В любой войне, в сражении любом

В любой войне, в сражении любом,

В молчании суровом обелисков

Есть острая особенная боль,

Которая зовется материнской.

 
Конечно, нелегко писать про боль,
Но видно так предрешено судьбою,
Что даже материнская любовь
Нередко вся и состоит из боли.

И, проходя среди невзгод и драм,
Среди надежд, оборванных, как нитки,
Не добавляйте боли матерям,
У них ее достаточно, с избытком.
  

Вечер так нетревожен и нежен сейчас...

Вечер так нетревожен и нежен сейчас,

Так упруг и пронзителен воздух,

Что охота в стог сена с разбега упасть

И рассматривать теплые звезды.

А когда упаду, сразу станет светло 
И подумаю, свежесть вдыхая:
Ночь, наверно, прошла и проснулось село,
И заря над селом полыхает.

Будет ветер гудеть, будут мчать поезда,
Будет память вести за собою.
Я потом лишь пойму, что светила звезда,
 Наклонясь над моей головою.

 А сентябрь замечательный был

А сентябрь замечательный был.
Мы с тобою в лесу за Кабаньем
Круг забот разрывали кабальный,
Доверяясь покою ходьбы.

Меж привычно звучавших стихов
Огонек нефальшивого чувства
Становился частицей искусства
В мире сосен, берез и грибов.

И следы сохраняла трава,
Теплотою рассветной наполнясь,
И выстукивал мчавшийся поезд
Оживлявшие осень слова.

Лишь растерянно ветер ослаб,
Все печали засыпав листвою,
И казался спасеньем сентябрь,
 Потому что пришел он с тобою.

 Тонких лепестков осенний цвет

Тонких лепестков осенний цвет
Вновь укрыт разбросанными росами,
И крадется по лугам рассвет,
Синевой туманов заполосканный.

Слышен скорбный голос тополей
В шорохах сентябрьских разорений.
Как ни странно, но судьба людей
Схожа иногда с судьбой деревьев.

Проползет вдали холодный скрип
И в шуршаньи лиственном растает.
Знаю я, что это горький хрип
Из души деревьев вылетает.

Растеряв весеннюю красу,
Не оставив молодую поросль,
Вместе выросли — в одном лесу,
 А страдают, как и люди, — порознь.

 Все до крохи растрачено. Сели на мель…

— Все до крохи растрачено. Сели на мель.
Ветер уличным  псом  завывает.
Но постой, посмотри, то не ветер — метель.
— А какая метель?
— Бунтовская.

— Что же с нашей судьбой?
Что ж она так слаба?
Дни — как птиц перелетные стаи.
Моросит. Это слезы роняет судьба.
— А какая она?
— Грозовая.

— Мне б куда-то шагать, да не знаю куда.
Погляди — новый день рассветает.
Верю, путь мне надежно укажет звезда.
— А какая звезда?
— Золотая.

— Дни проходят — и все начинается вновь.
Удаляются  светлые дали.
Умирает любовь. Но — приходит любовь.
— А какая любовь? 
— Колдовская.

— И шатается мир. И  шатается высь.
И озера сердец — под песками.
И ворует надежды у времени жизнь.
— А какая она? 
— Плутовская.

Мир заполнит трава, и воспрянут слова,
Скуку робких сердец разрывая.
И сквозь темень проступит мечты синева.
— А какая мечта?
 — Молодая.

 На даче

Апрель в тихой роще стоит неуклюжий и тощий,
Но птиц прилетевших давно приютила скирда.
И светлой улыбкой весны улыбается теща,
Ведь мерзлую землю, журча, оживила вода.

Конечно, теперь "колорады" привычно и властно
Полезут вгрызаться в листочки растений живых.
Жуки, в общем, мелочь, но мелочь ведь тем и опасна,
Что жить норовит, поедая тихонько других.

И я разгребаю бугры, что торчат головасто,
В глубинах под ними былинные дремлют века.
Не все государственно в дачном моем государстве,
Однако, в самом государстве - не лучше пока.

А теща бормочет какой-то мотив захолустный
(Примчавшийся издали ветер его подсказал),
Но знает она: укрощение граблей - искусство,
Понятное, правда, лишь тем, кто в руках их держал.

Взбодрит скоро землю прохладную лучик горячий,
И будет уютно в счастливом плену тишины,
А значит удача опять замаячит над дачей,
 И теща опять улыбнется улыбкой весны.

 На тропинках небес тучи в звездной пыли

На тропинках небес тучи в звездной пыли,
Непоседливый ветер гоняет их резво.
И краснеет восток, словно кто-то вдали
Тонким месяцем небо разрезал.

Наполняется сад хриплым криком грачей
И стучится в окно веткой ясеня сонно.
Вот и ветер уже за поводья лучей
На дыбы поднимает гривастое солнце.

А у чувств моих нежности есть два крыла,
И к тебе тороплюсь, чтобы сердцу открылось:
Жизнь моя неприметна и очень мала —
 На ладонях твоих поместилась.

Была листва. Осыпалась от ветра

Была листва. Осыпалась от ветра.
И воробей, пропажу обнаружив,
На ветке у последнего листка
Сидит, печально вспоминая лето.
А дворник из большой осенней лужи
Устало выгребает облака.

Пусть — листопад. Метлою двор просторный
В который раз он подметет неспешно
И с личной пользой. Под кустом найдет
Пятак иль гривну. Ведь на то и дворник,
Чтоб во дворе все подбирать прилежно
(И деньги — тоже, если повезет).

Но надо тут заметить, что везенье
Давненько дворника не покидает,
Чему он (это ясно) очень рад.
И по утрам приводит двор осенний
В порядок, незатейливо ступая
На старенький, замызганный асфальт.

Конечно, дворник — важная фигура,
Хотя фигурой он как раз не вышел
(Не вышел, так не вышел — не беда)
И, подметая листья не халтуря,
Свободой во дворе привычно дышит,
Где сам себе хозяин он всегда.

Но, облака из лужи выгребая,
Заметил дворник вдруг кусочек солнца
И бережнее, чем пивной бокал,
Несуетливо поднял... Улыбаясь,
Жене своей в раскрытое оконце
Кусочек этот радостно подал.

Жена как раз на службу собиралась
И губы жирно мазала помадой.
Увидев, что к ней руки тянет муж,
"Опять напился, — только и сказала, —
Ну, что тебе еще, пьянчуга, надо?”
И тусклый взгляд скользнул по глади луж.

"Мне, может, это просто показалось,
И не было кусочка солнца в луже?”—
Подумал дворник, и пошел туда,
Где на воде задумчиво качалась
Звезда, унылый вид двора нарушив,
И серебрилась тихая вода.

И было дворнику поймать охота
Звезду, купавшуюся в луже сонной,
Её он стал ладонями ловить,
И думал: нужно для того работать,
Чтоб звезды, облака, кусочки солнца,
 Хоть изредка, но все же находить.

 Мы дружно чистили посадку

Мы дружно чистили посадку,
Крепчал негромкий звон пилы.
Мы врачевали по порядку
Деревьев старые стволы.

Был день приветливым и ясным,
Но стоном заглушили звон
Прооперированный ясень,
Проампутированный клен.

Напарник, юноша неробкий,
Изранился, сучки рубя,
Но каплю проступившей крови
Впитало дерево в себя.

Оно кивнуло неумело
И грудь подставило ветрам.
И как-то вдруг помолодело,
 И ветки протянуло нам.

 Весенний день ничем не омрачен

Весенний день ничем не омрачен.
Мурлыканье кота. Листвы роптанье,
Похожее немного на жужжанье
Согретых солнцем несердитых пчел.

Кот знает, важно выставив живот,
Ни бить его не будут, ни царапать.
Он медленно вытягивает лапы
И голову потом на них кладет.

Признаться, я завидую ему —
Он о предательствах совсем не знает,
И всем так откровенно доверяет,
А я вот доверять всем не могу.

В стране обманов трудно доверять,
А у котов все, видимо, иначе.
Так почему б не жить нам по-кошачьи,
В том смысле, чтоб вовек не предавать?
 
И, увязая в тине вечных дел,
Предашься вдруг надежде без остатка — 
Доверчивость не будет недостатком
 Когда-нибудь считаться меж людей.

Работает Светка в продмаге

Работает Светка в продмаге
С названием кратким «Уют».
В продмаге обычным трудягам
Зарплаты большой не дают.

Для отдыха нет ни минуты.
И поздно приходит домой.
Совсем неуютно в «Уюте»
Холодной и долгой зимой.

И греют ее сигареты
Да наспех заваренный чай,
А дома невзрослые дети,
И надо терпеть и молчать.

Хозяин живет очень круто,
И сам несговорчиво крут,
Имея не только с «Уюта» 
Приличный домашний уют.

И Светке обидно до боли,
Что доля зажала в тиски,
А рядышком ездят на «Вольво»,
Возводятся особняки.

Когда же суббота подходит,
Хозяин со сворой друзей
Увозят ее «на природу»
Для всяких природных затей.

Конечно, Светлане не спьяну
Хотелось уже много раз
Кому-то из этих мужланов
Примерить кулак между глаз.

Но сделать возможно ли это?
Судьба — как тиски и как плеть.
А дома невзрослые дети,
И надо молчать, и терпеть.

И снова — в зубах сигарета,
И вновь — никаких перемен,
В продмаге работает Света,
Лишь пшик получая взамен.

Обидно, конечно, и трудно
Не крест свой нести, а хомут,
И вновь ощущать неуютность 
В продмаге с названьем «Уют».

И будет все это до тризны,
Наверное, длиться, увы,
Коль есть и хозяева жизни,
 И этих хозяев рабы.

Ох, и зажили жирно

Ох, и зажили жирно
Новой жизни "творцы”.
Скромный мир наш квартирный
Заслонили дворцы.

Дух мечом наш повержен,
И, запрятавшись в быт,
Перепуганно держим
Щит.

Но, устав прогибаться,
Неподвластно дыша,
Над бездушьем подняться
Все же сможет душа.

Чтоб осилить бессилье
И от бед уберечь,
Вдруг протянет на крыльях
 Меч.

Василий Петрович? Он был уголовник

Василий Петрович? Он был уголовник,
А нынче — крутой бизнесмен.
Он фирмы начальник, он важный чиновник,
Дитя роковых перемен.

Хозяин кафе, магазинов, борделей,
Наевший солидную плоть...
И тянутся к плоти ветвями деревья,
Как будто хотят проколоть.

Василий Петрович — "хозяин на славу”,
И смотрит на всех свысока.
Он, правда, хозяин пока не державы,
А средненького городка.

В былом — перестрелки, в былом — панихиды,
И можно пожить теперь всласть!
Ведь ум не в чести, а в чести у фемиды
Его уголовная власть.

Так вот же какую веселую долю
Готовил нам бывший «застой».
Он все сомневался, пустить ли на волю
Василийпетровичей строй.

Пустил. И они воровски взяли в руки
Большую страну задарма,
В карманах — валюта. В ней  — сила, с ней — «круто»,
 А силе не надо ума.

Куда ни повернись — разруха

Куда ни повернись — разруха,
В Верховной раде — мордобой.
Страна, как нищая старуха,
Стоит с протянутой рукой.

В ней видят просто попрошайку.
Сулят то пряник ей, то кнут.
И тридцать сребреников жалких
 С немым презрением суют.

Все проходит. На душе оставляя зарубки, проходит

Все проходит. На душе оставляя зарубки, проходит.
То ломая хребет, то вручая с улыбкой букет.
Вроде ты еще здесь, за сомненья цепляешься вроде,
Но при этом сама понимаешь — тебя уже нет.

Ты нездешняя здесь. Так не раз мне казалось порою.
Ты нездешняя здесь. В этом я убеждаюсь теперь.
Вот уйдешь и отчаянно дверь за тобою закрою,
 И печаль разобьется моя о закрытую дверь.

Я ведь, как все, — из работы натужной

Я ведь, как все, — из работы натужной,
Помыслов солнечных, помыслов вьюжных,
Из разговоров, улыбок, забот.
То кипячусь, то потом остываю,
Так же, как все, провожаю, встречаю,
Веря — когда-то и мне повезет.

Ох, надоели пустые роптанья,
Спешка и вечное неуспеванье.
В жизни весом каждый миг, словно стих.
Пусть я, как все, из проблем постоянных,
Пусть я, как все, из грехов окаянных,
Все-таки истину эту постиг.

Скрипнет калитка, играя со слухом,
Булькнет внутри алкаша бормотуха,
Дворник ругнется без всяких причин.
Выглянет солнце, и тени качнутся.
Из поражений победы начнутся,
Сгинут подножья — не будет вершин.

Вот мои строчки — спешат, суетятся,
Им по просторам привычно скитаться.
Глянь, как туманисто дышит земля.
И, покидая страницы крылато,
Длинная россыпь стихов рыхловатых
 Вместо снегов упадет на поля.