Стремился листья сбросить все ноябрь.
В ночи морозом, потроша деревья,
Он обнажал ветвей упругих вязь
Без исключенья и без промедленья.

Мозаикой различных форм, цветов
Земля предстала, взгляды изумляя.
Бесчисленное множество ковров
Ноябрь дарил, пред нами расстилая.

Лишь в ветвях опустевших кое-где
Еще листва ослабшая держалась.
Ноябрь устало отходил от дел:
Зима неотвратимо приближалась.

Но тут он улыбнулся так светло,
Что по-весеннему все небо засветилось,
Казалось, март сам посылал тепло,
Что у природы вся программа сбилась.

О, будь, ноябрь, для нас ты ноябрем,
А не зимой холодной и досрочной.
Стучи в окно морзянкою-дождем
И не спеши уйти в час неурочный.

***
На карнавале Осени-царицы,
На полотне зеленых тополей,
Как взмах крыла чарующей жар-птицы,
Был юный клен среди ее пажей.

В ливреях золотых, пурпурных, медных
Они, красуясь, разбрелись вокруг…
Лишь кое-кто еще в нарядах летних
Стать с ними не стремился в общий круг.

Но Осень улыбалась хитровато,
Ведь скоро и для них настанет срок…
А дождика негромкое стаккато
Напоминало музыки урок.

***
Если станет тебе в жизни туго,
Сердце ёкнет в груди невзначай, —
Вспомни старого верного друга…
Приезжай на калиновый чай!
(Михаил Квасов)

Посидим мы с тобой до рассвета,
Погуторим о прошлом своем,
Выпьем чайник большой в два присеста
И бутылку вина разопьем.

Повздыхаем о том, что умчалось,
Но оставило в памяти след,
Что красивою сказкой казалось,
Уберечь не смогло лишь от бед.

Я плечо тебе, друг мой, подставлю
И забытую песню спою,
Распахну в нашу юность все ставни, —
И цветы расцветут на краю!

Знаешь, друг, ты дороже мне брата,
Не разлить нас всё так же водой…
Только сердце щемит виновато,
Что встречаемся редко с тобой.

У меня, веришь, столько калины –
Хватит в доме на всех и вокруг!
Так зачем ждать нам тяжкой годины,
Чтобы вспомнить, что есть где-то друг!

***
Я себя примеряла к большим городам –
И от них всякий раз отрекалась.
Не к душе суета их, движенье и гам,
Не об этом всегда мне мечталось.

Мне б в безлюдной тиши созерцать небеса,
Упиваться простором бескрайним,
Мне б бродить по полям, по лугам и лесам,
Горизонтам отправиться дальним.

Я хотела, чтоб рядом огонь был живой,
Чтоб трещали поленья зимою,
А еще – умываться водой ключевой
И почаще ходить бы босою.

Я в потоке людском не спеша прохожу,
Выбиваясь из общего темпа.
В переулочках старых уют нахожу,
Где не слышно ни рока, ни рэпа.

Дискомфорт ощущаю в любой я толпе,
Даже в той, что нам праздник возглавил…
Обожаю гулять я сама по себе,
Я – почти исключенье из правил.

Чужих стран мне красоты совсем не важны,
Современный дизайн не прельщает,
Моды писк и капризы ее не нужны,
Если чувства людей опошляют.

Мне б в безлюдной тиши созерцать небеса,
Упиваться простором и далью,
Отражаться с восторгом в любимых глазах
И старинной укутаться шалью.

Я б желала, чтоб рядом огонь был живой,
И мурлыкал бы кот на коленях,
А с крыльца открывался пейзаж мне родной
Что пленял не одно поколенье.

***
Как-то сразу пришли холода,
Зачеркнули собой бабье лето…
А в Крыму море – плюс двадцать два,
И всё солнечным залито светом.

Там на юге особый сезон,
Его бархатным все называют,
Собирает курортников он,
Когда зной непомерный стихает.

Там в Крыму загорает народ,
Позабыв, что сентябрь на исходе…
А у нас дождь холодный идет, —
Только осень диктует погоде.

***
Я сильная.
Я сильная.
Я сильная.
Сильнее многих, кажется, из вас.
И бьёте по лицу, и бьёте в спину мне,
Устраивая подлости сеанс.

Да что же с нею станется?
Что станется?
Вам боль моя, обиды не видны.
Я не умею слезы лить и кланяться,
В любых штормах – на гребне я волны.

Двужильная.
Двужильная.
Двужильная!
Но как же плакать хочется подчас…
Понятна вам умильность примитивная,
А гордый – как удар не в бровь, а в глаз.

Я с мелкими
и мелочными,
наглыми
Общаться не умею.
Не хочу.
Я отхожу — за мною стёжки алые,
А вслед визгливое всё слышится «Ату!»

Я сильная.
Я сильная.
Я сильная:
Удары ваши сердцем не приму.
Счастливая,
счастливая,
счастливая –
Я выход для себя всегда найду!

На одной волне
За правым плечом у нас –
Ангел-Хранитель.
За левым плечом у нас –
Бес-Искуситель.

1.
Мы все бываем нервными и злыми,
Когда трясем котомками пустыми.
Когда беда идет наперевес,
То за спиною радуется бес.

Заболеваем спесью мы и хамством,
Когда приходит власть, а с ней богатство.
Когда достоинство у нас теряет вес,
То за спиною радуется бес.

Пороки не ударят вхолостую,
Когда увидят жизнь твою пустую.
Там, где безнравственность куражится окрест,
То за спиною радуется бес.

У тех мы видим чёрствости корону,
Кто чтит и любит лишь свою персону.
На состраданьи кто поставил крест, —
То за спиною радуется бес.

И мне прискорбно в людях замечать
Всё чаще одержимости печать,
Что совесть отвергают наотрез…
На них клеймо своё поставил бес.

Апокалипсис в спину дышит нам,
Но мы не внемлем праведным речам.
Между людьми разверзлась уйма бездн, —
И торжествует многоликий бес!

2.

Когда политики ввергают весь народ
В свои разборки — бед водоворот,
Не слыша разума и совести протест, —
За их спиною радуется бес.

Когда торгуют Родиной своей,
Стране оставив тьму сетей-цепей,
Где алчность, как давильный адский пресс, —
Тем преступленьям рукоплещет бес!

И Украина, лопнув пополам,
Способна жизнь нам превратить в бедлам,
И я, переживая новый стресс,
Кричу: «Пускай возьмет раскольников всех бес!»

***
Людей пассивность и смиренье
Преодолеть трудней всего.
Борцов благие намеренья
Зло может превратить в сплетенье:
Предвзятости соткать рядно.

И зашипит на перекрестках,
Мол, тишь да гладь всего милей,
Кумиров вылепит из воска,
Где жизни – ноль, но много лоска,
Чтоб жил народ среди сетей.

И станет Зло с слащавой миной
О днях грядущих нам вещать…
Для бытия ж неоспоримо:
Законы жизни справедливо
Должны людей всех защищать!

Добро порою с кулаками, —
В том убедиться всякий смог;
Коль наделен подлец правами,
Его не прошибешь словами,
Он к слову Совести оглох.

Тогда рождается вдруг ярость
В сердцах отважных смельчаков.
И пусть в толпе их, скажем, малость –
Они не ведают усталость:
В них справедливый бунт веков!


***
Умей порой остановиться
И посмотреть на мир вокруг,
Увидеть: как взлетают птицы,
И как цветет медовый луг,
Как над рекой склонились ивы,
Задумчиво сидит рыбак,
Как ветерок летит игривый,
А паучок ткет свой гамак.

Умей порой остановиться
И посмотреть на мир вокруг...
Увидеть удрученность в лицах
И безысходности недуг,
Услышать: чей-то плач и вздохи
И произвола приговор,
Увидеть, как живут пройдохи,
В глазах детей – живой укор.

Умей всем сердцем откликаться
На боль чужую и печаль,
Умей: к друзьям на помощь мчаться,
Преодолев любую даль,
И сострадать, и восхищаться,
Смирить добром порока бег,
И будешь просто называться
Достойным словом "Человек"!

***
По старой улице, еще мощеной дедом,
Бегут навстречу мне праправнуки его.
Жизнь продолжается. Зима сменяет лето...
А солнце по весне всегда несет тепло.

А в памяти моей родных всплывают лица:
И бабушка опять оладушки печет,
И папочка-шутник всех больше веселится,
А дед гостинцы мне "от зайчика" несет.

Был лакомством сухарь, а сахара кусочек
Был слаще всех конфет, что знала я тогда.
А мама наряжать своих любила дочек:
Нам к праздникам наряд готовила всегда.

И дом наш небольшой жил просто и уютно,
Под крышею его вмещалось три семьи.
А дом наш небольшой был очень многолюдным:
Его построил дед для всех детей своих.

Я помню: домик тот, где с сестрами играла
(Двоюродных, родных не различали там)
И как с "концертом" я пред дедом выступала,
И с папой в детский сад ходила по утрам.

Я между двух эпох иду теперь по жизни.
Тянусь душой к корням и новым стебелькам
И думать не хочу о смерти и о тризне, –
Я вижу длинный путь, проложенный к векам.

Трех внуков подарил мне сын с невесткой вместе.
Для них, любимых, я хочу желанной быть...
Так двадцать первый век вошел с двадцатым в сердце,
А между ними Я – связующая нить!


 СЛУЧАЙ НА ОХОТЕ
Уж третий день ловчил охотник,
И вот настал час перелома:
Учуяли приваду волки,
Направились к его загону.
Он ждал в подветренном укрытьи:
Приманка на снегу лежала,
Ружье, патроны наготове –
Его удача поджидала.
И вышли волки на поляну,
Он их увидел (тощих, старых),
Едва плелись к заветной цели
Он и она — конечно, пара!
Они не бросились к находке,
Их поведенье было странным:
Она его лизнула в морду,
Он опустился, лег устало.
Когда-то был матерым волком
И вожаком немалой стаи,
В округе слыл неуловимым,
Стрелки настичь его мечтали.
А вот сейчас слепой, облезлый
Лежит у пули под прицелом...
Но медлил опытный охотник
В лесу, насквозь заиндевелом.
Он наблюдал за этой парой,
И сердце сжалось почему-то:
"Пусть наедятся перед смертью
Дарил он сытости минуту.
Но отрешенно волк в сторонке
Лежал, лишь вздрагивало тело.
Тогда волчица, как очнувшись,
Сама вдруг принялась за дело.
Она рвала с усильем падаль,
Но не глотала, а спешила
Отдать ему кусочек каждый,
Она его, как мать, кормила.
И только после, только после
Свой страшный голод утолила.
Тут грянул выстрел, снова выстрел —
И смерть мытарства их скосила.
Охотник вышел на поляну
(Нужна суровость в деле грубом),
Зачем-то волчью пасть раздвинул –
Остолбенел: волк был беззубым!
Осознавая силу долга,
Любви, привязанности, дружбы,
Он пред волчицей скинул шапку:
Те чувства были ей не чужды.
Затем он вырыл им могилу...
В снегах глубоких схоронил их,
Как преданных навек друг другу
В дорогах общих — трудных, длинных.
И потрясенный, без добычи,
Боясь волков очеловечить,
Он шел и нес в душе всесильный
Огонь любви их безупречной.

***
Нанизывает ночь тоску, как ожерелье,
На тонкие лучи задумчивой звезды.
Угас в печи огонь, и лишь дымят поленья…
Воспоминаний круг стирает все кресты.
И бьют часы набат полночною порою,
И прошлого встаёт встревоженная тень,
Касается меня прохладною рукою,
По замыслам своим рисует новый день.

И будут там хлестать дождя косые плети,
И память поведёт меня с собою вновь,
И горечь подтолкнет в расставленные сети,
Что до сих пор плетёт Прошедшая любовь.
И там взойдёт лицо, любимое когда-то,
Потянутся к нему и мысли, и душа,
Но лист календаря напомнит виновато,
Что у надежды нет сегодня ни гроша…

Нанизывает ночь тоску, как ожерелье…

***
В долине Голосов жили голоса. Разнообразные и очень разные. Они о чём-то спорили, мечтали, чему-то радовались. Они жили своей удивительной жизнью. А рядом в горах жил другой Голос. Он иногда, обращаясь к живущим в долине, гремел из-под облаков:
— О чём это вы? Вы не о том... Вы не так... Это же никуда не годится! Только я достоин, чтобы мои слова слушали ущелья, перевалы и горные вершины. Вы все должны учиться у меня, и тогда для лучших я подыщу здесь место.
В долине затихали. Какое-то время там царило молчание, но когда она вновь оживала, то было слышно, как дрожали одни голоса и сбивались другие, так как многие считали тот Голос правым и неистово мечтали хоть когда-нибудь попасть в горы, чтобы также греметь из-под облаков.
А Голос тот, по правде говоря, был не лучше и не сильней других; просто он в горы забрался первым и знал, какие чудесные превращения делает там эхо, а потому очень боялся, чтобы никто не раскрыл его тайны. Напрасно живущие в долине мечтали о горных вершинах.


***
Спрыгнув с пера на бумагу, Клякса заняла то место, о котором давно мечтала. Находившиеся поблизости буквы в страхе прижались друг к другу. А Вопросительный знак, который состоял в родстве с Восклицательным, с ужасом посмотрел в его сторону. Как могло случиться, что вместо аккуратной и симпатичной Точки, которая так была необходима его брату, вдруг появилась эта жирная, самодовольная Клякса?!
Среди букв были разные толки, но всем было ясно, что погиб Восклицательный знак ни за что, ни про что. «Мало ли какие казусы бывают в жизни, — говорили они, — но как можно было допустить такую несовместимость, ведь это не на день, не на два, это же надолго?!»
Восклицательный знак был удивительным знаком, с утончённой душой, да и внешне необыкновенно привлекательным. А сейчас он меньше всего походил на себя. Он перестал изумляться и восхищаться, его ничто уже по-настоящему не радовало. Он даже хотел однажды броситься под ластик, понимая безвыходность своего положения.
И только Клякса ничего не видела и ничего не хотела слышать: она была довольна собой. Она завладела самым лучшим!