ЕВГЕНИЯ КРАСНОЯРОВА, г. Одесса

***
О-банкротилась, о-бессилилась,
об-мелела моя река.
Это - уже не моя рука.
Это - уже не мой Сириус.
Камнем, который не по зубам времени
стало дно моё. Дно - ил.
Если бы ты был - моего племени!
Если бы ты - меня - любил...
Пепельно. Холодно. Не - согреваемо
русло. Губы твои - комета
Галлея. Небо - неузнаваемо.
Это небо - уже не - это
небо...
***

АСТМА

1.

Сумасшедшая - дверь, сумасшедшая - тень от стакана...
Бесполезна - Луна, отупевшая от немоты...
Эта рана - такая опасно глубокая рана,
что её - не заглушишь беспечным полётом мечты,
не запьёшь в кабаке, подавившись забытою песней,
не закусишь солёной и горькой - как море - слезой...
Только судьбы - всё ближе, всё яростней, всё перекрестней,
и - инсультнее мысль, и - инфарктней комок горловой.

2.

Седина в порыжевших - как кровь от веков - волосах.
Седина - перекладина между двумя берегами.
Заплутавшие лентами в косах седых голоса,
потерявшие связь между небылью и временами,
всё молчат и молчат, и священно молчание их,
и Синаем лежит на плечах немоты крестовина.
Мертвецов - на киот. На иконах не пишут живых.
Седина - в пол моей головы. Без ребра - половина.

3.

Сердце – ящик заколоченный,
пыль в канаве у обочины –
ни к кому не приторочено,
ни к чему не приурочено,
выморочено, взлохмачено,
наспех нитью перехвачено.
За него – с лихвой заплачено.
На него – душа потрачена.
Печь, измазанная сажею,
Воз с ненужною поклажею,
Сердце! неужели гаже я,
тех, у кого вместо сердца
в правой стороне груди
коросты плешь?

4.

Занавеска легко колышется,
словно кто-то за нею прячется,
и от этого мне не дышится,
и от этого мне не плачется.
Прикипает стена колодезной
стынью к коже – в углу. В бреду.
Словно кто-то разводит мглу
в этой комнате – пыль и зной...
Длится голос – чужим, испорченным,
словно кто-то скрипит двустворчатым
полотном моего окна,
***
Не тронь безбожья моего.
Мне милосердия не надо.
Туман на море - оттого,
Что перепрятаны все клады.
И бездна бездну призвала
На вечность боли и страданья.
Пусть сердце догорит дотла -
Не прокляну своё призванье.
Нельзя забыть, что где-то там,
За горизонтами земными,
Идти мне - по его следам,
Его шептать - до спазмов - имя,
Его искать, молить - его,
К его ногам нести награды...
Не тронь безбожья моего,
***
Безумие плещется в наших стаканах,
Как море. Смешно… Нет, не смех - тишина.
Сегодня так модно не помнить о пьяных…
И мы засыпаем по правилам сна
На пухом лебяжьим набитой перине,
Не зная о том, сколько птиц полегло,
Чтоб нам, замерзающим присно и ныне,
Чтоб нам, обезумевшим, стало тепло.
Мы спим, не задумываясь о расплате
За запах сирени, за выжатый хмель.
Мы замерли стрелками на циферблате
***
Это был не туман, это сизая пыль
Поднялась, чтобы стать вдруг крылом самолёта.
Мы думали - время растёт , как ковыль,
А оно задержалось на точке отсчёта…
Говори, что ты трезв, говори, что ты маг -
Я ещё доверяю своим пяти чувствам.
Мы думали, что время пьянит, как коньяк,
***
Молчат задумчиво скелеты новостроек
И силятся не слышать ничего...
А ты наивно думаешь, что стоек,
А я предполагаю, кто - кого.
Глядит Луна, как камера слеженья,
Но то, как я молчу, а ты дрожишь.
Целую без любви - на пораженье.
Теперь ты - мой и ты - не убежишь.
И как жестоко, боже, как жестоко
Нам дышит в спину ночь и бьют часы
По воле обезумевшего Рока
***
Два бессонных окна,
Обречённые Роком на вечность.
Два бездонным окна,
Разделённые тысячью лет.
Перекладины их, растворяясь во мраке, летят в бесконечность.
Наслажденье и боль, явь и сон, ложь и быль, мрак и свет -
Два безумных окна.
Сна бы, сна, разноцветного детского сна…
Нет, не сердце - часы, как хронометр, мерно и тихо.
Нет, не слёзы - охрипший, простуженный кран.
Что забыло ты здесь, одноглазое жадное Лихо?
Крови нет. Только лимфа сочится из колотых ран.
И не нужно проклятья - одно придавило гранитом,
И не нужно ругательств - одно, что тавро - на щеке.
Два окна - два немых беззащитны софита -
***
Мне снятся сны – тяжелые, как горы,
как руки Мойр, как ядра черных дыр –
запутанные злые коридоры,
нацеленные дулами в надир…

Мне снятся пепелища и погосты
неведомых еще материков…
камелии, покрытые коростой…
порты без кораблей и моряков…

слепые Гитлеры, прозревшие Гомеры –
ковчега времени обугленный остов…
и в нем о чем-то шепчутся химеры –
хранители моих тяжелых снов.

***
Тает время в кулаке стакана.
Плеск цикад. Молчание дорог.
Этой ночью мы стекли со строк
нами же рожденного Корана

и пошли гулять по мостовым
судеб, растревоженных Луной.
Я не знала, что давно седой
стала я и ты – почти седым.

Мудрые, мы сбросили с себя
сто змеиных кож и сто личин.
Мы нашли бы тысячу причин,
чтобы жить, друг друга не любя,

чтобы жить по Библии чужих
чувств и по чужим календарям,
чтобы было больно – но не нам,
чтобы поминать – но не своих,

Мы нашли бы. Поисковики
Все настырней с каждым январем.
Только лучше так, что мы вдвоем
***
Фрида - какое нерусское имя!
Фрида - горгулья, гангрена, гамбит…
Доят земли неизбывное вымя
Кладбища сотнями каменных плит.
Мудрые черные вороны знают,
Как бесполезны молитвы и слезы,
Вороны видят, что не согревают
Холод гранита багровые розы.
Розы - корсары, крещендо, коррида…
Яду бы, или заточенный нож…
Фрида, сегодня ты пьяная, Фрида.
***
Вермута пряность -
Пьяная блажь.
Что мне осталось?
Сны да кураж…
Выжить бы только,
Остальное - пустое,
Пусть - ни копейки, ни цента не стоит,
Не боевое пусть - холостое,
Только прожить бы… Неважно - сколько
Толик вина в квадратуре стакана.
Не операбельна рана, и странно,
Что ощущается что-то помимо
Выстрелов - мимо и выстрелов - в спину.
Спины имеют тенденцию - кланяться,
Ртутные столбики - ползти вверх.
Мозг зафиксировал галлюцинацию,
А на самом деле это был стерх,
Летевший куда-то. Куда? Неведомо…
Он, безоговорочно кем-то преданный,
Когда-то выпавший из гнезда,
Гордо парил, килем взрезывая
Небо над трезвыми и нетрезвыми,
Над добросердечными и суровыми,
Над магистралями и коровами…
***
Не больно. Не важно. Не важно. Не больно.
И хочется крикнуть - довольны? Довольно…
Но голоса нет - он прокурен и смят
И вместо креста над могилой распят.
Мессии к Голгофе идут добровольно.
Мессии к Голгофе идут добровольно,
А матери ждут их и варят борщи,
И пишут им письма, мечтая невольно,
Что Бог подойдет и шепнет: «Не ропщи.
Так надо, чтоб шли Иисусы стадами
В Сады Гефсиманские, веря, что я -
Отцовской любовью - прибью их гвоздями
К семи нерушимым столпам бытия…»