Сергей Кривонос

Луганск. Учеба. Как давно

Луганск. Учеба. Как давно
Все было. Дни сдувает ветер.
И только звездам все равно,
В каком живем сейчас мы веке.

Как много светлого ушло,
Как много мрачного осталось.
Кого-то в дали занесло,
А что-то рядом потерялось.

На бесконечном сквозняке
Стою, смотря с тоскою в небо,
И тает медленно в руке
Горсть свежевыпавшего снега.

Невесел я, но не смешон.
И, память медленно листая,
Во время новое вошел,
В потемках старое оставив.

Но как бы сумрачно не жил,
Вступаю в будни, как в сраженье.
И плещется на дне души
Звезды далекой отраженье.

Долго-долго блуждали надежды капризные

Долго-долго блуждали надежды капризные, 
Натыкаясь растерянно на пустоту, 
И строка по бумаге скользила непризнанно, 
Создавая неброскую, но красоту.

Возвышала строка откровенными чувствами
Мир, проникнутый болью потерь и утрат,
Становясь то веселой строкою, то грустною,
Не надеясь на блеск и сиянье наград.

Ей бы хлестко ударить по барственной сытости,
Норовистое слово всадив под ребро,
А строка доверительно как-то, бесхитростно
Утверждала любовь, утверждала добро.

Воспевала она перелески и пажити, 
Не сгибалась покорно у тронов вождей, 
Но надеюсь, что все же останется в памяти 
Пусть немногих знакомых, немногих друзей.

Не всегда торжествуют крикливость и выспренность,
А себя бьющий в грудь — не всегда знаменит.
Побеждает нередко обычная искренность 
И ее невозможно ничем заменить. 

Не забылось, как в пору мальчишеских лет

Не забылось, как в пору мальчишеских лет
Мать мотивом будила старинным,
И вставал в полный рост надо мною рассвет,
Синеглазый рассвет Украины.

Я в поля убегу, я из детства верну
Все, что матерью было воспето:
Золотую траву, молодую весну
И входившие в сердце рассветы.

А потом постою у ступенек крыльца,
Где, еще несмышленый и хилый,
Слушал я фронтовые рассказы отца
И война в меня больно входила.

Обрывались дождинки с дрожащих ветвей,
А над ними, тяжелый и горький,
Словно дым подожженных в бою деревень,
Вился дым крепкосортной махорки.

Сколько лет пронеслось, сколько схлынуло дней,
Сколько было в пути огорчений.
Но, удары держа, становился сильней,
Пересиливая пораженья.

И всегда на пороге грядущего дня,
Осторожно, как будто бы сына,
Материнскою песнею будит меня
Синеглазый рассвет Украины.

Над покоем остывших сердец

Над покоем остывших сердец —
Неохватный простор небосвода.
Я пришел к тебе, слышишь, отец,
Как во храм с покаяньем приходят.

Оживает родное «сынок»,
Сказки детские слышатся снова.
И резвится Конек-горбунок,
Выбегая из книги Ершова.

За поселком заря отгорит,
Ночь остудит ее и потушит.
Говори мне,отец, говори,
Я готов тебя слушать и слушать.

И поникли листва и трава,
Клен затих, что стоит по соседству.
А мне в память врастают слова,
Что в отцовском рождаются сердце.

И безветренно вечер грустит,
Листья медленно падают с клена.
И отчаянно солнце горит
Над землей, где отец похоронен.

Сжигающее пламя. Горький дым

Сжигающее пламя. Горький дым.
Но вдруг всплывает истина простая:
Все то, что отжило и умирает,
Надеется когда-то стать живым —

Упавшая звезда, весенний снег,
Поникшая осенняя травинка,
Смешной паук и даже паутинка,
И там на  смертном одре — человек.

И в мире каждый день, и каждый час
Под шум дождя, под свист шального ветра
Несем загадочно сквозь гул столетий:
«Что было до и будет после нас?»

Горит заря. Ей каждый день — гореть.
Вдали над Млечным пыль веков клубится.
Кому-то суждено сейчас родиться,
Кому-то — умереть.

Дворы в огне. Пожарищная хмарь

Дворы в огне. Пожарищная хмарь.
И снова полный хаос в нашем стане.  
На то, как в страхе мечутся славяне, 
Глядит самодовольно хан Мамай.

И лики опечаленных святых 
Скривились на задымленных иконах.  
В полоне честь, и мужество в полоне,
И ждет аркан славянок молодых.

Мы убегаем. Про себя клянем 
Врага сплоченность и ожесточенность, 
И нашу вечную разъединенность,
И «хаты с краю», где всегда живем.

Над нами — стрел каленых косяки, 
Но замер я меж топота людского, 
Чтоб вдруг увидеть Дмитрия Донского,
Ведущего на правый бой полки.

И показалось — вместе мы давно.
Вот полк один татар обходит с края,
И заболело сердце у Мамая,
Предощущений гибельных полно.

Победный крик заполнил пустыри,
Встряхнув замшелые устои ханства,
И двигалось сплоченное славянство, 
Неся на шлемах отблески зари.

Город светом утренним подкрашен

Город светом утренним подкрашен,
Ленты улиц повязал покой.
Симпатичный дворник тетя Маша,
Машет незатейливо метлой.

Машет, разогнав ночные страхи
И читая про себя стихи.
Где сидели бабки, с каждым взмахом 
Остается меньше шелухи.

И метла метет себе, играет,
И метла метет себе, поет.
Эту песню слышит тетя Рая, 
Что одна давным-давно живет.

Ей не спится, вот и варит кашу,
Да картофель чистит на столе.
А потом выходит к тете Маше
Подыграть на собственной метле.

Две метлы. Хозяек тоже двое.
И они под легкий плеск ветров
Подметают вместе с шелухою
Шелуху возлеподъездных слов.

Шелуху скандалов обветшалых,
От которых на сердце горчит.
Подметают так, что над кварталом
Музыка прекрасная звучит.

День придет, квартиры обживая,
Вновь возникнет шум да тарарам,
Тетя Маша вместе с тетей Раей
Разбредутся тихо по домам.

И лучи запрыгают по крышам,
И, спеша решать свои дела, 
Музыку прохожие услышат,
Что для них и создана была. 

Дед над внуком хлопочет да охает

Дед над внуком хлопочет да охает
И кряхтит, нездоровье кляня:
- Так вот вскоре и в жизнь ты потопаешь.
Это будет, видать, без меня.
 
Мне на годы надеяться нечего, 
Мчатся резво они под уклон.
В повседневности я переменчивой —
Как меж яблонь обломанный клен.
 
Подрастешь ты. Сквозь беды и зависти
Поведет тебя мелочный быт.
Но чем больше мы грязи касаемся,
Тем нам чище потом надо быть...
 
Сквозь туман уплывающей памяти
Вижу: голод… Морковь да грибы.
И отец с удрученностью каменной
Обивает у дома гробы
 
Вижу: бой… Пятый день под атаками…
Смерть давно уже выбрала нас.
И швыряем гранаты под танки мы,
Выполняя свой личный приказ.
 
Вижу: май… Сорок пятый… Контуженным 
Возвращаться приходится мне
По израненной да по разрушенной
По еще не окрепшей стране.
 
Это все пролетело, проохало…
Среди тех, убивавших нас, дней
Мы питались не мелкими крохами,
А любовью к Отчизне своей.
 
И домой возвращались не старцами
(Это скажет любой ветеран).
Иностранные бабы на станциях
Нам кричали: «Спасибо, Иван!»
 
Мы пришли при наградах да званиях
После трудных, с надрывом, побед,
Чтоб такие, как ты, внучек Ванечка,
Появились когда-то на свет…
 
Только жухнет трава над окопами,
Боль земли в своих стеблях храня…
Скоро, скоро и в жизнь ты потопаешь, 
Жаль, что это — уже без меня.

Бывает, ссорит правда, а не ложь

Бывает, ссорит правда, а не ложь,
А мы совсем не ссорились с тобою.
Но ты плывешь куда-то и плывешь,
А я — вдали от штормов и прибоев.

Так актуально — "пан или пропал”,
Сойтись навек или навек расстаться.
Ты хочешь быть в тени роскошных пальм,
А я живу в тени родных акаций.

Как странно все. Едины шум и тишь.
И показалось неспроста теперь мне —
Ты снова в нашей комнате сидишь,
Но я — не рядом, а стою за дверью.

Все можно разломать и расплескать,
Но только вот зачем, не понимаю.
Ты хочешь что-то тайное искать,
О чем сама весьма немного знаешь.

Обиды нет. Да и печали нет.
Но перед тем, как с другом целоваться,
Ты вспомни — где-то есть еще поэт,
Слагающий стихи в тени акаций.

Ах, кто всему виной? Она, конечно,

Ради которой — умирать и жить.
И вот два взгляда смелых и безгрешных
Стараются друг друга победить.

Скрестились. И — разорваны сомненья

Скрестились. И — разорваны сомненья.
Скрестились. И — секундный страх исчез.
И нет уже дороги к отступленью,
Поскольку на кону — мужская честь.

А у Нее все чинно, все, как надо,
Поклонники и бала карусель.
Она не знает, что сразились взгляды,
А завтра будет страшная дуэль.

На миг возникнет странная тревога,
Но будет смята праздничной толпой…
Да, из-за Вас, богини, очень много
Ушло мужчин досрочно в мир иной.

Она сполна опьянена успехом,
И смех Ее — как нежный звук струны.
Но будут очень скоро этим смехом 
Курки на пистолетах взведены.

Облетают мечты, но когда-то

Облетают мечты, но когда-то,
Как четырнадцать строчек к сонету,
Ты придешь из угрюмых закатов,
Ты придешь из веселых рассветов.

Ободренный рокочущим громом,
Веря в то, что душою воскресну,
Лягу я над вселенским разломом,
Чтобы ты перешла через бездну.

И помчатся стихи по просторам,
И, взглянув из немыслимых далей,
Отразятся в глубоких озерах
Две звезды, что над нами сияли.

Что я обещать тебе нынче могу?

Что я обещать тебе нынче могу?
Шуршание листьев на берегу.
И в раздыми небо, и в травах июль,
И губ воскресающих поцелуй.

А что же еще обещать я могу?
Фиалку любви, что растет на снегу:
Вчера меня снегом невзгод занесло,
Я замер... но сердце сквозь снег проросло.

Что я обещать тебе нынче могу?
Сиянье росы на рассветном лугу,
Срезающий грусть телефонный звонок
Да несколько строк, самых бережных строк...

Тебе обещать очень много могу,
Но счастья иглу потерял я в стогу...

Дым костра - словно выдох веков

Дым костра - словно выдох веков, 
Он к созвездьям плывет постепенно,
Растолкав череду облаков,
Растворяется в бездне Вселенной.

И теплеет безбрежная высь
Над уютом вечерних просторов,
Превращая вселенскую жизнь
В тему наших земных разговоров.

Сколько будет их - просто не счесть,
Завершится беседа не скоро.
Но порою вся суть разговора
Состоит только в том, что он есть.