Сергей Кривонос
 

Дубы

Шумите вы торжественно о славе
Над кронами березок молодых.
Дубы, дубы, как много вас в державе
И маленьких, и царственно больших.

Услужливые клены-фарисеи
На вас кивают: Вот лесная знать»,
А вы вцепились ненасытно в землю
С такою мощью, что не оторвать.

Стоите без грустинки, без улыбки,
И важности, и властности полны.
Хотя леса ободраны, как липки,
Вам под корою толстой – хоть бы хны…

Рассветно тихо. Лес стоит неброский.
Идут гурьбою люди по грибы.
О песне ветра думают березки,
 Про властное величие – дубы.

Баллада о бессмертии

Взвод умирал в расстрелянных снегах,
Как раненый боец, земля дышала,
И тяжело гудели в проводах
Разрывы раскаленного металла.

Скрывала мгла растерянный рассвет
И лишь вверху, разрезав дым и копоть,
Осколок неба раною краснел
Над перебитой жилою окопа.

И солнце, посеченное свинцом,
Качалось, силясь в насыпь упереться,
Но согревало бережно бойцов
Родной земли недрогнувшее сердце.

И, встав в огне отчаянно и смело,
Взвод сквозь метавшийся над полем дым
Шагнул навстречу оробевшей смерти.
 И снег ожил, растаяв перед ним.

Стремятся ввысь посаженные клены

                      
Стремятся ввысь посаженные клены.
Клокочет жизнь, хотя пока — не впрок.
Мы покупаем сахар по талонам
И мыло, и стиральный порошок.

Мне грузчик Вася, что живет без блата,
Твердит одно: «Куда глядят «верхи»?
Нам мыла столько выдают на брата,
Что не хватает отмывать грехи.

Как возразить? И самому ведь худо.
Заглянешь в магазины — жалкий вид.
И знает досконально мой желудок,
Насколько слаб сегодня общепит.

И горько думать: в этой жизни шаткой
Еще настанут, может, времена,
Когда все дефициты и нехватки
На наши души перейдут сполна.

Затихнут засыхающие клены,
Мы выстроимся в очереди вновь,
И будут продаваться по талонам
И вера, и надежда, и любовь.
 1991 г.

Если не повезет, если выпадет грусть

Если не повезет, если выпадет грусть,
И не вывезет если однажды кривая,
Я на небо взойду, я дождями прольюсь
На поля, где под солнцем хлеба дозревают.

И тогда не останется грусти-тоски,
И рассеются тучи, с небес уползая,
И нальются полнее зерном колоски,
И посмотрят на небо моими глазами.

Будет радостно всем, что весомы хлеба,
И еще на чуть-чуть станет в мире чудесней.
Зашумят колоски и промолвят слова
 То ли старых стихов, то ли будущих песен.

Все расставляя по своим местам

Все расставляя по своим местам,
Всегдашних дел растаскивая груды,
Я ухожу в стихи, когда мне трудно,
Мне раны лечит белый бинт листа.

На волнах дней нередко уставал,
Случалось, что наскакивал на рифы,
Но продолжал грести, держась за рифмы,
И к новым строчкам трудно выплывал.

Пусть даже непрочна удачи нить,
Прочны канаты веры и надежды.
Они прозрачный парус мой удержат,
Без них никак сквозь штормы не проплыть.

И к новым берегам опять спешу, 
Пусть волны хлещут и встают пороги.
Есть парус у меня и есть дорога,
 Та, по которой в строчки ухожу.

Верю в простое

Верю в простое:
                     победы и мне предназначены.
В душу свою не случайно
                         и ярость, и злость,
Словно бы гвозди,
                           старательно я заколачивал,
Чтоб никому натыкаться
                             на них не пришлось.

Жаль, не друзьям
                             помогала моя расточительность,
Добрые чувства —
                            вот все, что для них я сберег.
И, как заметил приятель,
                            вполне поучительно
Выглядит мой
                          отощавший совсем кошелек.

Все же холодные сумерки
                           стали уступчивей.
Много у них перед миром
                           рассветных долгов.
И молодая заря
                           подрастает за тучами.
И надо мной —
                            полнолуние новых стихов.

Над горизонтом кудрявятся ветры

Над горизонтом кудрявятся ветры.
Вновь по-весеннему птицы поют,
Спрыгнув с рассветных лучей, словно с веток,
Гнезда проворно на облаке вьют.

Тени — и те нынче светом прошиты,
Старенький клен стал похож на юнца,
А из гнезда, что на облаке свито,
 Смотрит заря робким взглядом птенца.

Мама, может, это не беда

Мама, может, это не беда,
Что стремительны под старость годы,
Что порой приносит холода
Жизни бессистемная погода.

Может быть. Но в сутолоке дней,
Даже после небольшой разлуки,
Мне смотреть становится больней
На твои стареющие руки.

Ты прошла сквозь трудные года,
Ты слыхала, как свистели пули.
Может, старость вправду не беда,
Беды настоящие минули?

Если в дом приходят сыновья,
То твоя вновь оживает нежность...
Начинает жизнь свою подснежник
 И под мерзлым снегом февраля.

Полем иду и кусаю небрежно травинку

Полем иду и кусаю небрежно травинку.
Легкая грусть, или просто грустинка, со мной.
Между травинкою этой и этой грустинкой
Разницы, в сущности, нету сейчас никакой.

Обе они вроде рядом и вроде бы — где-то,
Не замечаю их в думах о важном своем.
И уплывает весь мир, вся большая планета,
И розовеет раздумий моих окоем.

Здесь, на просторе, ничто их, как зря, не тревожит,
Здесь оживают мечты и привольно живут.
Вся суета повседневности просто ничтожна
Перед уютом таких безмятежных минут.

Не отлюбилось пока что и не отмечталось,
Не расхотелось приблизить крылатую высь.
Каждая мысль для Вселенной — ничтожная малость,
Но для меня, как Вселенная, каждая мысль.

Полем иду. И встречаю опять вдохновенье.
Вот и последний кусочек травинки изгрыз.
То, что сейчас для меня оказалось мгновеньем,
 Оборвало молодую, зеленую жизнь.

Дверь

Не скитаешься и не болтаешься,
От дворовых забот — вдалеке.
Для одних так легко открываешься,
Для других же — всегда на замке.

Ты — обычная дверь деревянная,
И стоишь, никому не грубя,
Под тобою валяются пьяные,
И ногами пинают тебя.

В дни счастливые и несчастливые,
В дни печальных и праздничных дат
Больно бьют в твою грудь терпеливую
 И в глазок, словно в душу, глядят.

Спичка

Я всем порою друг, порою — враг.
Для тьмы - кошмар я.
Мое сожженье часто — первый шаг
К пожару.

Мое сожженье — и тепло, и свет…
На всех просторах
Дарю я радость людям сотни лет
И горе.

Я в небольшой, но все-таки цене,
Я дам согреться.
И огонек, что теплится во мне —
Как сердце.

Досадно мелкой деревяшкой быть, 
Но не горюю.
В своем огне - судьбу не изменить-
 Сгорю я.

Окно глядит на улицу, грустя

Окно глядит на улицу, грустя,
Оно как будто в чем-то виновато.
И туча над немой застыла хатой,
Привязанная нитками дождя.

А за окном — иконы и кресты
Да старости бессильные заботы.
Оно глядит глазами бабы Моти,
Которой и осталось лишь грустить.

Осенний дождь тоски не размягчит,
Но ветками помашут Моте клены.
Глядит в окно, а на нее — икона,
И кот тепло мурлычет на печи.

Дождь быстротечный кончится добром.
Коров погонят в поле. Мир проснется.
И стаи туч пастух легко от солнца 
Прогонит своим хлестким батогом. 

С крутых небес созвездия сползали

 С крутых небес созвездия сползали,
И, скрипнувшие ставни затворив,
Бродила ночь с цыганскими глазами,
Что были так похожи на твои.

Топилась печь. Секла стекло поземка.
Сердился ветер, признанный ворчун.
И пребывали мы на самой кромке
Освобожденных от сомнений чувств.

В окне звезда счастливо улыбнулась,
И в мир ворваться жаждала весна...
Лишь тень твоей вины — моя вина.
Но все же ты ушла. 
                                 И не вернулась.