Вера Кузьмина
Александр Грибоедов - Фаддею Булгарину
Любезный мой Фаддей, я нынче занемог, и воздух нехорош - прокисший теплый рислинг. Коханый мосци пан, дорога - что острог: лишь тем и хороша, что можно спать и мыслить.
Отечество, Фаддей, имеет два лица - Русь и Россия, пан - как вера и поверье. Никак не избежать российского свинца и русским головам, и русским подреберьям. Что внешние враги - за шкирку потряси...мы сами изнутри всегда себя косили. Не будет никогда покоя на Руси, не буде…т никогда спокойствия в России. И кандалы звенят, и пишутся дела, и к вилам - не к перу протягивают руки...
Любезный мой Фаддей, а Нина тяжела: беременность к войне, несчастию, разлуке?
Как хочется, Фаддей, с вязигой пирога, не резать бы - ломать, и молока парного. Вот вспомнилось - с чего? - ругался мой слуга: "Чо, шибко умный, что ль?" - на Дмитрия-портного. Тот вроде бы ему не выкроил карман, да это ерунда, а выраженье - прелесть. Ведь только на Руси - в России, мосци пан - шибают не за дурь, за ум, почти не целясь.
В повозке нашей бок проломлен третий день, не починить в пути - груженый воз ударил. Поймешь ли ты меня, любезный мой Фаддей? Я государства раб, а ты-то государев.
Кончаю, нездоров - рука и лоб в огне. Рад буду получить письмо от мосци пана. Здоровья не желай - не пригодится мне.
Твой навсегда - А.С.
...верста до Тегерана.
Ты хочешь — до дна, в основание, в корень,
Дойти, прирасти, прорасти и растаять:
Насквозь, до молекул. А что я такое?…
Я — память, и только. Уставшая память.
Я помню игру и невзрослые игры,
В которых училась молчать не по-детски,
Шиповника пряного твердые иглы,
Мечту и неверность зеркальных Венеций,
Последний патрон в опустевшей обойме,
И легкость запретов, и тяжесть скрижалей.
Пишу на земле, облаках и обоях —
Читай и срывай, пустоту обнажая,
Вбирай, чтоб до крошки, до капли — не жалко,
Я буду с тобой, и в тебе, и тобою…
Нет.
Все же не выйдет.
Останется ржавый
Последний патрон в опустевшей обойме.
Есть в памяти вещи — не дашь и любимым,
И вроде пустяк — никому не расскажешь,
Актриса без речи, без роли, без грима
Молчит и упорствует в яростной блажи:
Мое — позвоночник, упругая хорда,
Секрет — никогда не дойдешь до предела…
Возможно, что это — нелепая гордость.
Возможно, я просто тебя пожалела.
Опять не сплю. А месяц так и пухнет.
Такая жизнь, и нечего серчать:
Есть женщины, поющие на кухне,
И женщины, что снятся по ночам,
А я не та, не эта. Не такая.
Не лодочка - окурок на мели:
Сиротство звезд и проклятых окраин
Течет сквозь пальцы сжатые мои.
Ковшом ладони. В них - побег из дома,
Соседка, спьяну влезшая в петлю,
В сарае перепревшая солома,
Танюха (за ночь с рыла по рублю) -
Вся жизнь моя, ее воловьи жилы,
Мозоли, кровь, теснение в груди...
Я об одном жалею.
Что просила
Того, кто уходил - не уходи
Когда уйду - туда, где в руки скачут сливы,
Где ангелы щурят уводят от весла,
Не говорите так: "Она была красивой" -
Хоть вышла из страшных, в баски-то не вошла.…
Как подошло оно, прабабкино присловье,
Для рыжей и смешной, курносой и рябой...
Кто полон красотой - не полнится любовью,
Не полнится ничем - ни славой, ни судьбой.
Когда уйду - туда, где жеребячьи гривы
Купавок, чабреца и ландышей полны,
Не говорите так: "Она была счастливой" -
Для счастья надо жить, не чувствуя страны.
А пульс ее сбоит - потопы да пожары,
Да на бумаги взгляд - ульяновский, косой.
Был чуть ровнее пульс при Брежневе, пожалуй,
И то орали - дай свободы с колбасой.
Накушались? Тошнит? Имели - не хранили?
Бесценное всегда уходит за пятак...
...Когда уйду - туда, в сладимый запах лилий,
Не вздумайте сказать, за рюмкой или так -
"Она была лучом, особым горним светом" -
Иди в Караганду, скачи оно лосём!
Не говорите так: "Она была поэтом" -
Она была, как вы. Жила. И это всё.
На осевших сосновых воротах
Досыхает рыбацкая сеть.
Мне охрипшей прокуренной нотой…
Над провинцией тихой лететь.
Здесь ответы - лишь "по фиг" и "на фиг",
Здесь, старушечью келью храня,
С черно-белых простых фотографий
Перемершая смотрит родня,
Здесь в одном магазине - селедка,
Мыло, ситец, святые дары,
А в сарае целует залетка
Внучку-дуру - бесстыжи шары.
Половина из нас - по залету
Заполняет родную страну...
Мне охрипшей прокуренной нотой
По верхам - по векам - в глубину -
В ласку теплой чужой рукавицы,
В стариковский потертый вельвет...
Дотянуть. Долететь. Раствориться.
Смерти нет. Понимаете? Нет.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.