Вадим АНДРЕЕВ

МАРТ   

Безветренно и тихо – это март.

Мир безупречен в строгости и стиле.

Сплошной кубизм – лишь точный выстрел шпилей

выводит облака из лесопилен

поверх прямых углов, границ и карт.

Луч солнца бьёт, как кий, наискосок

в мир, утонувший в белоснежной пыли.

Проснись. Ты не один, пока есть ум и силы.

Среди морей, лесов, речных извилин,

по всем счетам, вас двое – ты и бог.

Земля, как божий замысел, чиста

не первородством, а родством со словом.

И если руки, нервы, сердце – всё готово

дать миру новый звук и небо в цвете новом,

есть повод начинать всё с белого листа.

ИЗ ДНЕВНИКА

Кто-то оставил в архиве альбомный рисунок:

он и она по берегу моря бредут.

Море спокойное. Штиль. И коралловый в дюнах

тёплый закат, где пугливые чайки снуют.

Он и она – словно в бронзе отлитые боги.

Кожа покрыта солёною коркой времён.

В мире любви нету места ни грусти, ни боли –

есть только он и она и весёлых ветров перезвон.

Что-то подобное я прочитал у Хайяма:

Ева явилась, скосив на Всевышнего бровь,

не из ребра, а из жаркого сердца Адама –

значит, в начале были ни Бог и ни Дух, а Любовь.

ИЗ МЮССЕ. ВОЛЬНЫЙ ПЕРЕВОД 

В дверь постучали. Три раза. Негромко.

Я отпираю. За ней никого.

Ветер, лишь ветер заводит в потёмках

песню свою о тоске вековой.

Кто это? Что это? Скрип по паркету.

Шорох за шторой. За лампой ночной

что-то сродни моему силуэту

из темноты наблюдает за мной.

Чья-то личина без маски и грима

с чёрным провалом безгубого рта

смотрит за мною глазами моими,

а под рукой ни ножа, ни креста.

Что это, господи? Гибели знак ли?

В полом пространстве у ветхих гардин

жизнь отыграла в бездарном спектакле

юность и молодость – всё позади.

Жили. Любили. Боролись. Мечтали.

Вместе со всеми менялись в лице.

Что же неправильно было в начале,

если так грустно и пусто в конце?

Что мы хотели от бренного мира?

Всё поглотила в себя Пустота.

О, моя милая, грустная лира!

О, одиночество! О, нищета!

АПРЕЛЬ

                                            Василию Шахову

Весна на вкус подобна хмелю:

горчит и пахнет черемшой.

И тает снег, как воск в молельне,

мешаясь с глиной и травой.

Ещё и двух недель в апреле

мы не прожили. Грусть и темь.

Но ноги сами к соснам, елям

ведут, неведомо зачем.

Не свищет ветер, зверь не рыщет:

всё в ожидании. Вот-вот –

и синь, ниспосланная свыше,

весенним лугом прорастёт.

КАРТИНА

Стена теперь гола и сиротлива.

На ней лишь дыры дюбельных гвоздей,

как метки пуль. Когда-то, криво

водя руками, некий дуралей

здесь раму вешал с ветхим полотном –

с пейзажем Айвазовского на нём.

А после, от безденежья, от алчи ль,

продал её каким-то торгашам,

тем, для кого по всем статьям

картины вид, похоже, что-то значил.

Они свезли её в салон мадам Миньон,

перепродав почти за миллион.

Теперь стена в рассохшихся обоях

похожа на картонную мишень,

как будто кто-то взял картину с боем,

опустошив с наскока две обоймы.

И чтобы преступление замять,

он думает, как дыры залатать.

Он чувствует себя почти убийцей.

А со стены на ворох простыней

сочатся, как морковный сок из пиццы,

кровинки из проклятых дюбелей.

И портят жизнь – расстрелянный пейзаж

теперь и за копейки не продашь

ДАР                                             

                                                  Валентине Ерофеевой

Разворошив, как муравейники,

дворы и рынки с ветром в паре,

надолго, как мука в амбаре,

снег лёг под елями в репейники.

Коснусь лица снежком скрипучим,

до боли щеки обжигая.

И вместе с утренней толкучкой

на остановке жду трамвая.

А в небе ни луны серебряной,

ни солнца – всё плывет в тумане,

как будто за лесными дебрями,

в болотах кто-то жжёт торфяник.

Но как светло! И дух берёзовый

смешался с запахом жасмина.             

И светится в струе морозной

живая ёлка на Неглинной.

И не покажется подёнщиной

и скукой жизнь, когда неслышно

из переулка выйдет женщина, 

как дар или отдарок свыше. 

* * *

Уже не дружишь с рифмой точной.

Живёшь среди холодных стен.

И горе мыкаешь за то, что,

бунтуя против жизни тошной,

набрался сил и встал с колен.

С тех пор вся жизнь, увы, не в сладость.

И в доме средь зеркал кривых

плечом к плечу с тобою рядом

лишь одиночество – как плата

за непохожесть на других.

* * *     

Пейзаж с вереницею яблонь.

Осыпала землю листва.

И в утренней мороси зябла     

в тени под каштаном трава.

Пролесок. Скрипучий валежник.

Зима поиграла на льду

и свежим помолом снежным

покрыла деревья в саду.        

Часы мои с каждой минутой

стучат, предвещая закат,

но пусть я умру под утро,

когда за окном снегопад.

Я верю, навек угасая, 

что в небе, исчезнув во мгле,

лишь тот удостоится рая,

кто выдержал ад на земле.

http://denlit.ru/index.php?view=articles&articles_id=1714