Валерий Выскуб

Просматривая старый фотоальбом, я остановил своё внимание на коллективном снимке бригады столяров-плотников, в которой проработал год перед уходом в армию. Сзади меня на этом снимке видно лицо пожилого мужичка – Ивана Ильича. Из всей бригады он выделялся тем, что речь его была насыщена присказками и поговорками. Он вообще старался говорить в рифму. Не стихами, как таковыми, а насыщал свою речь какими-то яркими созвучиями, что очень оживляло его рассказы и делало их неповторимыми. Я тогда начинал «баловаться стихотворчеством» и дико завидовал умению Ильича легко находить такие смачные и неожиданные рифмы. Его рассказы о своей долгой, как мне казалось, и насыщенной жизни я часто потом вспоминал по разным поводам и даже использовал неоднократно интересные созвучия. Иван Ильич запомнился мне ещё и тем, что регулярно вёл дневник. Как-то он оставил его открытым на верстаке и убежал по делам, и я прочёл пару страниц. Там были сведения о погоде, о событиях в нашем посёлке. В общем, малоинтересная проза жизни. Больше всего меня потрясла короткая фраза: «Сегодня ночью поставил жене пистон.» Для меня он казался настолько старым, что этого просто не могло быть. И тем не менее…

И у меня возникла идея написать что-то с включением того, что я помню ещё из его рассказов с частичным использованием той живой речи и тех фактов, которые были характерны для той послевоенной жизни.

Конечно, то, что у меня получилось, язык не поворачивается назвать высокохудожественным произведением, но очень хочется оставить хоть какую-то память об обычных людях, переживших совсем другую жизнь, чем та, что описана в большинстве книг той эпохи.

 ИВАН ИЛЬИЧ

минипоэма

Мужик он непосредственный,

не избалован средствами.

Был очень стар, да вот – не помирал.

И всё ходил – попукивал,

Костыликом постукивал,

И времена былые вспоминал.

«Я был один на всё село…

Вот то-то было веселО! –

Покоя не знавал мой сеновал…

Трудился друг мой день и ночь

(Ведь надо ж женщинам помочь!),

Ох, шустрый был – туда-сюда сновал…

Но раз (такие вот дела)

одна мне первому дала,

И не-ежная была… И я прилип.

А уж когда уж родила,

я резко вздёрнул удила,

почувствовав энергии прилив.

За года два своим трудом

сад посадил, построил дом,

и начали детишек поднимать…

Троих сподобилась жена…

Но тут нагрянула война,

и я – в окопах, надо понимать.

Да нет, геройством не блистал –

не заслужил я пьедестал,

зато пришёл, хоть ранен, но живой!

И всё ж паскудница-судьба,

как тать коварна и груба,

достала в сердце раной ножевой!

Пришёл – ни дома, ни жены,

сад и постройки сожжены,

и дети, говорят, в чужих краях…

А жив ли кто? – я не узнал,

и вновь с рассвета допоздна

трудиться стал…

Вдруг чувствую – «кроят»!

«Кроят» и очень лихо «шьют»,

и увернуться не дают,

такое «дело» – грязи не стряхнуть…

А «шить» они там – мастера,

и мажут, бля – не отстирать!

Прижали так – ни охнуть, ни вздохнуть!

Ну, в общем, взяли в оборот

за остроумный анекдот,

да за слова по пьянке о вожде…

За то, что сильно злопыхал,

послали даром чтоб пахал

в жару и в стужу, в снег и на дожде…

Не проходил я Крым и Рым,

зато узнал я – где Нарым,

и что такое «гиблые места»,

познал, как можно выживать,

когда стремятся выжимать

все соки, не взирая, что устал….

Но кончилась зэка тропа –

я под амнистию попал,

когда внезапно «оттепель» пришла.

Вернулся снова я домой

с клеймом и нищенской сумой…

И всё сначала принялся решать.

Как жил? Не спрашивай, постой!

Ведь был потом в стране застой,

В большой стране… Пока попутал бес.

Да, я ничем не брезговАл –

работал, приворовывал…

И регулярно пил… А как же без?..

Без этого никак нельзя…

А тут ещё враги-друзья

поддержат, даже если б не хотел…

Но сыт, одет и не босой…

Да только вон – карга с косой!

Не отвертеться, как бы не пыхтел!»