Михаил Панкратов

 Красивые от века и до века

Красивым, вам, от века и до века!
 Нам не забыть, на донце затая, -
 Бог сотворил не просто  Человека –
 Две разные ступени Бытия!

 О связи, связи! Мысленное древо –
 Адам в начале – первая ступень.
 Ступень вторая, основная, Ева!
 А Ева – жизнь, земная колыбель.

 Весь мир живой – из неживой материи,
 Земной закваски – персти дрожжевой.
 И лишь тебя, как Высшее Творение,
 Ваяли из материи живой!

 Не потому ли в поднебесной сини
 В лучах Востока, в Свете, не во мгле,
 Доверили почти что стать  богиней
 Одной из вас, живущих на Земле!

 Зимняя встреча

Мне хватает недели мороза,
 Чтоб почувствовать прелесть зимы…
 Где-то здесь я катался с откоса,
 До растущей внизу бузины.
 До заснеженной лесопосадки,
 Где валежник ветрами продут…
 Ныне ноги - тяжёлые палки,
 Каждый раз как последний идут.
 А тебя где-то встречу к обеду, -
 Шаг подправлю, да мне ли тужить,
 И по маленькой искорке света
 В каждый глаз успеваю вложить!
 Разговор просто так, разговором.
 Как, да что? Хороша ли семья?..
 Как мне жаль, что в весеннюю пору
 Ты не вышла тогда за меня.
 Прохожу по знакомому скверу, -
 Монумент. Продолжается ложь!
 Но сейчас этот памятник скверный
 На меня почему-то похож.
 Разберусь я и в этом вопросе,
 Но потом. На сегодня – отбой.
 Два часа простоять на морозе
 Для "нечаянной" встречи с тобой!..

Ностальгия

Над Доном, над полем -
 Гроза за грозой.
 Я сердце до боли 
 Поранил лозой,
 Родною рекою, 
 Чей берег умыт.
 Горячей рукою 
 Не тронуть копыт

 Там ветры на вырост, 
 Привычки к страстям.
 Дон беглых не выдаст 
 И ныне властям.
 Целуют зарницы, 
 Почти не дыша,
 Густые ресницы 
 Его камыша.

 Там бегает мальчик 
 Со мной заодно.
 Там солнечный зайчик 
 Царапает дно.
 Там звёзды кострами, 
 Там люди крепки.
 Я сон свой оставил 
 У этой реки...

Память

 На ржавых петлях заскрипела дверь,
 ступеньки вниз позёмкою продуты.
 С собой не пронести туда продукты,
 в землянку, где я памятью теперь.
 Перед глазами  - низкий потолок,
 Подпорка-столб, окно с землёю вровень.
 А на печи, закутанный в платок,
 лежал мальчишка  – простудился, болен.
 Шептала бабка: «Долго ль до беды»,
 Углы крестила и молила Бога.
 В печи стояли щи из лебеды,
 война и голод стыли у порога.
 А во дворе  - брезентовый «омёт»,
 там, где росла ещё недавно груша,
 стояла смерть с названием «Ванюша» –
 немецкий шестиствольный миномёт.
 У них Москва вошла и в явь, и в сны.
 Меня тащили за уши под крышу:
 -Москау видишь, Мишка, вражий сын?-
 И я кричал, испуганный, что вижу!
 Их было много, знающих язык,
 побито вдоль урочища Ольшанки.
 В пять лет, я различал по звуку танки,
 в моих игрушках был немецкий штык.
 Но снова кадр меняется немой,
 и плоский штык уводит в тёмный угол.
 Вот наш «У-2» с чернильной бахромой
 в ржаной посев свечой горящей рухнул.
 Ах, мама-мама! Тропочки узки, 
 и ночь страшна вокруг постов немецких,
 когда с подругой плакали по-женски,
 а вот могилу рыли по-мужски!
 С тех пор семья хранила свой секрет,
 он стал для нас надолго самым главным:
 пробитый пулей маленький портрет
 и синий атлас, пахнувший туманом...
 Я иногда живу далёким днём,
 я даже вижу сладкое лекарство, -
 мне память лет невидимым дождём
 омоет вдруг и время, и пространство.
 И снова паром выклубится вход,
 я снова гляну с тёплого насеста:
 там Юлька, семилетняя «невеста»,
 глотнув слюну, протягивает мёд...

 Камышинка, нежная жалейка

Камышинка, нежная жалейка,
 Озорной рязанский пастушок,
 Золотоволосый идол века
 И его серебряный рожок.
 Но веселых глаз сгустится просинь,
 Будто кто-то выдернет чеку.
 Негодяй! – в поэме гневно бросит
 Грозному тогда временщику.
 И ему припомнит в гуле буден
 Это слово бундовский партер.
 Роковой, последней сценой будет
 Для поэта тесный  «Англетер».
 Я не траур выставлю в петлице –
 «Ты меня об этом не проси»,
 Не стихи – отпущенные птицы
 Все кружат над ветлами Руси.
 Осень, дождь да шелест листьев пряных.
 Вдруг услышишь – звенькает вода:
 «Не бродить, не мять в кустах багряных
 Лебеды и не искать следа…»

К пятидесятилетию полёта Ю.А. Гагарина

А в Клушино от века нет церквушки…
 Исконная смоленская земля,
 Российская  простая деревушка,
 Как ты смогла подняться до Кремля?
 Вернее, снизойти из поднебесья,
 Где Юрий проложил сквозной маршрут
 Вокруг Земли, над голубою бездной,
 За сто и восемь прожитых минут.
 Он первым был, простой российский парень,
 Кто разогнал космическую мглу,
 С раскатистой фамилией    ГА  – ГА – РИН,
 Как птичья перекличка на верху.
 Полсотни лет. Уж нет сегодня многих.
 Отметили начальную строку.
 Куда идём, куда ведут дороги,
 Всё ясно только, разве,  дураку…
 А как ты сдашь  последний свой экзамен,
 Мы этого не знаем и на треть…
 ………………………………………
 Простой, красивый, с синими глазами,
 Он так и не успеет постареть…

 Женщинам мартовское, шуточное

Коль покой нарушили,
 Будь во всеоружии!
 То оружие – натура!
 Вы так ставите «фигвам»,
 Что любая диктатура
 К вашим падает ногам.
 Вам красивым, с тайным кодом,
 Даже время – не указ.
 Ну, зачем же мимоходом
 Задираете вы нас.
 Мол, когда приходят сроки,
 Мы частенько на мели.
 Плохо делаем уроки
 И свои, и не свои.
 Вот и дикторша права –
 Не взлетает «Булава».
 "Мужики"! Ну, это слишком!
 Те намёки вяжут рот:
 Отсырели, мол, дровишки
 И костёр уже не тот…
 Слушай, друг! Тебе особо.
 Сгруппируйся на ходу.
 Покажи,  на что способен,
 Хоть единый раз в году!..

Завтра все поставь на карту

Завтра все поставь на карту,
 Будь хоть трижды нерадив.
 Завтра день 8-го Марта -
 В жизни мужа - негатив!
 За неделю "перестройки"
 Ты почти уже привык
 Мыть посуду щеткой в мойке,
 Глянуть к дочери в дневник.
 На базар слетать с авоськой,
 На бегу взять молока.
 А теперь, попробуй, брось-ка
 Полотенце на бока.
 Приготовь на сдобе тесто,
 Накипь с первого сними.
 За столом садись на место
 Ближе к плитке, и ни-ни!
 Только к вечеру за дверь ты,
 Женка ласково свое:
 -В знак особого доверья,
 Милый, выстирай белье!..
 Доберешься до постели,
 Ищешь, ищешь, где ж Он, свет?..
 Хорошо, что лишь неделю
 Ты наводишь "марафет"...
 Нынче День Восьмого Марта!
 Спит жена, а ты вставай.
 Пусть поспит за прошлый квартал.
 Завтра сдашь дела, как Картер.
 Жёнка! Кухню принимай!

Когда нибудь

Хотя и нет во мне стремленья 
 топтать цветы в Твоём саду,
 но всё ж,  прими моё моленье,
 не то я,  точно пропаду.
 Прости меня,  и в эти числа,
 никак дел должных не воздам,
 и я летать не научился
 лишь,  молча,  топал по цветам.
 Желал богатого улова,
 в поступках стыдных засветясь.
 По жизни, как по бурелому,
 прошел, разбрызгивая грязь.
 Песчинка маленькая, атом…
 Когда исчезнет свет зари,
 меня над выстуженным садом
 на крыльях скорби подними.
 Не поздно, знаю. Хоть на тризне,
 дай мне картинку по уму.
 Быть может, что-то в этой жизни
 я хоть немножечко пойму. 

Каждому своё

Строго вдалбливала мать –
 мужа надо выбирать
 в Банке – не на улице.
 И накликала беду,
 с рук теперь беру еду,
 как слепая курица.
 До чего банкир мой строг,
 не пускает за порог,
 в ожиданье «нереста».
 Я такая, как Эдит,
 но никто и не глядит
 на мои на прелести.
 Как в берёзовом огне,
 в голубом сижу «окне»,
 скука -  до занудности.
 Но завидуют друзья,
 и по тону слышу я,
 нам твои бы трудности.
 На подружек не взглянуть,
 хоть бы лето протянуть,
 с воли пахнет донником.
 С нелюбимым – вой не вой,
 как за каменной стеной –
 тихо, как с покойником.