Денис Голубицкий

***

Мой детский зеленый медведь, кто тебя перекрасил?

 Зачем откровенно вводить в заблужденье детей?

 Куда ты отправился нынче, герой моих басен,

 моих приключений и сказок, новелл, повестей.

Подрос ли, мой друг, как и я, иль остался ребенком?

 Забыть твой язык не могу я, ты с мамой дружил,

 и мне по наследству достался. Слой времени в тонком

 его измерении век нам с тобой предложил.

  А было совсем не до игр, ломалось столетье,

 порою по швам, иногда под ногами у нас.

 Мой взрослый зеленый медведь, поколение третье

тебя обнимает, пульсируют звездочки глаз.

2018

***

Три года отмечаю. Чисел вязь

 условна, да. Но это якорь, связь.

 Что на дороге вехи, что в душе.

 Три года осторожного туше.

Как будто жизнь есть только у огня.

 Три года петь, не пропустив ни дня.

 Три года плакать, Бродского читать.

 Три города, в которых ловкий тать

орудовал, но самый ценный сейф

 не угодил в расставленную сеть.

 Три урагана, каждый из которых

сердце превратил бы в решето.

Не повредили сердцу три зимы,

 три осени – три золотых тюрьмы.

 Три стужи, три цветенья, три «увы»,

 три возгласа бессонницы-совы.

 Округлость этой цифры, острота.

 Не только три пучины – три моста.

 Всю тысячу с лихвой ночей ничьих

 я праздную как неделимый стих.

2018

***

 Облака не рыбы, идя на нерест,

примеряют время, берут на вырост.

Приближают осень (она как ересь).

Облака затем ли, чтоб лето выкрасть.

Сентябри не птицы, икра не семя.

Наблюдай за живностью всякой мелкой.

Облака в себезаключают время.

Горячатся тучи, и ты не мешкай.

Облака не звери, они гуманны,

рыбы, птицы живы, хвала глаголу.

Все годится в пищу, а мы гурманы.

На тарелках август. И скоро в школу.

2018

***

  Прикарпатская осень звучит как церковный орган.

 С ней торгуется ветер, настойчиво спорят трембиты.

 И, к подножию гор припадая, как будто к ногам

 гордой женщины-музыки (здесь бы сказали «кобиты»),

  хвойный, лиственный жар остывает. По трубам-стволам

 нотный сок и внутри, и снаружи стекает и бродит.

 Прикарпатская осень гостей приглашает к столам.

 Что за музыка? – словно одна из потерянных родин.

  Как церковный орган, громогласная горная цепь.

 Прикарпатская осень, помедлив, начнет allegretto.

 Если музыка – первопричина и средство, и цель,

 что же нужно ещё? Крик огня, всесожжение света.

***

 Расплескались созвездий софиты.

Разлетелись времен жернова.

Билась музыка в стены Софии,

как тяжелая птица-вдова.

Словно мать и ребенок отдельно,

будто их разлучили вчера.

Даже музыку в латы одели

самозванцы – с востока ветра.

Но века, точно крылья раскинув,

над соборами новых руин,

поднимается с музыкой Киев,

а летает в безмолвье, один.

* * *

Туман ноябрю

 оборванец и плут…

 Воскликнешь: «Люблю» -

 осмеют и распнут.

А если в живых

 и оставят пока,

 пей чашу, жених,

 вот невесты рука.

Ноябрь туману

 собрат и пастух.

 Зима – не тюрьма, но

 влияет на слух,

на зрение тоже

 влиять норовит.

 Мой Господи, Боже,

 исправь алфавит.

***

  Шлю тебе радость и свет, только радость и свет,

 не прекращая движения. Via est vita.

 Если я ствол, ты подобна корням и листве.

 Если я ветвь, ты равна мне, хотя не привита.

  Муза моя испоконная, мой непокой,

 анахронична, нова, современна, старинна.

 Если я берег, ты будешь порукой-рекой.

 Если я брод, то нужна непременно стремнина.

Муза – не музыка. Музыка – не вещество,

 сколько ее на аптечных весах ни исследуй.

 Радость добыта из слова «страданье». Родство

 многим обязано логосу, воздуху, свету.

***

 Подумалось, что жизнь нужно заканчивать у моря,

 входить в него медленно, по миллиметру,

 пока совсем не растворишься.

 Но дело в том, что у моря жизнь

превращается в точку на карте,

 у которой нет ни начала, ни завершения.

Подумалось, что жизнь необходимо у моря начинать,

рождаться из воды, выходить из нее,

 (так не хочется выходить из воды!)

 именно так человек и появляется на свет.

Начинать жизнь у воды,

совершенную жизнь, иную, новую.

 Подумалось, что небо – это антиморе,

 море, возведенное в такую степень высоты и глубины,

 перед которой все мы незначительны, велики и равны.

 Море – это тоже горы, но перевернутые небом вверх.

 И если смотреть сквозь прозрачное небо

 с большой высоты,

 можно различить на дне его рифы-вершины.

 Подумалось, что жизнь – аллегория моря,

 море – аллегория жизни,

 больше аллегории,

 глубже моря,

 длиннее жизни.

* * *

 Крути кино, сезон второй,

 июнь, с твоей бесцеремонной,

 тягучей, плавленой хандрой.

 Жар-месяц. Чай с луной лимонной.

Крупье, рулетку закружи,

 июнь, стажер в словесных драках,

 с непримиримостью ханжи

 паруй тела в законных браках.

Верти заезженный сезон,

 что позабыто, что воспето.

 Июнь отпустят из СИЗО,

 продлив амнистию на лето.

02.06.2019

 ***

  Яблоки пахнут дедушкиной щетиной,

 пахнут двадцатым веком

 и первою, и второй половиной.

 Где же та сила, которая нас защитила?

 Вот она, здесь, хоть время прошло лавиной.

Яблоки пахнут дедушкиным садом,

 он его тридцать лет без трех берег, лелеял,

 но пробежали дни бесцеремонным стадом.

 Яблоки пахнут. Листва как бабушкин веер.

Яблоки сорваны, спят до зимы в подвале,

 их аромат о себе напоминает часто.

 Яблоки собраны, не отняли у нас ничего, не украли,

 хоть и продан давно второпях участок.

  Яблоки пахнут, перебираю во рту звуки имен их.

 Не забываются дедушкины старания.

 Сад – это горсть красных, желтых, зеленых,

 поздняя зрелость, осенняя, первая, ранняя.

2018

***

  По этой улице ко мне поднималась бабушка.

Ей приходилось то и дело останавливаться –

 сердце уже пошаливало у моей золотой.

А я сорокалетний ребенок взбалмошный

пока еще лихо взбегаю по улице не крутой.

И я понимаю: какая-то логика явная

есть в том, что снова возвращаюсь к себе,

к своему детству, к своему прамиру, вижу бабушку Миру.

И пусть эта улица называется, например, Янгеля

или Полевая, и опять на ней дали квартиру

 еврейскому семейству,

которое, меня еще нисколько не предчувствуя,

живет в послевоенном, хлопотном, обыденном,

растит детей как все и не как все.

Ко мне подходит бабушка, грешная моя, пречистая,

берет меня за руку,

и мы отправляемся кататься на колесе.

Вы, конечно, думаете, что я о колесе обозрения,

которое и в прежних парках, и в нынешних

позволяет на жизнь посмотреть свысока.

А на деле, это колесо взросления, колесо прозрения,

но только не озлобления.

И я чувствую, как надежна, как хрупка,

как незаменима бабушкина рука.

 2018

***

 Птицам, зимующим в городе, тяжко приходится.

 Где вы, спасители, где вы, кормильцы умелые?

 "Спи, мой единственный" - Сыну поет Богородица.

 "Спи, Богородица" - вторят ей клавиши белые.

Клавиши снежные трелями птичьими полнятся.

 Песни голодных, пожалуй, прекрасны особенно.

 "Спи, мой единственный", - "Спи, моя мамочка" - вспомнится

 лет через тридцать, веков через триста. И, собственно,

тем и отмечен сочельник, что время безветренно.

 Спи, мой отвергнутый, кровью младенцев оплаканный.

 Птицам, зимующим в городе, биться меж ветками,

 тешиться злаками, свет разукрашивать лаковый.

2018