаю и при встрече, ну, а пока Полярный круг твоей судьбы  и звезды над бескрайней тундрой тоже шлют поздравления! Вдохновения и удачи!
Предлагаю читателям Саханьюс  несколько стихотворений из её полярного цикла, когда-то объединившего нас.
Наталья ХАРЛАМПЬЕВА,
народный поэт Якутии
***
ЛИДИЯ ГРИГОРЬЕВА
МОРЕ ЛАПТЕВЫХ
Полетели, душа моя, полетели.
Там метели чистые, там метели.
Полетаем с тобой на хвосте пурги,
Там в полярную ночь не видать ни зги.
 
Как бумага белая, а на ней слова,
Из сугроба таращит глаза сова
В белых перьях вьюжных, белым бела.
Вот такие у нас тут с тобой дела.
 
Залетели туда, где земле конец,
где по следу белый бежит песец,
где прекрасны сполохи в небесах,
где лежит душа моя на весах.
 
Это там, где совсем в молодых летах,
мой отец в оленьих стоит унтах,
опираясь на хрупкий свой самолет,
отправляясь в последний земной полет.
 
Я помногу видела всё во сне,
Самолет летит, а крыло в огне,
Полетим, душа моя, там простор.
Мы с тобой и летаем-то с этих пор.
 
Как на льдинах белых заметна гарь.
А давай-ка заглянем с тобой в букварь,
В эти прописи жизни ли, бытия ль,
Где снега заметают мою печаль,
 
И откуда рванулась я напролом,
выгребая в пространстве одним крылом.
Где простерся в забвении и глуши
Океан Ледовитый  моей души.
 
ПОЛЯРНЫЙ ДЕНЬ
Хотела небо я перевернуть,
как маленький ковер ручной работы,
на лицевую сторону, где звезды,
чтобы густые тундровые травы
в созвездиях небесных незабудок
легли на небосвод...
А было мне лет пять...
Я как котенок маленький прозрела,
на жизнь окрестную во все глаза глядела –
вольно же невозможного желать...
С небес склонялась плачущая Дева...
Моя прекрасная и молодая мать
отца ждала, смеялась, песни пела,
ходила в тундру звёзды собирать...
И были у нее еще заботы:
меня любить,
ковер ручной работы вытряхивать,
но звезд не отряхать...
И небо звездное лежало в нашем доме,
и было до него рукой подать...
 
Пока отец летел над океаном
в нетающих небесно-синих льдах,
созвездия лазурных незабудок
в полярный день
на небосвод всходили,
чтоб в пустоте зияющей – сиять...
По звездам путь домой определять
отец умел...
                       А мать умела ждать...
 
ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ
                   1.
И снежная лежала там пурга,
калачиком свернувшись, словно лайка –
за ухом можно было почесать,
но я ее страшилась – это слово
вселяло ужас в душу детскую мою:
я слышала сквозь стены засыпные
шумит она и воет, и рвет в клочки
огромное пространство. И вот летят
ошметки ледяные полярной ночи
и стучат к нам в окна.
И утром заметет дощатый домик
полярного поселка – по трубу.
Нас не найдут: пока отец на льдине
в полете дальнем –
некому хватиться нас с мамою...
 
Потом он прилетит,
войдет – такой высокий и веселый,
пропахший ветром ледяным, межзвездным,
пропахший снежным, радужным бензином,
сам – золотой от радости насущной,
сам – освещенный светом, отраженным
от наших лиц сияющих, счастливых...
 
Гулять меня водил не на бульвары –
на близлежащий Ледовитый океан...
 
И было небо в искрах ледяных
полярных звезд немеркнущих. Не помню
на Крайнем Севере беззвездного далека:
всегда сияло все и полыхало,
искрилось и стремительно неслось,
и втягивалось, как в воронку, – в бездну...
 
Так и поныне – светит да не греет
Сияний Северных космический костер,
сквозь толщу времени мигает, освещая
неторный санный путь моей судьбы...
                   2.
Не я себе судьбу определила,
тогда меня беда опередила...
Когда отец в горящем самолете
не о себе подумал –
обо мне:
чтоб я росла и в холе, и в тепле –
машину посадил,
а сам – сгорел...
Огромное пространство обогрел...
                     3.
Вот жизнь моя, отец, –
                             сосуд скудельный
наполни содержанием иным!
Мы встретимся в полете запредельном
над бесконечным полем ледяным.
                     4.
Руки опустила в Енисей –
холодом свело и отпустило.
Мне теперь не хватит жизни всей,
чтоб найти отцовскую могилу.
                                                             
ПОЛЯРНЫЙ КРУГ
Воспоминанья воплотишь в слова –
затикают, как часовая мина.
Вот белая полярная сова –
кому-то невидаль, а мне – судьбина.
 
Вот ездовой заезженный олень –
кому экзотика, а мне – воспоминанье.
Вот заполошный заполярный день:
там мамин плач и обморок сознанья.
 
Вот самолета хлипкое крыло,
надежное еще совсем недавно.
Вот он горит. Садится тяжело.
И вспомнить больно. Пережить – подавно.
 
Вот детский сон в теплушке и в тепле:
мы едем вспять в себе на Украину.
Мы с мамою одни на всей земле!
Сова приснилась. Я от страха стыну.
 
Полярный круг замкнулся наконец!
Внутри него я, тихая, уснула.
Так вот где душу застудила я, отец.
И вот когда я в бездну заглянула...
 
***
Брат мой, кедр. Сестра моя моя, трава...
Р.Бухараев
Олень - мой брат. Сестра моя – сова.
Я их люблю по старшинству родства,
Поэтому люблю и потому,
По серебру, по злату, по уму.
 
И я скажу, нисколько не чинясь:
Мне родственник и чир, и скользкий язь.
Зачислю в родословную свою
Тюленью или нерпичью семью.
 
Я выросла меж небом и водой.
Медведь полярный или морж седой -
Теперь признаюсь, правды не тая,
И прадеды мои и дедовья.
 
Под птичий клёкот – дальний перелёт -
На льдину сел полярный самолёт.
Отец смеется и глядит орлом.
Так и живу – под небом и крылом.
***
Купол небес надо мной, голубой,
синтетический синий навес.
Но я Север щелястый люблю, продувной!
И в разнос, и в разброс, и на вес…
 
Там, где сосны исходят серной смолой,
где от ветра студеного пьян,
мой живой и прекрасный отец молодой.
Ледовитый люблю океан.
 
Если память умерит звериную  прыть,
я забуду, что было давно,
и себя расколдую, и заставлю любить
только то, что вижу в окно.