Андрей Медведенко


* * *

Ко мне пришли внезапные терзанья.
Я их ничем не в силах усмирить.
О, сладостная грусть воспоминанья
о том, чего не смог я оценить!

По жизни шёл стремительно и прытко.
И вот уже, теряясь в сонме снов,
усталый ветер распахнул калитку,
как будто запоздалая любовь.

Вхожу в неё, готовый волком выть.
Застряла боль в тени куста калины.
О, где ты, детства сказочного прыть?!
Куда ни глянь – зияют лишь руины.

По следу мысли в прошлое иду –
в густой малинник с пчёлкою и чащей.
И, кажется, вот-вот я упаду
на сеновал духмяный и шуршащий.

Но ни двора, ни хаты больше нет –
везде кустится буйная травища.
И только старых яблонь редкий цвет
напоминает о былом жилище.

Тут не поют, а плачут соловьи –
их тоже в буднях жизни измотало.
И грусть витает над трухой скамьи,
что обо мне мечтать уже устала.

О, память, ты вернулась, как скиталец,
туда, где маки выткали межу.
Где я, малец, держусь за мамин палец
и в день грядущий
с радостью гляжу.

* * *

Носик вздёрнут и хрупкие плечики,
быстрый взгляд до наивного мил:
девочка ловит ладошкой кузнечиков,
так, как я их когда-то ловил.

Притаилась. Поймала. И нежно
держит чудо, творящее песнь.
Мир пред нею, как поле, безбрежен,
хоть в нём метров лишь двести и есть.

* * *

Это летнее поле в окне
греет душу, как солнце предместье.
Дозревает мгновенье во мне
зарожденья неслыханной песни.

Вот уже дуновенье смычка
разлилось предвечерней теплынью.
И разбавила песня сверчка
неотвязную горечь полыни.

Превращается мир в чудеса.
в диво-дивное речки излука
и коса чеснока,
и коса
на скобе золотистого лука.

Где-то леших безмолвье уже
весть о страхе разносит по свету.
…Бельевою верёвкой к меже
день привязан, как вечер к рассвету.

* * *

Я этой дивной ночью не засну.
Вновь по своим обыденным законам
расшнуровала молния весну,
и разразился май весёлым громом.

И смолкшей птицей кажется картина,
где на лугу в угасших клочьях дня,
из пуха одуванчиков перина
врастает в землю каплями дождя.

И пусть ещё акаций ветки голы,
но час придёт, пыланьем астр сверкнув.
И закряхтит арбуз в бахчёвом поле,
и лопнет,
сочным жаром полыхнув!

* * *

Путь в широком поле,
как отцов завет.
В соловьином горле
громыхнул рассвет.

Всколыхнулся весь я.
И, как будто врос
и в цветов созвездья,
и в созвездья рос.

* * *

В молодых рассветных травах,
что растут почти в лесу,
солнце утра бродит браво,
в кузовок собрав росу.

Каждым лучиком струится –
так работа горяча,
чтобы дождику пролиться
на цветы и молочай.

Блёстки выступившей соли
на спине,
а на руках,
как кровавые мозоли,
затвердели облака.

* * *

Набежали в небе тучки:
дождь пролить – их жизни суть.
Так и хочется колючке
уколоть кого-нибудь.

ОДУВАНЧИК

Вечер поднял ракитнику тонус.
Клёны просятся в степь на постой.
У межи средь бурьяна адонис
разжелтелся, как зуб золотой.

Рассиялся на фоне речонки,
изогнувшейся в чудный узор.
Так и ждёт, чтоб стрекозка в юбчонке
на него обратила свой взор.

Небо звёзды ещё не роняет.
Но теряет уже желтизну
одуванчик.
Как будто линяет,
возмужало копит седину.

* * *

С листа росы сорвалась капля.
Разбилась в дребезги. Сплыла.
И тут же огненная сабля
на горизонта сруб легла.

Через минуту – колесницей
по Млечному промчалась ночь,
чтоб в тихо дремлющей пшенице
грядущий день не растолочь.

* * *

Туман вишнёвый возле хаты
и пёс у будки на цепи,
такой же сизый и лохматый,
как шаль ковыльная степи.

В низу ручей. Цыганским станом
возле него бархоток взор.
И сокол сел на плешь кургана,
ведёт извечный свой дозор.

 ВЕЧЕР

В степные запахи ныряем –
степной галдёж испит до дна.
И превратилась за сараем
в эфир безмолвный тишина.

Идя ко сну, вздохнула ветка,
отяжелев от спелых слив.
И только свет в окне соседки
нетерпеливо полохлив.

НОЧНАЯ ИДИЛИЯ

Ночная дремота в кустах ивняка
смешалась с туманом, разлитым по лугу.
У клёна – чуть слышная трель родника,
как будто магнитом, нас тянет друг к другу.

И звёзды пасутся в траве голубой.
И месяц играет на чудной свирели.
В сверчковом безлюдье
уютно с тобой.
Истома колышет цветение в теле.

* * *

Полудня свет жарой покрыл тропинку,
которой шли к вершине, не спеша.
И взгляд упал на кроткую осинку,
где трепетал листочек, как душа.

И я в пылу застенчивом смешался.
Совсем уже забыл куда иду.
И онемел. Как будто оказался
в твоём заветно чувственном саду.

* * *

Считал удод деревья в парке.
И майский жук нырял в цветы.
И было сказочно и жарко –
была со мною рядом ты.

И средь узоров рощи странных,
весну вдыхали мы не зря,
коль на щеках твоих румяных
закат кострился, как заря.

Коль мотылёк твердил, порхая,
что, мол, без ласки – жизнь не в счёт.
Что без любви и солнце мая
не согревает, а печёт.

* * *

Мая блажь. И частые приметы
в юность отшумевшую манят.
Что ж вы разбрелись по белу свету,
женщины, любившие меня?!

В сердце накипь боли и печали.
Всё, что было, разве мне вернуть?!
Неужель так рано отзвучали
струны, сладко ранящие грудь?!

Силу их глазами не измерить.
Каждая – к прекрасному стезя.
… Снова очень хочется поверить
в то, чему и верить-то нельзя…

* * *

Для радости большой
достаточна и малость.
Порой такое вытворишь в пылу!..
Но никому ещё не удавалось
любовь из сердца вынуть,
как стрелу.

МОНИСТО СОЛОВУШКИ

Томится грудь по весточке
от девушки с косой.
Стекла луна по веточке
небесною слезой.
Невиданное горюшко,
отчаянный испуг.
Монистом трель соловушки
рассыпалась на луг:
надеждой позабавила,
свела с ума косой
и навсегда оставила…
Соловушка, родной,
уже начало летушка –
сердечных струн не рви.

А, может, вовсе этушко
совсем не о любви?

* * *

Заговорил рассвет высоким слогом.
И сразу песня ветра пролилась.
Вздохнула даль. И отзвуком былого
во мне твоя печаль отозвалась.

И крутизна тропы понятней стала.
Откуда выйдешь? С трепетом смотрю…
Звонков твоих мне стало очень мало,
чтоб успокоить боль и страсть свою.

* * *

Вот и вновь неведомая сила
над тоскою будней подняла.
Солнце мая сердце воскресило
и в дорогу радость позвала.

Рядом ты. И всё неповторимо.
Пахнет тихой заводью уют.
Соловьи в саду неудержимо
словно с каждой веточки поют.

Как-то вдруг застенчивей, нежнее
принимаю встречи благодать.
Перед волшебством твоим робею
и совсем не знаю, что сказать.

Только время движется упорно.
Как упрёк, топорщится осот.
Белый крест на раздорожье горнем
всё ж от одиночества спасёт.

* * *

Цену я знаю расставаньям.
И отвечаю наперёд:
чем к встрече меньше расстоянье,
тем время медленней течёт.

* * *

И нету в светилах
ни капли позы.
Души твоей космос ищу в ночах.
Не пышность,
а роскошь роскошной розы
млеет в твоих плечах.

ТЕБЕ

Шаг шаблонный делать не спеши.
Глянь, как в небо жаворонок взвился!
Шепот листьев в сумерках души
с нежностью лирической сроднился.

И зажёгся радости кристалл.
Степь узоры вышила цветами.
Даже камень чувственнее стал –
теплотой налился под ногами.

* * *

В ушах от близости – звенит.
О, это чудное мгновенье!
Ничто меня так не пьянит,
как тонких рук прикосновенье.

О, притяженье красоты!
Качнул чертог небесный нас.
Нет восхитительней мечты,
чем видеть прелесть милых глаз.

Порыв волнения незрим.
И страшно думать в упоенье,
что жизни бег неповторим,
как этот миг прикосновенья.

* * *

И заметался в пылу я,
во здравие ставя свечу,
кристалл твоего поцелуя
граню я энергией чувств.

И весь отдаваясь мечтанью,
всё стать совершенней спешу.
И каждою новою гранью
тобою живу и дышу.

* * *

В очах твоих светится ясная даль.
И я к ней готов устремиться.
На чёрные волосы красная шаль
волшебной волною ложится.

И, кажется, будто я в этой волне
плещусь, восхищения полный.
И космос магнитом колышет во мне
таинственной святости волны.

И нет им начала, и нет им конца.
И шепчется фикус с геранью,
что если наполнила радость сердца,
то радостно и Мирозданью!

* * *

Когда б любовью сердце не болело,
оно б в груди окаменело.

* * *

Не придал бы тому значенья…
Но откуда весна взялась?
Почка лопнула, как терпенье,
и огня полыхнула страсть.

Кто-то скажет: «Вот непутящая!
Пёстрой пышностью раздалась».
Но твоя красота разящая
надо мною имеет власть.

В одуванчика жёлтом озере
в лодке чар тройка пчёл плывёт,
будто я растерял все козыри
и свиданье меня не ждёт.

Но смириться с такою ношею
не хочу средь бурлящих дней.
Ведь душа твоя вся продрогшая
отогреться спешит к моей.

* * *

Я – первоцвет.
Любимый, я озябла.
Дыханием своим
согрей мне лепестки,
и поцелуем растопи
снега сомненья.
Избавь
от всех неверий заточенья.
Словами нежными
вдохни в меня весну,
чтоб ожидал и звал меня одну.
Ты далеко -
и всё вокруг пустынно.
Ты рядом –
и печали места нет.
Моя любовь светла,
как первоцвет,
и также восхитительно
невинна.

* * *

Подмёрзла в поле смятая трава.
Холодный ветер дует от затона.
Уже почти осыпалась листва
с орешника, и тополя, и клёна.

Зажёгся пламень заморозка зыбкий
и постепенно в вербах вдруг угас.
Я вижу тень твоей ночной улыбки
в грустящем тихом взгляде белых астр.

* * *

Ещё не срок зиме торжествовать.
Ещё румянцем первым пышет осень.
Я Вас вчера не смел поцеловать
и потому луна упала в просень.
В пустой каморке чай нас не согрел,
хотя сердца подобны были зною.
Я в Вас черты Богини усмотрел,
Вы ж быть желали женщиной земною.

УЛЫБКА

Улыбка – пустяшная малость,
а сердцу уютно мечтать.
Спасибо хоть это осталось –
Вас в обществе светском встречать.

Улыбка – пустяшная малость!
А был ведь сражён наповал.
Минутную женскую слабость
я за любовь принимал.

ОБЛЕПИХА

Овдовела…
Осталась без пары
облепиха в окрестном саду.
Улыбается день сухопарый:
– Доигралась себе на беду!
Дорезвилась с орехом,
доржалась:
не зацвёл, кому парой была…
Буйный ветер
в объятьях держала,
а судьбу уберечь
не смогла.

* * *

Лето уже протопали,
собрав урожай скорбей.
Срываются листья с тополя
стайкою журавлей.

Все серебристо-белые.
С печалью на них гляжу.
Взлетают – совсем несмелые –
к девятому этажу.

Они трепетать привыкли,
а тут их – в полёт скорей!
И падают вниз,
как крики
прощальные журавлей.

* * *

За оврагом сад качнулся кроной.
Полыхает вечер золотой.
Раньше б пил, сегодня умудрено
насыщаю сердце красотой.

Вся она – то бури вихрь, то скрипка.
Надо мной имеет все права.
Взгляд нерасточительной улыбки
полон Афродиты торжества.

В берега уходит ланья прыть.
С возрастом встречаю её смело.
Только как себя угомонить,
чтоб душа не мучилась, не млела?

С нею – боль. А без неё – постыло.
И от жизни пользы никакой.
…Солнце в древних яблонях остыло.
Обжигает сердце непокой.

ДОРОГА

Криница. Берёзы-подружки.
В их кронах синицы поют.
Ладонями, словно из кружки,
я воду холодную пью.

Лягушки в проточине скачут.
К кустам – перепёлки полёт.
И что-то хорошее, значит,
меня за малинником ждёт.

Такое, что жизнь подытожит,
что прожил у всех на виду.
Что новой дорогою, может,
я к новой вершине приду.

Взойду по остистому краю,
по кромке угасшего дня.
Я тайну её разгадаю,
с курганом сроднившей меня.

* * *
Куда б ни шёл – назад или вперёд:
за горизонтом – новый горизонт.

* * *

Эпохи гибнут неопровержимо.
Но светочи бессмертие хранят.
Вот так река:
течёт неудержимо,
а звёзды в ней, как вбитые, стоят.

* * *

За Вечностью проходит Вечность,
но где ж ты… Где ты, Человечность!?

КОСТЫЛИ

Под старым клёном, в зелень разодетым,
возле уклона шахты, все в пыли,
мы выгружали костыли с лафета:
в проходку – путевые костыли.

А в шахтный ствол
ломился солнца слиток.
На костыли ложилась тени прядь.
По штрекам будут ими – вместо ниток –
шахтёры к шпалам рельсы «пришивать».

Усталые, в вечерней полумгле
мы их в вагон лопатами бросали.
А мимо
без ноги
на костыле
прошёл малыш.

Глаза мы задержали
на нём и на пустой штанине брюк.
И хоть потом дружней работать стали,
но костыля мальчишки жуткий стук
ещё нам долго слышался
в металле.

БОМЖ

Всходит месяц, что cтранник убогий.
Млечный Путь перед ним – как судьба.
Перекресток рассыпал дороги,
что сухую солому арба.

Гной и язвы от полной свободы.
На любую обиду готов.
Дальних далей манящие своды
не сулят перемены ветров.

Он – не раб.
Лишь дорога и манит
да тоска с иллюзорной мечтой.
Но раба хоть хозяин вспомянет,
а его, горемыку, – никто!

* * *

Надвинулась новая стужа.
И ветер похож на испуг.
И Храм отражается в луже.
И ложь обещаний вокруг.

И вечер, холодный, как льдина,
уставший от сонма потерь,
в зелёных кустах бальзамина
убогую стелет постель.

Как птицы, к заброшенной башне
слетаются листья берёз.
И каждый сегодня – вчерашний,
надеждой обижен до слёз.

* * *

Это совсем не враки,
что счастье – мечте сродни.
Звезды родятся во мраке,
мученики – в тени.

* * *

А всё ж порывам чести – грош,
перед толпой: «Распни!» кричащей.
Не отличить от правды ложь,
как свет звезды,
давно угасшей,
не отличить от света
настоящей.