Денис Голубицкий

***

Когда всего себя отдаешь,

а тебе в лицо – плевки,

когда в руках неуемная дрожь

и бессилен бальзам строки,

когда и музыке ты не рад,

когда и ее винишь,

когда внутри и снаружи ад,

а ты все равно паришь,

паришь из отчаянья в никуда,

наощупь и наобум,

от пропасти «нет» до пропасти «да»,

и твой цепенеет ум,

очерчен огнем пустоты квадрат.

А где же, а где же Бог?

Но вдруг понимаешь, что это не ад,

что это надежд ожог.

***

Є в житті дні такі, наче кращих не буде ніколи.

Втім, насправді не знаємо, що нас чекатиме завтра.

Подивись, як зима обережно заходить до школи,

аби музика не застудилася,

хай не гасне сердець зворохоблена ватра.

Неквапливо хитається гойдалка нотної криги хрусткої.

Є в житті дні такі, до яких доростаємо наче.

Подивись, як зима вчиться гречності в тиші грузької,

як бринить наша мова, і щось є у тому дитяче,

щось домашнє, всесвітнє, нестримне, цупке і первинне.

Є в житті дні такі, що й душа безшелесна та біла.

Ти поглянь, як зима довго дивиться в небо перинне.

Аби музика не застудилася, тільки б вона не хворіла.

***

И никто, в самом деле, не умер,

не убит, не отравлен бедой.

Птица-оттепель плачущий зуммер

оставляет зиме молодой.

И никто не исчез, в самом деле,

день воскресный еще не воскрес.

Впрочем, если не думать о теле,

обнаженный рассматривать лес,

то понятно становится тут же,

как рождественский встретить канун.

Птица-оттепель ягоды-души

у древесных заимствует струн.

***

… там, где снежное пшено…

Дмитрий Кимельфельд

В сердце тесном в скорлупу

ты птенцом стучишься стойким.

Время собрано в крупу.

Доверяй приметам стольким.

Тает мокрый снег пшена,

блекнут рисовые зерна.

Тихо-тише-тишина

пробирается проворно.

Растеряй и проворонь

всех, кто спас тебя легко бы.

Приготовлена ладонь

доверительной учебы.

Каждый колос – дар снопу.

Всяк лоскут – зиме рубаха.

В сердце гулком скорлупу

ты раскалываешь, птаха.

***

Сменить календарную цифру

одну, ничего не заметив.

Расслышать январскую цитру,

принять ее голос за ветер,

за снег полудетский, который

все так же у нас в дефиците.

Озноб расставанья нескорый

доверить расстроенной цитре.

Мотив календарный исполнить,

на скрипке играть, на органе.

Январь щеголяет в исподнем –

он болен, омыт в Иордане.

Ему не дается крещендо,

а числам созвучно стаккато.

За тысячи лет до крещенья,

за тысячи нот до заката.

***

Зима ощадливо розпліскує блакить.

Ми їй пізніше вдячні будемо, у лютому.

Вона наспівує: «Ой, чий то кінь стоїть...»

А я за неї зимну музику спокутую.

Про те, які слова смішні, які сумні,

що з нами станеться, чого ми ледь уникнемо,

не говоріть, лишіть мелодію мені,

вона лунатиме і легко, і проникливо.

Яка у січня візерункова цвітінь.

Йому ще заздритиме березень закоханий.

Лише і чути спроквола: «Ой, чий то кінь…»,

а що там далі – сніг й не вимовить сполоханий.

***

Болезни или здоровью

(в молчании или в крике)

обязаны той Любовью,

что нас обжигала в кирхе.

Взобраться на эту гору.

(Не то что Фавор, Говерла).

Быть эхом безмолвным хору,

служить воплощеньем нерва.

Католик и православный,

язычник и лютеранин –

здесь каждый иной, но равный,

кто музыкой-язвой ранен,

кто музыкой только спасся.

Органу глухонемому

нить-музыка режет пальцы,

но все же приводит к дому.

***

Не способный к долгому постоянству,

предающийся творчеству, словно пьянству,

(но писать – не гибнуть от алкоголя)

говорю: свобода – моя неволя.

Не желаю быть никому не должным,

но иду правдивым путем и ложным.

Два оттенка смешиваю в палитру.

(Но писать – не водку хлестать по литру).

Предающийся творчеству, словно блуду,

знаю точно: еще ошибаться буду.

Но ползу, от каждой беды трезвея,

но пишу с бессмысленной страстью зверя.

***

Купи лопатку, скажем, и совок

хоть в интернете, хоть на барахолке...

Кто из себя не вытравил совок,

подобен стогу сена без иголки,

не знающему, что искать в себе...

Ребенок не теряется в гурьбе.

Купи игрушек в точности таких,

как были у тебя до разрушенья

и детской скорлупы, и всех немых

примет неволи. Едко до першенья

в пустыне горла стелются дымы,

сквозь них, слепые, проступили мы.

Какой по счету отбываем срок?

Клубятся и густеют кривотолки.

Кто из себя не вытравил совок,

подобен зверю, за которым волки

охотятся, а он – по глухоте –

бежит навстречу стае в темноте.

***

Завтра будет самое прекрасное утро

с едва заметным ароматом тимьяна,

даже если убежит молоко тумана.

Завтра сочиню самое лучшее стихотворение.

Опубликую в фейсбуке или отправлю по электронной почте.

Завтра семя скажет «спасибо» почве,

завтра гумус обнимет росток по-отечески.

Начну новую книгу. Произнесу «люблю» по-гречески,

между «агапэ» и «филио» выберу «эрос».

Завтра наступит для человечества новая эра.

Ну если не для всех, то хотя бы для одного человека.

Будет выставлено на всеобщее обозрение

потрепанное чучело века.

Перестану смотреть в глаза календарю,

ища в них тень лукавства.

Завтра буду не сам по себе,

а лишь тем, кем быть велит каста.

Но тут же одумаюсь: во что же я влип, ввязался?

И будет окончание ночи

торжественно объявлено работником ЗАГСа.

Как будто ночь и день

только что совершили расторжение брака.

Завтра будет самое прекрасное утро,

на волю вырвавшееся из барака.

Завтра все станет понятным, возможным и гармоничным.

Хлеб окажется не мокрым от слез,

а политым вареньем сливовым и земляничным.

Завтра будет самый прекрасный день и вечер,

который будет лениво тянуться,

самое невероятное утро из тех,

в которые доводилось проснуться.

Совершу что-нибудь легкомысленное,

возвышенное, простое,

нарушающее привычный ход вещей,

опровергающее все устои.

Стану брать уроки вокала, терпения,

фехтования и благородства.

Завтра будет утро – самое подходящее для того,

чтобы жить и лениво со сном бороться.

***

Из вязкого нашего спора

родится не истина – стих.

Окликну тебя: «Терпсихора,

сыграем балет на двоих!»

Тебя позову: «Мельпомена,

давай в полутьме наших битв

друг друга узнаем по венам,

по жилам…» Всему, что болит,

всему, что горит в нас и тлеет,

всему, что придется отдать,

мы служим. А небо светлеет,

бездонное, как благодать.

***

Разговаривать с тобою, разговеться,

расплескаться свету, речи разгореться.

Нам казалось, что остались только угли...

Мы – проказники, поставленные в угол.

Разговаривать с тобой, словесный гравий

ворошить легко, не осязая граней.

Ни арго, ни сленгу не давая места,

разговаривать с тобою, ночь-невеста.

Обнажить тебя до памяти подкожной,

до сосудистой растерянности ложной.

Разговаривать, варить в печи без соли

деготь времени, добавку канифоли.