Игорь КАРАМНОВ

В городе N

Пестрели дома без наива,

охвачены цветом олив,

и бабочек Будда и Шива

ловили сачками из ив.

Смотрели анютины глазки,

как вспархивая высоко,

царь-бабочка штата Небраска

увиливала от сачков.

Напротив кондитерских фабрик

дом яростный всё-таки цел

с картинами родом с Калабрий

и Робин Гудовских стрел.

Картина одна Тициана

мне в душу запала, как боль,

там Товий без всяких туманов

и ангел, играющий роль

не то, впрямь, посланника веры,

с которым и смерть не страшна,

не то обалдуя Ривьеры,

любителя баб и вина.

Идут они в жаркий Египет,

кто был там тогда царь и вор?

Быть может, на верную гибель

свою или новых Гоморр?

Вокруг – ни сирени, ни манны,

лишь в нижнем левом углу:

собака с лицом оловянным

открытым добру или злу?

Но вечности точно открытым,

куда от неё уйдешь?

На иссечённые плиты

на улице падает дождь,

на улице – ветки сирени

дрожат сквозь решетку окна,

как будто пред казнью колени…

А, впрочем, весна – как весна.

НЕБЫВАЛЫЙ ГОСТЬ

Поэма

Третья и четвёртая главы

Сон Вологды чуточку мутный.

Туман.

Облака - на ветру.

И то ли, действительно, утро,

не то - испаряется ртуть.

Сегодня сдавать курсовые

по Фландрии,

по мамлюкам,

и только две белые ивы

заплачут, если не сдам.

А вечером - плыли подковы

на сцене театра в дыму,

и неофит Казановы

елозил сцены кайму.

Стихи героиня читала

Уитмена - как свои,

и было страсти не мало,

но не было первой - любви.

Темнело на улице медно,

поблескивая слегка,

и кровь,как будто из ведьмы,

пропитывала облака.

Но - хватит воспоминаний,

пора в институт идти

через туман непрестанный,

разлегшийся на пути.

Звонки телефона - как сито.

- Я слушаю...

Нет, не всегда.

Письмо?

Не уйду.

Несите...

Хоть сессия пропадай!

Конверт-то - из Таганрога.

По почерку - Джамиля...

Эх, Джамиля, недотрога!

Пляшу, как умею я!

Прочесть сейчас или после,

под вечер, когда - один,

лишь колокол отголоском

всего, что было: дин-дин...

Да, нет... Я сейчас открою,

а то вдруг не доживу

до вечера не героя

ни в сказке,

ни наяву.

«Меня в горах настигла тьма,

февральский ветер,

колкий снег...

Как думаешь, Игорь, - сама

такая темень?

А грех?»-

без всякого предисловья

вот эти строки в письме.

И весть о смерти возле,

и от стихов - резюме:

«Не олеандры, не Ницца

связали нас,

не Луна,

аул мне родной мой снится,

и страшная в Грозном война.

Я буду ждать тебя, милый!

Скорей приезжай,

скорей...

Мне страшно: отцова могила -

как будто нож на заре».

Пойду сдавать курсовые,

а вечером – на вокзал…

Как тихо…

Словно босые -

два купола.

Третий - пропал.

Эх, только б весна не пропала,

в которой - нездешняя страсть,

безудержная,

без провала,

которую не украсть!

4

Пока я ехал и злился,

что медленно поезд ползёт,

весна от самого Минска

захлестывала горизонт.

Перрон,как будто бы слыша,

вдыхая ночь, словно йод,

Луне командовал: «Выше!

Тебя вся Вселенная ждёт».

На улицах - сонно и пусто,

ослепшие фонари

чернеют, будто бы сгустки

немыслимых эйфорий.

Вот так...

А дома - как дома.

Мне в Вологде нравилось без

луча, что, словно солома,

в окно, что треснуло, влез.

Заснул я не как убитый -

морозило чуть меня,

как будто весна выпытывала:

был в Вологде я?

Аль не я?

А утром - плохо мне вовсе,

термометра столбик - в полет...

Уже - тридцать девять и восемь.

И холод, и жар меня жжет.

Добро - поликлиника рядом,

дойти я всегда дойду,

просверливая взглядом

дорожку даже по льду.

Иду... Выхожу из подъезда,

навстречу мне - Джамиля

с подснежниками - надеждой,

наперекор всем Золя.

Во рту - как будто бы манна,

неужто, я заболел?

А Джамиля обнимает

и в губы целует...

Well!

Хотя, быть может, не очень:

на межподъездном юру?

Мне как-то цыган пророчил,

что я с любимой умру.